Валентин Гафт: «Оленька Остроумова содержит всю семью. У нее двое детей, двое внуков. И я»
В субботу, 12 декабря, скончался знаменитый актер Валентин Гафт. Ему было 85 лет. Причиной смерти называют инсульт. Последние годы Валентин Иосифович тяжело болел. Поклонники его таланта надеялись увидеть его вновь на сцене театра «Современник», в новых ролях на экране. Увы, этому не сужено было сбыться.
Великий артист всегда оставляет после себя память. Прежде всего это его роли, которые помнят несколько поколений зрителей. Гафт оставил после себя богатое наследие. Фильмы с его участием входят в золотой фонд советского кинематографа. Это и «Семнадцать мгновений весны», и «Здравствуйте, я ваша тетя!», и «Гараж», и «Чародеи», и «О бедном гусаре замолвите слово», и «Небеса обетованные», и «Мастер и Маргарита». Ему удавались любые роли, большие и маленькие, драматические и комические. А еще Валентин Иосифович был известен как автор замечательных эпиграмм.
В 2011 году Гафт побывал в гостях популярной тогда программы «Временно доступен» у Дмитрия Диброва и Дмитрия Губина. «ФАКТЫ» опубликовали тогда эту невероятно душевную и откровенную беседу. Сегодня мы решили напомнить об этой публикации в память о Валентине Гафте…
«У меня сейчас «Фольксваген», но я на нем не езжу. Ездил только на «Жигулях»
— Дорогие друзья, те 23 года, что я, Дмитрий Дибров, работаю в эфире, я ждал одного человека, а он все не шел. Он не шел ко мне ни в 80-е, когда началась перестройка, ни в 90-е, когда вы сами знаете что творилось. И вот наконец мы сидим здесь вместе. Вы спросите, почему я так ждал этого человека? Да потому что лично для меня он является подлинным воплощением русскоговорящего интеллигента. Он не богат. Впрочем, и не беден. Брезглив. Может показаться занудой, хотя в душе весел и любит хорошую шутку. Но он не сноб.
* «Мне лично кажется, что у меня в жизни кое-что только начинается», — говорит 75-летний Валентин Гафт
— Простите, Дмитрий, я вас перебью. О ком вы все это говорите? Кто этот человек?
— Это — вы, Валентин Иосифович. Неужели не узнаете свой портрет?
— Нет. Если бы я сидел сейчас у телевизора и смотрел передачу со стороны, то сказал бы: «Какой интересный человек!» Но я здесь, и отвечу вам любимой фразой нашего преподавателя марксизма-ленинизма: «Вы жестоко ошибаетесь!» И обязательно с ударением на последний слог. Как сейчас помню: «Товарищ Гафт отвечает! Товарищ Табаков — приготовиться!»
— Объясните, пожалуйста, почему Гафт, который в представлении большинства считался радетелем за демократию и свободу, никогда не был замечен в участии в каких-либо коллективных протестах? Не подписывали, не выходили, не протестовали…
— Знаете, не потому, что боялся. Очень не люблю коллективное. Если что-то делаю, то одиночно. Тихо делай и молчи. А любые массовые вещи не по мне. Не люблю даже куда-то ходить, где много людей, а не то что протестовать или маршировать.
— И к нынешней власти тоже не ходите?
— Нет, а зачем?
— Как это зачем? Так вы пентхаус никогда не получите.
— А мне и не надо.
— Подождите, вот какая у вас машина?
— «Фольксваген», но я сам не езжу. Ездит Оленька, моя жена (актриса Ольга Остроумова, известна по фильмам «А зори здесь тихие», «Гараж». — Ред.). Я ездил только на «Жигулях». Теперь перестал.
— Валентин Иосифович, но ведь даже в советские времена существовал какой-то материальный эквивалент успеха. Для кого-то это была особая касса, в которой он мог купить билет в СВ… А вы как себе представляли венец, в материальном плане, карьеры хорошего советского актера?
— Друзья мои, даю вам честное слово, что никогда об этом не думал. Сейчас живу очень хорошо. И не мечтал о таком. У меня хорошее положение. Я народный артист. Играю постоянно. Ко мне очень хорошо относятся. Зарплата меня вполне устраивает. В те времена об этом даже не думал. Я не играл больших ролей. Так сказать, своей внешностью не соответствовал героям нашего времени. И только благодаря Эльдару Александровичу Рязанову у меня появились большие роли в кино. Хотя, следует признать, люди помнят и мои маленькие работы. В фильме «Здравствуйте, я ваша тетя» оказался случайно, вместо какого-то другого актера, который не смог. Даже не помню кого конкретно. Получаю награду от президента нашего, а он мне тихонечко говорит: «Мне очень нравится ваша работа в «Здравствуйте, я ваша тетя»…
— Это Ельцин был?
— Нет, не буду говорить, кто именно. А Борис Николаевич приходил к нам в театр очень часто. В «Современник». Замечательный был зритель. Помню, как он смотрел «Ревизора». Публика смотрела на нас и на него, на него и на нас. Хотели увидеть, как он реагирует на то, что мы говорим со сцены, и как он это понимает.
— А сейчас тоже приходится говорить со сцены намеками?
— Не знаю. Иногда этого требует сама пьеса.
— Слышали, что, кроме стихов, вы пишите для театра.
— Я себя поэтом не считаю. Так, иногда что-то находит. Проснусь среди ночи, иду на кухню и сочиняю. Вот так и написал пьесу «Сон Гафта, рассказанный Виктюком».
— Это о Сталине?
— Ну почему о Сталине? О нас всех. О стране, которая была покрыта товарищем Сталиным. Она была им создана, по сути. Куда мы от этого денемся? Это фигура, сколько бы мы его ни обличали. Это страшный человек, но это великая фигура.
— Как вы относитесь к тому, что в проекте «Лицо России» победил Сталин?
— Мы живем в тревожное время, неясное. И поэтому когда кто-то громко кричит: «Вот был бы товарищ Сталин, была бы дисциплина, был бы порядок!», это неправильно. Как вообще можно говорить об этом убийце, который истребил почти всю страну, уничтожил лучших людей нашего времени? Поэтому у нас и нет их сейчас. Но вот парадокс. Правы и те, и другие. Мы сделали так, что этот дьявол стал победителем. И мы же способствовали тому, что он очень много сделал для страны. Это палка о двух концах. Противоречия внутри нас. И пока мы живы, ничего не изменится. Но я не Радзинский, поэтому давайте не лезть в эту тему слишком глубоко. Только не подумайте, что я пытаюсь реабилитировать Сталина.
— А может, русскому народу нужен царь?
— Я об этом никогда не думал. Да, знаю, многие хотят, чтобы у нас снова стал царь. Но в России всегда было так: кто у власти — тот и царь!
— Валентин Иосифович, а есть ли такие вещи в советском прошлом, которых вам сегодня не хватает?
— Человек живет один раз. И все, что было в его детстве, юности, — это лучшее. И лучше никогда не будет. Там все остается. Даже если детство пришлось на трудные послевоенные годы. А моя юность — это же время оттепели! Когда читались стихи в знаменитом Политехническом музее, куда невозможно было попасть. Это время, когда я увидел и услышал Евтушенко и обалдел. В жизни больше не слышал, чтобы кто-то еще так читал стихи. У него потрясающая харизма была. Подчинял себе весь зал. А Белла Ахмадулина? Вот кто не потерял до конца жизни своей последовательности, своего дара Божьего.
— А потом Никита Сергеевич быстро все это прикрутил!
— Да, я про это такие строки написал:
Разоблачил холоп хозяйский культ,
Но, заклеймив убийства и аресты,
Сам с кулаками стал за тот же пульт
И тем же дирижировал оркестром!
«Мишка Козаков — интеллигентный человек: никому не мог отказать и все время женился»
— Скажите, а вы помните, как случилось, что вы в первый раз написали стихи?
— Случайно. Генрих Боровик, мною глубоко уважаемый, писал пьесы после встреч с Хемингуэем на Кубе. Их ставил Андрей Александрович Гончаров. «Мятеж неизвестных», например. Они имели успех. Я познакомился с Боровиком. Он очень интересно рассказывал, как ловил рыбу с Хемингуэем. Эрнест признался, что ему не везет с клевом, когда с ним в лодке есть еще кто-то. И действительно не поймал тогда ничего. Но зато они долго беседовали… И вот после успешного спектакля в ресторане ВТО (Всесоюзного театрального общества. — Ред.) устроили банкет. Я достал бумажку и прочитал:
Грибных дел мастер Гончаров
В лесу грибы искать здоров.
Так гончаровская рука
В лесу нашла Боровика!
Сергей Владимирович Михалков сказал после этого: «Пиши, буду тебя печатать». Потом я перешел в «Современник», и мне Олег Ефремов посоветовал: «Давай, пиши эпиграммы».
— И на кого была первая?
— На Мишку Козакова. У меня на него четыре эпиграммы. Все в разное время были написаны. Мишка был очень красивый, узнаваемый, знаменитый. И пользовался колоссальным успехом у женщин. А он же интеллигентный человек — отказать никому не мог. И все время женился. Так вот, сижу в ресторане ВТО, и тут входит Мишка Козаков с очередной женой. Я придумал эпиграмму и тут же ему прочитал:
Все знают Мишу Козакова,
Всегда отца, всегда вдовца.
Начала много в нем мужского,
Но нет мужского в нем конца!
Он даже не улыбнулся. А Ролан Быков у меня спрашивает: «Ты про какие концы пишешь?» «Про творческие», — отвечаю. Быков тут же набросал на бумажке:
Гафт к современному в искусстве
Пришел по трупам.
И, преуспев на сцене, в чувствах
Остался глупым.
Тут не виновны папа с мамой.
Сам рад стараться.
Но кто же пишет эпиграммы,
Чтоб извиняться?
А когда Козаков уже работал в Израиле и даже на иврите что-то говорил со сцены, я написал продолжение:
Он режиссер, артист и чтец,
Но что-то Мишу удручало,
А в Тель-Авиве и конец
Смотреться будет как начало!
Потом он вернулся в Москву, и снимал картины, и играл. И успех у него был, как всегда, потрясающий. Думаю, вы знаете, что арабы и евреи читают справа налево. Поэтому я написал так:
С похмелья или перегрева,
Не отступая от лица,
Он справа там читал налево,
Чтоб снова здесь начать с конца!
Но когда он снова уехал в Израиль, я написал четвертую:
Наш Мишенька неисправимый.
Теперь он в роли беглеца
Между Москвой и Тель-Авивом
Болтаться будет без конца!
— А на себя вы хоть одну эпиграмму написали?
— Нет. Были другие. Но лучшие писал на меня мой любимый Ролик Быков. Вот хотя бы эта:
Мой нежный Гафт!
Мой нервный гений!
Храни тебя Господь от тех,
Кто спровоцировал успех
Твоих незрелых сочинений!
— А кто написал «Великий автор всех обгадил и обгафтал»?
— Вы знаете, мне приписывают столько эпиграмм и всяких этих четверостиший. Не хочу даже говорить. Я как-то в Ленинград приехал, иду по вокзалу. Стоит человек, продает книги, журналы. Смотрю — эпиграммы Гафта. Купил. Открываю. Три моих, сорок гадостей. Вот и все. А что можно с этим сделать?
— Как же отличить, где ваша, а где нет?
— Для меня существует нижний предел, потому что за ним идет уже пошлятина. Я никогда не касаюсь близких отношений человека, про которого пишу. Я не обличаю. У моего поколения были вещи, которые нельзя было говорить в компании. За такое выставляли вон. Сейчас иначе. Мы освобождены. И свобода вдруг стала дурным словом, потому что им пользуются чаще всего люди, которые ведут себя безответственно и нахально. Люди без совести, а она обязательно должна быть у человека.
*Валентин Гафт и Ольга Остроумова вместе уже 16 лет
— Скажите, были моменты, когда ваши принципы подвергались испытанию, когда нужно было принимать важное решение под давлением?
— Не могу назвать свою жизнь очень трудной, но, конечно, бывало всякое. Я же все время был невыездным.
— Из-за эпиграмм?
— Не знаю из-за чего. Наш театр — «Современник» — не улетел на гастроли в Норвегию и Швецию. По этой причине. Кто-то в последний момент написал на меня письмо, что я — антисоветчик каких мало. И меня отказались выпускать. А Галина Волчек сказала, что мы или полетим все вместе, или не полетит никто. Потом, много лет спустя, я в Америке случайно встретился с Калугиным, бывшим генералом КГБ, который сбежал туда. Он мне и говорит: «А мы вас слушали, всех слушали. Например, Темирканов (Юрий Темирканов, дирижер, народный артист СССР. — Ред.) часто восклицал, как он ненавидит Советы, но при этом добавлял, что никогда из страны не уедет. А вы никогда не говорили, что не уедете. Вам надо было это сказать!» Еще был случай, когда самолет без меня улетел во Францию. Повезли туда представлять новую картину, в которой я снимался. Мне сказали так: «Если бы вы летели на три дня, мы бы вас выпустили, а на 20 дней вам нельзя!» Это было уже при Михаиле Сергеевиче Горбачеве.
— Я написал письмо с просьбой, -продолжает Валентин Гафт. — Помогал мне Виталий Яковлевич Вульф. Я прочитал, что получилось, и разорвал. Стыдно стало. А потом мы должны были ехать с гастролями в Америку. Галина Борисовна Волчек пошла в КГБ просить за меня. И ей вдруг сказали: пусть едет, куда хочет, на все четыре стороны!
— И что, вас тогда мысль не посетила — уехать насовсем?
— Нет. Никогда. Не люблю пристраиваться. А кому я там нужен? Да и не хочу уезжать отсюда. Я люблю Сокольники. И «Матросскую тишину». Люблю свой язык, который мне понятен и на котором меня понимают.
— Что вы думаете о своем поколении? Многие ваши однокашники по Школе-студии МХАТ получают сегодня награды, пентхаусы, целые театры…
— Ну, мое поколение драматическое. Тогда не успели, теперь не дожили. Это правда, многих ведь уже нет. А те, кто еще здесь… Живем интересно. Все дозволено, а вот высочайших достижений мало.
— Валентин Иосифович, вы помните свою первую любовь? Ведь в школе, небось, еще случилось?
— Да, в школе. Может быть, она меня сейчас слышит. Это была Дина Василенок. Напротив нашего дома стояло университетское студенческое общежитие. Она была старше меня. Длинноногая, в клетчатой юбочке, белой кофточке, курносая, с изумительными глазами. Я был тогда в 9-м классе. Она училась в университете. Сейчас доктор физико-математических наук. Я был влюблен в нее бешено.
— Она знала?
— Знала. Но у нее был другой молодой человек. Я всегда перед тем, как идти домой спать, останавливался в темном дворе и смотрел на ее окно. И видел, как она там обнималась с этим молодым человеком. Ревновал жутко, но ничего не мог сделать. Но зато напротив ее окна была футбольная площадка. Не могу сказать, что я хороший футболист. Но когда она смотрела, я играл, как Пеле! И кричал: «Дайте мне мячик! Я ударю!» И бил. А когда она исчезала в окне, у меня ноги не ходили! Вот что такое любовь.
— А с годами восприятие любви изменилось? Вот вы женаты на Ольге Остроумовой. Сколько вы уже вместе?
— 16 лет.
— Так за это время у вас должна была измениться масса представлений только об одной этой женщине!
— Знаете, для меня эти 16 лет — как один день. А Оленька в моем восприятии улучшается, улучшается и только улучшается. У нас нет общества взаимного восхищения. Мы чувствуем друг друга без лишних неважных и ненужных слов. Оля — человек чистый, святой. Она содержит всю семью. На ней весь дом. У нее двое детей, двое внуков. И я. А она всегда в колоссальной форме. И никто не слышит от нее ни стона, ни вздоха.
— В вашей биографии поражает такой факт. Вы с первого раза поступили в Школу-студию МХАТ, а потом долго не было настоящего взлета. Что произошло?
— Сам давно хочу разобраться в этом. После окончания школы-студии меня долго никуда не брали. По просьбе Дмитрия Николаевича Журавлева (народный артист СССР, мастер художественного слова, уроженец Харьковской области. — Ред.) меня после, как я понимаю, крайне неудачного прослушивания взял к себе в театр имени Моссовета Завадский. Я сыграл роль в очень хорошем спектакле с Верой Марецкой и Ростиславом Пляттом, а потом мне дали роль в постановке «Выгодный жених». И я нутром почувствовал: ну не мое это. С режиссером ругался на репетициях постоянно. Он мне кричал: «Открывай эту дверь правой рукой!» А я в ответ: «Нет, буду левой!» Накануне премьеры, которая должна была состояться в другом городе, я пошел на аэродром, забрался в какой-то грузовой самолет, а как я туда попал, до сих пор разбираюсь, прилетел в Москву и ушел из этого театра. Меня уволили по статье. Сунулся в «Современник», но меня тогда не взяли. Сказали, таких бандитов у них у самих хватает. Пошел в небольшой театр к Гончарову. Там был такой маленький зал, что со сцены можно было за руку здороваться со зрителями в бельэтаже. Но вдруг там я впервые увидел чудо — как жизнь потихонечку переходит в спектакль. Гончаров стал моим первым настоящим учителем. Потом был Анатолий Эфрос. И уже после него я попал к Олегу Ефремову. Первое время у меня не получалось. Меня взяли в «Чайку» Чехова на роль Шамраева, которую должен был играть Мишка Козаков, но он уже ушел из театра. Я доставал Олега, все спрашивал, как мне это сыграть, как это сказать. Однажды мы с ним задержались, выпили, не без этого. И тут Ефремов сказал мне: «Валя! В каких бы ты театрах ни играл, что бы ты ни делал, ты должен делать одно — всегда посылай всех на !!!» Вот так меня подбодрил великий Олег Николаевич Ефремов.
— Знаете, мы всем задаем этот вопрос и все время боимся, что на нас обидятся. В чем главное достоинство вашего теперешнего возраста?
— Достоинство? Должен сказать, достоинство в любом возрасте хорошо. Но в моем возрасте хорошо еще, что ты сам стоишь на ногах, что ты помнишь слова, которые должен говорить. Самое главное в этом возрасте сохранить башку. Ненавижу, когда старые люди начинают демонстрировать, как они молоды. Мужчины бегают, прыгают, плавают, играя дряблыми мышцами. Женщины еще хуже. Все эти подтяжки кожи. Знаю, что ей 70, а она делает из себя 25-летнюю! До нее же страшно дотронуться. В этом есть какая-то брезгливость. Что-то совсем ненастоящее.
— А как сохранить башку?
— Перспектива. Нужно иметь желание, цель. И тогда сам организм распределяет твои силы. Мне лично кажется, что у меня в жизни кое-что только начинается.
Подготовила Наталия ТЕРЕХ, «ФАКТЫ»
21498Читайте нас у Facebook
