Верховный Суд отменил пожизненное заключение для обвиненного в двойном убийстве
Пять с половиной лет за решеткой, полгода — в подвальной камере для осужденных пожизненно, месяц голодовки в одиночке… Даже в страшном сне Константин Андрианов не мог представить, что таким ужасом закончится для него уход за стареньким отцом своего товарища. Много лет подряд Костя приходил к парализованному дедушке, брил его, кормил, утешал. В один из октябрьских вечеров Константин, в очередной раз зайдя к старику, обнаружил двери квартиры открытыми, а в спальне — тела дедушкиной дочери Марины и ее гражданского мужа Петра. Родители Кости до сих пор не могут понять, как милиции пришло в голову заподозрить их сына, который всю жизнь был боязливым и панически боялся крови, в том, что он нанес подруге детства сорок четыре(!) ножевых ранения, а ее супругу перерезал горло. Но сотрудники прокуратуры считают, что дыма без огня не бывает, и раз уж человека обвинили в таком страшном преступлении — значит, на то есть основания. Правда, какие именно, не может определить даже суд, куда уже в пятый раз направляется дело Константина Андрианова…
«Сокамерники, услышав мою историю, сочувствовали, но предупреждали: отсюда дорога — только на зону»
— С Иваном и Мариной мы дружили с детства, — рассказывает Константин Андрианов. — Играли во дворе, ходили вместе в детский сад. Я называл их братом и сестренкой, а их родителей — своими крестными. Подростками мы часто собирались вечерами на лавочке у Ваниного подъезда. Там все заплетено виноградом, уютно. Потом жизнь нас раскидала. Я окончил техникум, пошел работать на вагоностроительный завод, поступил в институт на бухучет. С Иваном, хоть он и переехал на другую улицу, Садовую, все равно виделись время от времени. С его женой Светой дружили. Ваня, бывало, приезжал к своему отцу.
Старик после смерти жены угасал. Лежал немощный, парализованный, никому не нужный, почти не разговаривал. Марина жила этажом выше, у своего гражданского мужа Петра Головина. Оба сильно пили, ссорились. За отцом почти не смотрели. Иван за это ругал сестру на чем свет стоит. Петя защищал жену, и разгорались скандалы. Ваня просил меня присматривать за стариком. Я по-соседски забегал к дедушке, ухаживал за ним, приносил кушать. Он мне всегда радовался.
В тот вечер, 12 октября 2006 года, Костя тоже решил зайти к пожилому соседу. Перед этим парень целый день провел с Иваном, помогал другу чинить проводку. Провожая Константина, Ваня в очередной раз попросил его заглянуть к отцу, узнать, поужинал ли тот. Костя пообещал исполнить его просьбу, но перед этим планировал встретиться с друзьями в парке, где они каждый вечер собирались. Почему-то никто из ребят на встречу не пришел. Костя направился домой. Проходя мимо соседнего дома, парень вспомнил о своем обещании и побежал на третий этаж.
— Дверь в квартиру, где жил Ванин отец, не закрывалась, замок там сломан, — вспоминает Константин. — Внутри была темень (там проводка неисправная, свет есть только в спальне). Я на ощупь зашел в комнату, хотел пойти в угол зажечь торшер, но споткнулся о чье-то тело и упал. Рукой угодил во что-то вязкое и липкое. «Маринка, ну ты и напилась, до дивана два шага не дошла», — сердито сказал я. Включил свет — и меня пробил холодный пот. На полу лежал Петя с перерезанным горлом, а недалеко от него — Марина, вся искромсанная. Мне сперва почудилось, что она хрипит. Преодолевая ужас, я подошел к ней, прикоснулся — а она холодная, безжизненная. Глянул на себя: у меня рука в крови и на рубашке под расстегнутым пиджаком — кровавое пятно. Это я, когда об труп споткнулся, перемазался. Крови с детства не выношу, ни вида, ни запаха. Не думая, что делаю, я стащил с себя выпачканную рубаху и выбросил в окно. Сполоснул руки и выбежал из квартиры, с перепугу забыв посмотреть, жив ли дедушка.
Константин побежал к Ивану сообщить о случившемся. Ваня сначала не поверил в то, что сказал ему Костя. Но все же дал товарищу свою сорочку и пошел с ним вместе в квартиру отца. Через час на месте происшествия уже был наряд милиции. Все осмотрев и зафиксировав, следователь попросил Ваню с Костей проехать в горотдел для дачи показаний. Допросив Ивана, правоохранители отправили его домой. А вот Костя из горотдела так и не вышел.
— Когда меня стали спрашивать, зачем я убил Марину и Петра, поначалу думал, что ослышался, — продолжает Константин Андрианов. — Объяснял следователю и оперативникам, что это не я. Но они не слушали. А потом позвали шестерых человек, раздели меня до трусов и начали пытать. Били в грудь и по голове кулаками и увесистой книгой, толкали, пинали, заламывали руки. И все это время материли и угрожали. Через четыре часа, когда угрозы дошли до того, что сейчас они меня изнасилуют ножкой от табурета, я сломался и под диктовку написал явку с повинной. Мне никто не мог подсказать, что я делаю непоправимую ошибку. О моих правах эти изверги, конечно, не сказали, адвоката не предоставили. Когда защитник все-таки появился и я рассказал ему о том, что произошло, меня направили на судмедэкспертизу. Но везли, приковав наручником к тому же милиционеру, который всю ночь избивал меня и пытал. В машине он четко сказал: если я не скажу и не сделаю то, что он мне прикажет, меня не будет в живых.
У меня «сняли побои» и повезли на допрос. Я не стал повторно себя оговаривать и следователю прокуратуры в лицо сказал и о пытках, и о выбитой явке с повинной. Только изменить что-либо уже было нельзя. Я попал в СИЗО. В камере следственного изолятора находилось больше тридцати человек. Не мог привыкнуть, что ем, хожу в туалет и сплю в одной и той же клетке, как попугай. Выпускают из нее всего на час, на прогулку. Сокамерники, услышав мою историю, сочувствовали, но предупреждали: отсюда дорога — только на зону. А я почему-то верил, что невиновного посадить не могут.
То, что Константин не убийца, подтвердил единственный, хоть и безмолвный свидетель, оказавшийся той ночью в квартире — отец Ивана и Марины. У парализованного дедушки, который все понимает, но не может говорить, спросили, слышал ли он в соседней комнате ругань и драку. Старичок кивнул. Слышал ли он, как убивали Марину и Петра? Снова кивок. Это был Константин? Вместо ответа дедушка отрицательно показал головой.
— Я Костю знаю, — рассказала «ФАКТАМ» соседка Аня Щербина, живущая на одном этаже с парализованным дедушкой. — Парень часто проведывал старика. Никогда не видела его агрессивным или пьяным. Всегда вежливый, чистенький такой. В тот вечер мы с подругой, как обычно, вышли из дому, чтобы продавать посетителям соседнего кафе цветы. Уже спустились на первый этаж, когда в квартире старика и Марины хлопнула дверь. Этот звук ни с чем не перепутаешь, потому что у них сломан замок, дверь шатается туда-сюда, хлопает. Было чуть больше девяти вечера (именно в это время, согласно выводам экспертов, произошло убийство. — Авт.). Из злосчастной квартиры начали спускаться двое мужчин. Они говорили между собой. Костиного голоса мы не слышали. Дожидаться встречи с ними не стали, потому что догадались: идет Иван. Он гадкий человек, хам. Вечно пьяный, матерится. Сколько раз приставал к моей подруге, домогался ее! Сестру свою вечно избивал, грозился убить. Марина приходила ко мне вся в слезах, жаловалась на него, а потом шла заливать свое горе водкой. Знаю, что Иван несколько раз нападал на сестру с ножом из-за отцовской пенсии, которую та пропивала.
О своих подозрениях, а также обо всем, что слышала и видела в вечер убийства, Анна Щербина рассказала и следствию. Но подозреваемым и обвиняемым неизменно оставался Константин.
Расследование уголовного дела осложнялось тем, что правоохранители не могли найти орудие убийства. Подозреваемый тоже не говорил, куда подевал его: Костя не имел об этом никакого понятия. Тогда следствие пошло по другому пути.
— На следующий день после задержания ко мне пришел следователь и приказал нарисовать нож, — говорит Константин. — Я опешил: во-первых, не умею рисовать, во-вторых, не представлял, какой именно нож им нужен. Следователь объяснил, какой длины должен быть этот предмет, какой ширины, с какой ручкой. Я нарисовал, он померил линейкой, остался доволен. Потом оказалось, что этот рисунок проходит по делу… как доказательство моей вины. Это при том, что через пять дней милиционеры нашли совершенно другой нож, да еще и за несколько кварталов от моего дома. И тогда всем объявили, что вот оно — орудие убийства.
«Почему именно нас, стариков, взяли понятыми, ума не приложу. Я вообще слепая»
— Откуда они знали, что это именно тот нож, я не знаю, — говорит пенсионер Анатолий Пляшечник, которого пригласили быть понятым при изъятии ножа. — Ко мне в дверь позвонили, попросили выйти на улицу. Раздвинули кусты возле нашего заборчика, а между ними лежал старенький ржавый нож с зубцами.
— Почему именно нас, стариков, взяли понятыми, ума не приложу, — сердится 82-летняя Юлия Сычева. — Я вообще слепая. Мне показывают что-то в кустах, а я даже не вижу что.
— А ведь за два дня до этого милиция с металлоискателями обошла весь район, — вторит соседке Анатолий Пляшечник. — А тут на тебе: на видном месте лежит нож, никем не тронутый, ждет их. Подкинули его, я думаю.
Отпечатков пальцев Константина Андрианова и следов крови убитых на нем не обнаружено. Согласно оценке эксперта, если бы ранения были нанесены этим оружием, они были бы рваными, так как одна сторона ножа зубчатая. Но все удары, нанесенные Марине и ее мужу, сделаны узким ровным лезвием, скорее похожим на заточку.
— Кроме подброшенного ножа, мне пытались «пришить» еще несколько поддельных улик, — возмущается Костя. — Окровавленную рубашку из квартиры Марины, на пять размеров больше той, что я ношу. Еще — бутылку вина, якобы распитую мною вместе с убитыми. К счастью, с помощью чека из магазина мне удалось доказать, что я в тот день покупал совсем другое вино. Еще меня обвиняли, что в вечер убийства я был пьян, хотя следователь точно знает, что это неправда, иначе бы отвез меня к наркологу. А то, как он бессовестно исправлял время начала и конца допроса, подделывал подписи моего адвоката и свидетелей — вообще беспредел. Это подтверждают все графологические экспертизы, присоединенные к уголовному делу.
— Милиционеры, которые били сына, на каждом судебном заседании дают разные показания, — говорит мама Кости Вера Андрианова. — Цирк какой-то. Судьи слушают, прикрывают рты и смеются. Только нам не до смеха. У нас вся жизнь пошла под откос в тот вечер, как Костя пошел в милицию. То, что он под пытками написал явку с повинной, я не удивляюсь. Он с детства был такой боязливый, осторожный, всегда всем помочь пытался. Товарищ его уехал, жену с малышом бросил без денег. Так Костик им еду носил, памперсы покупал. И дедушке этому помогал, и в милицию побежал, потому что хотел помочь. А из него сделали маньяка, серийного убийцу.
Первого апреля 2008 года судья Луганского областного апелляционного суда приговорила Константина Андрианова к пожизненному заключению. Несмотря на то, что прокурор просил для обвиняемого пятнадцать лет лишения свободы.
— Прямо в зале суда я потеряла сознание, — плачет Вера Никифоровна. — Как только пришла в себя, за мной прибежал конвой с просьбой помочь. Оказывается, Костя в отчаянии попытался чем-то перерезать себе горло.
Вера Никифоровна и Валентин Степанович Андриановы, как официальные защитники интересов сына, написали кассационную жалобу и добились пересмотра уголовного дела в Верховном Cуде. В сентябре 2008 года приговор о пожизненном лишении свободы Константина Андрианова был отменен, а уголовное дело направлено прокурору Луганской области для проведения дополнительного расследования. Но даже после отмены приговора Костя остался сидеть в следственном изоляторе. Родители почти каждый день приезжали на свидания к Косте, привозили ему еду, потому что баланду, которую осужденному передавали через окошко камеры, взять в рот было невозможно. При этом оба супруга на нервной почве заболели раком и перенесли операции. Лечиться и восстанавливать силы им было некогда — нужно было спасать сына.
— Я не боюсь Страшного суда на том свете, — горько усмехается Вера Никифоровна. — Потому что пережила его здесь, на земле. Сколько грязи, унижений и боли мы вынесли, словами не передать. Прокуратура, милиция и судьи каждый раз выдумывали что-то новое. То Костя, оказывается, решил убить Марину, потому что якобы любил ее и ревновал, что она живет с Петром, а его уже потом зарезал как свидетеля убийства. То вдруг решили переквалифицировать дело с двойного убийства на… неоказание помощи потерпевшим. Весь 2009 год эта версия была основной, но Костя и тут не стал признавать себя виновным, потому что не мог взять в толк, какую медицинскую помощь он должен был оказать двум застывшим трупам. Тогда прокуратура снова переквалифицировала дело на убийство, но теперь следователи уже придумали, что у моего сына был соучастник, который скрылся. Костя, мол, убил одного человека, его подельник — второго.
— Уже после отмены приговора о пожизненном заключении ко мне в камеру пришла следовательница прокуратуры, — вспоминает Константин. — «Я, говорит, три ночи не спала, все придумывала, что бы тебе, Костик, вменить. Вот решила написать, что сначала ты убил одного человека, а потом вернулся, и, чтобы замести следы, укокошил второго. Разделю уголовное дело на два убийства. Второе будет рецидивом с целью сокрытия первого». Услышав это, я отчаялся добиться правды и объявил протестную голодовку. Меня перевели в одиночку, где я провел тридцать один день на одной воде. Когда наступило полное истощение, вызвали врача, который принудительно ввел мне через зонд какую-то жидкость.
Уголовное дело пять раз направлялось в суд и всякий раз возвращалось на дополнительное расследование. И лишь этой зимой, перед самым Новым годом, Костю выпустили из СИЗО на подписку о невыезде, решив, что обвиняемый очень долго находится под арестом, а вынести приговор по его делу пока невозможно.
— Через несколько дней в Стаханов из Луганска приехала моя девушка Галя, — говорит Костя. — Мы познакомились с ней еще в тюрьме, три года назад. Через знакомых я узнал ее адрес, написал письмо, она ответила. Мы начали общаться, и уже через несколько месяцев я понял, что люблю ее. Но она мне не жена, на свидания ко мне ее бы, конечно, не пустили. Тем волнительнее была наша первая встреча, когда я смог обнять свою любимую.
— На следующий же день Костю восстановили на работе на заводе, — говорит отец Константина Валентин Степанович. — Галя переехала в Стаханов, они с сыном сняли жилье, стараются наладить быт. И все бы хорошо, но мы постоянно находимся в тревоге. Каждый месяц продолжаются эти нескончаемые суды, и каждый раз мы боимся, что нашего сына могут снова посадить в тюрьму. Ведь всем милиционерам и следователям, которые «раскрыли» это преступление, дали повышение в звании, некоторых повысили в должности. А сейчас, оправдав Костика, что же — наказывать их всех? Увольнять с работы? Признавать, что они невинного человека почти шесть лет продержали за решеткой, а настоящий убийца, кто бы он ни был, не понес наказания?
— Просто так человека в убийстве не обвинят, — высказала свою позицию старший прокурор Стахановской прокуратуры Элла Хоменко, поддерживающая обвинение против Константина Андрианова в суде. — И то, что Верховный Суд отменил приговор о его пожизненном заключении, значит не то, что этот человек невиновен, а лишь то, что дело было неполно расследовано. Но за неточности и возможные промашки моих коллег, которые занимались им до меня, я не несу ответственности. И не считаю корректным их комментировать. Что касается следователя, который якобы подделывал подписи и даты в деле, он давно уже на пенсии. Когда Апелляционный суд в очередной раз вернул дело в прокуратуру и оно попало к нам, следствие постаралось максимально исправить все недочеты. Были еще раз допрошены свидетели и взяты показания у обвиняемого. Теперь слово за судом. Какого приговора для Андрианова буду требовать, я пока сказать не могу. Время покажет.
— Я раньше верил, что добро и правда всегда побеждают, — грустно вздыхает Костя. — А теперь всем говорю: если увидите, что кого-то грабят, насилуют или убивают — бегите оттуда подальше и не вздумайте вызывать милиционеров.
* «Костю выпустили из СИЗО на подписку о невыезде, но суды продолжаются, — говорят родители КонстантинаАндрианова. — И каждый раз мы боимся, что нашего сына могут снова сделать виноватым»
2558Читайте нас у Facebook
