Бывшая криворожская журналистка Лариса Мишук: «В роли израильской медсестры чувствую себя органично»
Почти каждый второй украинец, по данным опроса компании Research & Branding Group, мечтает переехать жить за границу. У желающих эмигрировать разные цели и планы, но все они объединены желанием жить лучше.
Бесспорно, лучшую жизнь приятнее и правильнее строить на родине. Но для тех, кто все же решился на этот сложный шаг, «ФАКТЫ» публикуют серию материалов о способах выехать, найти себя и справиться с трудностями жизни в чужой стране.
Когда моя подруга и по совместительству коллега (в то время мы обе работали в криворожской городской газете) уехала в Израиль, мы потеряли друг друга из виду. Редкие звонки сменились долгим — на целых десять лет — молчанием. И вот наконец Ларка появилась в интернете. Мы связались по скайпу и говорили часами. Но в первые минуты общения я испытала шок. «А где Женя?» — спросила я, ожидая, что ее разговорчивый, всегда улыбающийся муж присоединится к нашей болтовне. «Жени… больше нет», — ответила Лариса.
Вот тогда-то и стали понятны причины ее молчания. Смерть любимого мужа, долгие годы депрессии, борьба за выживание: надо было поднимать детей…
«Чтобы поступить в Израиле на платные курсы медсестер, мне пришлось выдержать конкурс одиннадцать человек на место»
— Лара, вы тогда так стремительно уехали, что я даже толком тебя не расспросила: почему? Ведь у вас с Женей было все: двое детей, собственная квартира в центре Кривого Рога, любимая работа (Женя трудился инженером на заводе, Лариса работала корреспондентом. — Авт.). Мне казалось, ты совсем не склонна к авантюрам. Ты же романтик и мечтатель чистой воды.
— Наверное, поэтому так романтически и отнеслась к предстоящему переезду в Израиль. Был конец 90-х годов. Безработица, дефолт, убийства журналистов и политиков, бандитские разборки на улицах. Идеалы сломаны, мечты разрушены. Реальность казалась какой-то неправильной: все шло не так. А тут еще творческий ступор на работе. Тогда я поняла, что всю жизнь писать по разнарядке — в неделю нужно было сдать четыре заметки, три информации, два репортажа и один очерк — вряд ли смогу. Я же человек эмоциональный, спонтанный. Ну как творить, если над тобой висит, как топор, «производственный план»? Словом, была недовольна и временем, и страной, и работой. Хотела начать жизнь с чистого листа.
Возраст для этого был подходящий: мне 32 года, Жене — 38. Как потом оказалось, мы очень идеализировали Израиль, полагаясь только на рассказы сотрудников еврейского агентства «Сохнут», для которых главным было привезти как можно больше репатриантов.
Перебрав все возможные варианты, решила, что единственная профессия, где могу найти себя за рубежом, — медсестра. И это при том, что я с детства панически боялась крови. Мое филологическое университетское образование — вернее, военная кафедра при вузе — давало право на поступление в медицинский ульпан (учебное заведение или школа для интенсивного изучения иврита. — Авт.). В Израиле я закончила первый ульпан, полугодичный. Потом второй, профессиональный, трехмесячный, который дал основные знания языка и медицинской терминологии.
В то время страну наводнили тысячи репатриантов с высшим образованием. Многие претендовали на работу медбрата-медсестры. И государство решило извлекать из этого выгоду: брать на работу лучших, притом после окончания двухгодичных платных курсов. Чтобы поступить еще и на эти курсы, мне пришлось пройти довольно жесткий отбор. Из 350 претендентов приняли 30, то есть на одно место хотели попасть 11—12 человек. В ходе учебы отсеялись еще пятеро.
Курсы готовили дипломированных медсестер, при условии, что они успешно сдадут экзамен на лицензию. В Израиле медсестры делятся на практикующих и дипломированных. У первых — среднее образование, у вторых — высшее. По большому счету они выполняют одну и ту же работу, хотя есть и отличия: практикующая не может давать лекарства внутривенно, не может брать кровь, не может быть главной на смене и так далее. Разница в зарплате при этом у них не очень большая.
*Эмигрировав с двумя детьми, Лариса с мужем думали попозже родить еще одного-двух. К сожалению, этим планам не было суждено сбыться: через несколько лет Евгений скончался
— Трудно было тебе, журналисту, учиться на медика?
— Университетскую программу, которую здесь проходят за четыре года, мы прошли за два. Было очень тяжело. Занятия пять-шесть дней в неделю. Чужой язык, анатомия, фармакология… Мне, филологу, понять действие того или иного гормона в синапсе или пресинапсе было непросто. А еще нужно было работать. Ведь на одну Женину зарплату мы не прожили бы. Обычно я подрабатывала по выходным: присматривала за стариками и детками, убирала. Дочка Таня была еще маленькая, стояла в дверях, не пускала меня, хватала за ноги, плакала. Я плакала вместе с ней и уходила на работу…
Когда-то мы с Женей мечтали иметь четверых детей. Потом думали, что родим в Израиле хотя бы еще одного ребенка, когда встанем на ноги. В декабре 2003-го я закончила учиться на медсестру, получила лицензию, но у меня еще не было постоянного места работы. Муж трудился чернорабочим и только собирался начинать учебу. И вдруг выяснилось, что я беременна. Это были тяжелые дни. Что делать? Сердце подсказывало: «Рожай», а разум настаивал, что сейчас не время. Арендованная квартира (первый год государство выплачивало пособие на жилье, потом все оплачивали уже сами), неустроенная жизнь. Родных рядом нет, дети еще маленькие, я без работы. Послушала разум — и отказалась от возможности родить малыша. Решили, что позже, когда все наладится, обязательно «добавим» к своим Леше и Танюшке еще двоих детишек.
А через два месяца мужа не стало.
«Женя скончался от инфаркта, потаскав рамы на тридцатый этаж новостройки»
— Третьего февраля 2004 года муж, как обычно, пошел на работу, — продолжает Лариса. — Работал он тогда на стройке. К сожалению, с его высшим инженерным образованием, с его светлой головой устроиться в другой области он в Израиле не смог. Кому нужны здесь советские инженеры? Последние несколько месяцев Женя тяжело трудился — устанавливал алюминиевые оконные и дверные рамы. Сама работа была несложная. Но приходилось таскать все оборудование на 20-е, 30-е этажи. Ведь лифты не работали. В это время ему и стало плохо. Вызвали «скорую». Но было уже поздно. Инфаркт. В 42 года. До этого он ни разу не жаловался на сердце, а может, просто не говорил об этом.
Перед своей смертью он сдал экзамен на курсы по электронной технике. О том, что поступил, Женька так и не узнал. Секретарша, которой я сказала, что муж не придет на курсы, потому что умер, долго повторяла: «Как же так, ведь он принят, он прошел!» Я и сама до сих пор не понимаю, как же так. Сначала просто не могла заходить в спальню, смотреть на нашу кровать. Первые несколько месяцев спала в зале. Потом выкинула двуспальную кровать, купила однушку, на ней сплю и сейчас. Затем поменяла квартиру… Не помогло.
Долгое время ловила себя на том, что набираю номер его мобилки. Чтобы не сойти с ума, поменяла и телефонную компанию, и аппараты, и номера. Хотя номер Жени помню все равно. Постоянное ощущение, что он вот-вот вернется… Я настолько чувствую его живым, что долго не хотела ни с кем знакомиться: мне казалось, я изменяю мужу. Он снился мне почти каждую ночь… Иногда я очень жалею о том, не рожденном, ребенке, часто думаю, смогла ли бы я поднимать его сейчас сама? Не хочу об этом: больно. Но еще больнее осознавать, что так редко говорила мужу, как люблю и ценю его.
— У Жени была страховка?
— Никаких частных страховок здоровья и жизни у него не было. А по той, что сделал работодатель, как оказалось, нам ничего не положено. Да еще мне пришлось заплатить за вызов «скорой» 640 шекелей, по тем временам для меня огромные деньги.
Скорая помощь в Израиле платная, и поэтому ее вызывают редко, хотя «скорые» всегда реагируют оперативно, приезжают быстро, работают на них квалифицированные специалисты. По другому в стране, где существует постоянная угроза теракта, а автокатастрофы стали просто национальной трагедией, и нельзя. До приемного отделения добираются на своих машинах, на такси, приходят пешком. Осмотр в приемном отделении тоже платный. У нас была начальная медицинская страховка, которая включает минимальный набор услуг — прием у врача в порядке очереди (иногда такое ожидание может длиться несколько месяцев), некоторые обследования (рентген, ультразвук, анализ крови, мочи), скидки на покупку определенных лекарств и так далее. (Есть еще платные страховки: «серебряная», «золотая», «платиновая»… Чем выше сумма ежемесячного взноса, тем больше услуг, льгот, скидок.) Но больничная касса отказалась оплатить вызов «скорой» для Жени. Ведь главное условие оплаты — лечение после вызова — выполнено не было. Врачи просто констатировали смерть.
От предприятия, где трудился Женя, я не получила ничего. Адвокат, который взялся доказывать, что это был несчастный случай на производстве, деньги взял немалые, но дело проиграл. Да так, что пересмотру оно не подлежало. Он вообще вел себя ужасно, по-хамски, даже не по-человечески. Но это совсем другая история. Слава Богу, дети со мной, живы, здоровы. А этому адвокату — Бог судья. Единственное, государство мне назначило пособие по утере кормильца. Сумма небольшая, треть от прожиточного минимума.
«Я выкупила арестованную квартиру, которую у прежних владельцев отобрали за долги»
— Не возникало желания уехать из страны после того, что ты пережила?
— Ни разу. Отчаяние было, желание умереть — было… Бросить все — нет. Страна, которая стала мне второй родиной, люди, которые заменили мне родных, поддержали меня в момент отчаяния, стали мне семьей… Я начала думать, как жить дальше. Захотела поработать медсестрой в Америке, чтобы накопить денег на квартиру. Для этого сдала в Лондоне очень сложный медицинский экзамен на английском языке. Но не прошла.
Тогда ушла в работу. Сначала — гериатрическое отделение. Ухаживала за стариками, по большей части умирающими. Одно из самых тяжелых отделений больницы. У нас был очень хороший коллектив. Это меня там и держало. Потом перешла в отделение пластической хирургии, где работаю уже семь лет.
— Ты ухаживаешь за пациентами после пластических операций?
— Это не косметическая хирургия. У нас лечат разные виды рака кожи, ожоги, травмы, незаживающие раны. Восстанавливают женщинам грудь после ампутаций из-за рака груди. Делают и очень сложные микрохирургические операции пациентам с опухолями горла, языка, щек. А мы выхаживаем послеоперационных больных.
— Не жалеешь, что закопала свой талант? Ведь ты бредила журналистикой с восьмого класса. В роли медсестры тебе комфортно?
— Очень. Чувствую себя вполне органично. Может, это даже важнее, чем писать статьи. Человечество своей статьей я вряд ли осчастливлю, а вот одного конкретного человека, который мучается от боли, а после моего укола или перевязки почувствует облегчение, — вполне. Мне нравится моя работа, хоть она и отбирает много сил. Я спокойно обрабатываю самые страшные раны — ожоги третьей степени, гангренозные диабетические язвы, ранения. Чувствую себя нужной. Многие говорят, что у меня легкая рука, что мои уколы и перевязки не болят. Меня это радует. Но с журналистикой не покончено. Я вернусь к этому. Потом. Для души.
— Квартиру купила? Насколько мне известно, свое жилье для многих репатриантов — недосягаемая роскошь. Говорят, что среднестатистической семье в Израиле, чтобы накопить первый взнос на квартиру, надо работать 20 лет. А социальное жилье получить там можно?
— Да, есть программа по социальному (субсидированному) жилью. Ею могут воспользоваться пенсионеры, семьи с маленькими детьми, люди, страдающие хроническими заболеваниями (куда, как ни странно, входят наркомания и алкоголизм), матери-одиночки. В центре страны огромная очередь на социальное жилье. Когда умер Женя, мне предлагали субсидированную квартиру на юге, на периферии, где нет нормальной работы, нормальной школы, далеко от друзей, театров-музеев, где основное население — выходцы из Эфиопии. Не то чтобы я имею что-либо против выходцев из Африки, но от такого предложения отказалась.
Цены на жилье действительно высокие. За «трешку» можно заплатить от одного до двух миллионов шекелей (один шекель — примерно 2,29 гривни. — Авт.). С 1991 года квартиры стали еще дороже: по новому закону в каждом доме должна быть «хедер битахон» — комната безопасности. Это специальная комната площадью не менее пяти квадратных метров, с двумя наружными стенами из бронированного бетона, противоударной дверью и противоударным окном, устойчивая к артобстрелам и газовым атакам. Оборудование такой комнаты значительно увеличивает стоимость жилья. Поэтому большой спрос на малометражные квартиры, которых не хватает.
Два с половиной года назад я купила квартиру в городе Холон, это Тель-Авивский округ. Четыре комнаты, 85 «квадратов», четвертый, последний, этаж. Без лифта. В хорошем месте, рядом с парком. Дому около 40 лет (новую квартиру я бы не потянула). Квартира была арестованной — ее предыдущие хозяева не смогли выплачивать ссуду, и банк забрал жилье за долги. Как правило, такие квартиры продаются на 20—25 процентов ниже их стоимости. Банк объявил аукцион на эту квартиру. Начальная сумма составляла 780 тысяч шекелей. Было два аукциона, и оба я выиграла. На первом сумма достигла 800 тысяч, на втором — 820 тысяч. Это больше двухсот тысяч долларов. Кредит на квартиру я взяла в банке.
— Какой процент нужно платить банкам за такое удовольствие?
— Ставки по ипотечным государственным программам составляют три-четыре процента годовых. В коммерческих банках могут достигать семи. Вообще процент зависит от сроков кредитования. Чем больше срок, тем выше ставка. Государственная ипотека рассчитана на 28 лет.
Банки дают ссуду на покупку квартир при условии первого взноса, обычно это от 10 до 30 процентов (и выше) от стоимости квартиры. Я выбрала банк, которому было достаточно десятипроцентного взноса, ведь у меня было мало денег. Что смогла — накопила сама, небольшой суммой помог Женин папа, который по-прежнему живет в Кривом Роге.
— И зарплата медсестры позволяет выплачивать кредит, ты уж прости за любопытство?
— Зарплата любой медсестры зависит от многих факторов — стаж, должность, разряд, место работы (поликлиника или больница, дом престарелых или частная клиника). Те, кто работает посменно, получает больше. Поэтому я и стараюсь брать максимум вечерних и ночных смен. Выходит около двух тысяч долларов в месяц.
Мой ежемесячный платеж по ссуде — 3120 шекелей. Это где-то 800 долларов. А за аренду трехкомнатной квартиры площадью 60 «квадратов» до покупки своего жилья я платила 3500 шекелей. Так что иметь свое жилье здесь выгоднее, чем снимать. Ипотеку буду выплачивать 28 лет. В другом банке на ремонт квартиры я взяла еще одну ссуду — на шесть лет. Чтобы одолеть все выплаты, беру на работе дополнительные часы.
Зато у нас сейчас у каждого своя отдельная комната. И мне, и детям нравится наше гнездышко. В перспективе к дому достроят еще два этажа, добавят лифт, солнечный балкон. Будет просто красота.
— Чем занимаются твои дети?
— Леша уже отслужил, Таня еще служит в армии. В Израиле все — и юноши, и девушки — военнообязанные. Исключение было лишь для ортодоксов, которые шли учиться в йешиву (школы для религиозных молодых людей, где с утра до вечера учат Тору и молятся, а живут на пособие). Нынешнее правительство внесло изменения в этот закон. Сделало службу обязательной для всех. В обществе это, с одной стороны, вызвало огромное одобрение, ведь многие в стране — включая коренных израильтян — недолюбливают ортодоксов, а с другой — бурный протест, поскольку ортодоксы в Израиле — очень многочисленная и влиятельная сила. К чему это привело, не знаю. Я и политика — вещи абсолютно несовместимые.
*Сын Ларисы Мишук Леша отслужил в израильской армии три года
Юноши служат три года, девушки — два. Выбор места службы, рода войск зависит от многих факторов и прежде всего здоровья. Медкомиссия оценивает состояние по стобалльной системе. Профиль 97 считается самым высоким, с ним берут в боевые войска. Но если ребенок один в семье, то даже с таким профилем его возьмут туда только с согласия родителей. Почему начинается с 97, не знаю. Солдаты шутят, что баллы снижают за обрезание. Другие говорят, что идеально здоровых людей не существует, поэтому профиля 100 не может быть ни у кого…
Снижает профиль все — проблемы со здоровьем, семейные обстоятельства. У моего сына, например, астма. И на момент призыва у него уже не было папы. Он получил 64-й профиль. Служба тыла. С Лешей во время учебки служил мальчик, который страдал эпилепсией. И их двоих увозили на ночь с полигона ночевать в отдельных помещениях. Леша спал в комнате, специально оборудованной для астматиков. А утром их возвращали в поле, где вся рота ночевала в палатках, в пыли, с минимальными условиями быта.
В армии сыну сделали полное обследование, поскольку его отец умер от инфаркта, и медики предприняли все меры, чтобы в дальнейшем это упредить. Направили и к кардиологу, и к диетологу. В армии таким вещам уделяют много внимания.
— Где Леша служил?
— Поскольку сын закончил здесь, в Израиле, физико-математическую школу с изучением электроники и компьютеров, то после учебки он попал в только что открывшуюся на севере страны лабораторию по ремонту военного оборудования. Прослужил там три года. Получал зарплату. В обычных войсках платят около ста долларов в месяц, в боевых — в два раза больше. Это копейки, учитывая, что минимальная зарплата по стране — больше тысячи. После армии все получают чек на 17 тысяч шекелей (около 4250 долларов), которые можно использовать либо на учебу (это плата за год обучения в университете), либо на покупку квартиры, либо на свадьбу (кстати, очень недешевое мероприятие в Израиле). Но практически все дети после службы едут путешествовать по миру. Вот и мой Леша с этой же целью улетел в Америку.
Тане нужно провести в армии еще четыре месяца. Она тоже служит на севере, в пограничном гарнизоне. Дочь могла бы остаться в центре, в тылу, быть секретаршей при высоком военном чине и каждый день ночевать дома. Но работать на побегушках у большого начальства не в ее характере. Она у меня независимая, самостоятельная, гордая, упрямая. Выбрала север. Неделю служит, неделю дома. В ту неделю, когда дома, работает в кафе. Сейчас ее ставят главной по смене. Кстати, не всем солдатам разрешают работать на выходных. Только если есть особые семейные обстоятельства, как у нас.
— Не жалеешь, что когда-то приняла решение покинуть Украину?
— Нет. Хотя жизнь здесь очень и очень непростая. Я поняла и приняла эту страну, она поняла и приняла меня. Я очень привязана к этой земле, ведь здесь похоронен Женя.
— Ты по-прежнему никого не хочешь видеть рядом с собой?
— Сейчас у меня есть друг. Мы встречаемся уже два года. Он разведен, живет на севере страны. Мне с ним уютно и тепло, все наше свободное время мы вместе. Как две планеты, которые вращаются каждая на своей орбите, но в какой-то момент траектории их движения совпадают. И это один из светлых моментов моей сегодняшней жизни.
15544Читайте нас у Facebook
