«„Открывайте, суки, зачистка!“ Отперли, конечно, куда деваться, только бы дверь не взорвали»
Причина, по которой московская журналистка Анна Политковская оказалась в эпицентре боевых действий в Чеченской Республике, была проста. Анна работала спецкором московской «Новой газеты». Ее заданием было рассказать о гражданских людях — жителях чеченских сел и городов в условиях российской оккупации. Анна Политковская написала книги «Путешествие в ад. Чеченский дневник», «Вторая чеченская», «Чечня: позор России», «Путинская Россия».
*За книги о чеченской войне Анна Политковская поплатилась жизнью
Последняя в ее жизни статья «Карательный сговор» вышла в «Новой газете» накануне смерти журналистки. «Видела много горя. Главное из которого — то, что многие мои герои, о которых писала за эти два с половиной года, теперь мертвы. Такая страшная война случилась… Средневековая. Даром что на стыке 20-го и 21-го веков и в Европе», — писала Анна в предисловии своей книги «Вторая чеченская». Политковская была убита 7 октября 2006 года в лифте своего дома. Заказчики преступления не найдены до сих пор.
«Декларация прав человека, продержавшись чуть более полувека, пала на второй чеченской войне»
"…Канун лета 2002 года, 33-й месяц второй чеченской войны. Беспросветность и непроглядность — во всем, что касается ее финала. «Зачистки» не прекращаются и похожи на массовые аутодафе. Пытки — норма. Бессудные казни — рутина. Мародерство — обыденность. Похищения людей силами федеральных военнослужащих с целью последующей рабо- (живыми) и трупо- (мертвыми) торговли — тривиальный чеченский быт.
По утрам — раскромсанные, изуродованные тела на окраинах, подброшенные в комендантский час. И в сотый, тысячный проклятый раз — слышу, как дети привычно обсуждают на сельских улицах, кого из односельчан и в каком виде нашли… Сегодня… Вчера… С отрезанными ушами, со снятым скальпом, с отрубленными пальцами…
— На руках нет пальцев? — буднично переспрашивает один подросток.
— Нет, у Алаудина — на ногах, — апатично отвечает другой.
Государственный терроризм, противостоящий негосударственному. Ваххабитские банды, налетающие на села и требующие «денег на джихад»… Полное моральное разложение почти 100-тысячного армейского и милицейского контингента, «гуляющего» по Чечне. И ответ, которого следовало ожидать, — воспроизводство терроризма и рекрутирование новых бойцов-сопротивленцев.
Кто виноват? Как в этом разобраться? И понять все и всех? Как чувствуют себя главные действующие лица второй чеченской войны? Президент Масхадов? Избранный народом и потому принявший на себя ответственность за его судьбу? Масхадов — в горах… Виртуальный для своего народа и, как правило, хранящий молчание по любому поводу… Сподвижники Масхадова? Они разбежались по свету… Басаев? Гелаев? Хаттаб?
А Путин? Он — в Кремле, принимает почести мирового сообщества как активный член международной ВИП-"антитеррористической группировки", в смысле «коалиции войны против террора»… Май 2002-го. Буш — в Москве… Братание… «Исторический визит»… Про Чечню — почти ни слова, будто нет войны…
Мельтешение мировых столиц перед глазами в поисках поддержки — весной побывала в Амстердаме, Париже, Женеве, Маниле, Бонне, Гамбурге… Везде зовут «сказать речь о ситуации в Чечне» — и… нулевой результат. Только вежливые «западные» аплодисменты в ответ на слова: «Помните, в Чечне каждый день продолжают гибнуть люди. Сегодня — тоже». Очевидное, хотя и невероятное общемировое предательство общечеловеческих ценностей. Уже совершенно ясно, что Декларация прав человека, продержавшись чуть более полувека, пала на второй чеченской войне…
Из Женевы, с вялых заседаний «официальных правозащитников» (Комиссии по правам человека ООН) — в командировку в Урус-Мартан, чеченский райцентр. Там — кровавая стагнация: как и год назад, все без изменений. Туда-сюда по району гоняют «эскадроны смерти» — федеральные спецподразделения неясной ведомственной принадлежности, задача которых — уничтожать «врагов России». Всех воевавших за Дудаева и Масхадова, сочувствующих им и просто случайно подвернувшихся под руку… Май 2002-го — унылый привкус тупика.
Что такое «зачистка»? Это слово ввела в наш обиходный словарь вторая чеченская война — а точнее, генералы Объединенной группировки войск и сил на Северном Кавказе. Из Ханкалы — главной военной базы Группировки под Грозным — транслируются их телевизионные отчеты о ходе так называемой «антитеррористической операции». Обывателей уверяют, что «зачистка» — это не что иное, как «проверка паспортного режима». А на самом деле?
Конец 2001-го и начало 2002-го стали самым жестоким периодом этой войны. «Зачистки» прокатились по Чечне, сметая все на своем пути: людей, коров, одежду, мебель, золото, утварь… Шали, Курчалой, Цоцан-Юрт, Бачи-Юрт, Урус-Мартан, Грозный, опять Шали, опять Курчалой, снова и снова Аргун, Чири-Юрт. Многосуточные блокады, рыдающие женщины, семьи, всеми правдами и неправдами увозящие своих подрастающих сыновей куда угодно, только прочь из Чечни, генерал Молтенской, то бишъ наш командующий группировкой, в орденах и звездах — и непременно на фоне трупов оказавших сопротивление при «зачистке» — по телевизору, как главный герой нынешнего этапа покорения Чечни, и всякий раз после «зачисток» рапортующий о «значительных успехах» в ловле «боевиков».
С 28 января по 5 февраля 2002 года такая «зачистка» прошла в селе Старые Атаги (двадцать километров от Грозного и десять — от так называемых «Волчьих ворот», входа в Аргунское ущелье на языке военных). Для Старых Атагов она стала «зачисткой» № 20: 20-й с начала второй чеченской войны и 2-й — с начала этого года.
15 тысяч человек (Старые Атаги — одно из самых больших сел Чечни) в 20-й раз оказались заблокированы несколькими кольцами бронетехники не только внутри села, но и поквартально, поулично, подомно… Что творилось внутри?
«Один взял мои новые туфли и засунул их себе в куртку. Сервант с оставшейся посудой швырнули на пол, и вся посуда разбилась»
Вечером 28 января несколько «колец» солдатских цепей и бронетехники окружили село. К рассвету все улицы были перекрыты БТРами с замазанными грязью номерами. Под страхом расстрела на месте людям запретили покидать дома и дворы. Совсем низко, будто заходя на посадку, над селом метались вертолеты, и шифер, как кленовые листья от осеннего ветра, слетал с крыш прочь, оставляя их непокрытыми. Можно делать большие глаза и продолжать называть это «зачисткой», но совершенно очевидно, что против Старых Атагов проводилась настоящая боевая операция.
— Я находился дома. Я знал, что калитка должна быть открытой, иначе они танком или БТРом выбьют ворота, — рассказывает 70-летний Имран Дагаев. — В половине седьмого утра в наш двор ворвались военные. На меня направили автомат. Я сразу показал паспорт, но они даже не обратили на него внимания. У остальных членов семьи тоже не спросили паспортов. Первое требование военного, по всей вероятности, старшего, было таким: «Давай деньги и золото!» Он же добавил: «Что есть ценного, давай все». Я ответил: «У меня нет денег и золота, я получаю пенсию, и на эту пенсию мы живем — нас одиннадцать человек». Он сказал: «Меня не касается, как ты живешь. Давай!» Они разошлись по комнатам, стали все переворачивать вверх дном. Двигаться никому не разрешали. Шифоньер с одеждой бросили на пол, и он сразу раскололся. Стали шарить в посуде. В одной из ваз нашли золотое кольцо и цепочку моей снохи. Их взял один из военных. Другие стали выбирать посуду. У них были приготовлены полиэтиленовые пакеты, они туда сложили сервиз. Один взял мои новые туфли и по одному засунул их себе в куртку. Сервант с оставшейся посудой швырнули на пол, и вся посуда разбилась. Опрокидывали кресла и диваны и разрезали их ножами в поисках спрятанных денег. Но больше ничего ценного не нашли. Бегая по комнатам в поисках ценных вещей, они спрашивали: «Где твои сыновья?» Я ответил, что сын мой погиб, а больше у меня нет.
Старик Дагаев действительно только что похоронил 30-летнего сына Алхазура, и для полноты картины остается добавить, при каких обстоятельствах. По поручению сельской администрации Алхазур, вместе с другими, поехал в Ханкалу, на главную военную базу, за телом односельчанина, сначала задержанного во время предыдущей «зачистки», а потом убитого там же, в Ханкале. Посредничал при выкупе трупа военнослужащий, представившийся сотрудником ФСБ Сергеем Кошелевым. Он потребовал за труп следующее: барана, видеокамеру и «Жигули». Но получив все это, труп так и не отдал. При этом все, кто привез выкуп в Ханкалу, бесследно исчезли. Случилось это 22 декабря 2001 года. На 14-й день тела всех исчезнувших нашли неподалеку от Ханкалы, в кювете. У Алхазура Дагаева был выколот глаз, тело оказалось черным от побоев, а убили его выстрелом из пистолета в левый висок с близкого расстояния.
— У тебя больше нет сына? — засмеялись военные, выслушав рассказ Имрана, и быстро ушли, переместившись в дом Татьяны Мациевой на соседнюю улицу Майскую. Они тоже не интересовались там ничьими паспортами, зато украли из ее дома: «1) медаль „За трудовую доблесть“, 2) видеодвойку, 3) мягкие подушки и мебель производства ГДР, 4) трюмо производства ВНР, 5) 4 ковра со стен, 6) 35 игровых кассет, 7) мешок картошки, 8) мешок сахара — 50 кг, 9) мужскую обувь (2 пары сапог и 1 пару кроссовок)». Именно так, позже, в заявлении на имя прокурора Грозненского района перечислила Татьяна все похищенное у нее во время «зачистки». И добавила: «Прошу оградить меня и мою семью от нашествия узаконенных российских бандформирований, жуликов и мародеров». О прокурорах — дальше, и вообще все это будет потом, а пока…
«Входя в дома, военные так прямо и требовали — денег за мужчин. В зависимости от возраста: чем моложе, тем дороже»
Мы живем в темные времена. Наш воздух отравлен ложью военных «верхов» и пряно пахнет купюрами — это безнаказанность «низов», самокомпенсирующихся за лживость «верхов». Так и крутится эта чеченская машина.
— В наш дом вломились человек 20, забрали паспорт сына, — рассказывает Раиса Арсамерзаева с улицы Школьной, — хотели увезти его на «птичник». Я дала сто долларов. Они заставили меня написать расписку, что у меня к военным никаких претензий нет. Уходя, забрали электрогенератор и белье моих дочерей.
На сей раз в Старых Атагах был в большом ходу коммерческий принцип. Забирали на «фильтропункт» в основном тех, кто не мог откупиться. Входя в дома, военные так прямо и требовали — денег за мужчин. Дал — фильтрации не подлежит, и, значит, нет подозрений в связях с членами воюющих отрядов. Не дал — подлежит и подозревается. Ставки на живой товар колебались от 500 рублей до 3—4 тысяч. В зависимости от возраста: чем моложе, тем дороже, — и от визуальной оценки дома силами военнослужащих.
Помимо расценок на мужчин, была на сей раз в Старых Атагах и калькуляция на женщин. Как водится в этих местах, «женские» цены оказались значительно ниже «мужских». Впрочем, и шкала требований была другой: откупались не по поводу «птичника», а чтобы не надругались. У одной семьи за «ненасилие» молодой девушки федералы взяли 300 рублей. У другой — 500. Взамен сексуального удовлетворения принимались также серьги и цепочки — с женщин, отказывавших в минутах мародерской любви. В конце концов люди вышли на улицы, разожгли костры и оставались так на все ночи. Думали, на миру не рискнут убивать и насильничать. Но и это помогло не всем.
Обстоятельства случившегося омерзительны: Малика живет в 1-м микрорайоне Грозного, на улице Кирова, в пятиэтажке, в подъезде, где нет мужчин. Так уж вышло: одни женщины. Было около двух ночи, как в двери заколотили: «Открывайте, суки, зачистка!» Отперли, конечно, куда деваться — только бы дверь не взорвали. Группа молодцов в военной форме, масках и смешанного чеченско-славянского состава (по разговору стало понятно) пришла грабить подъезд, и без того уже ограбленный не раз.
В квартире, где была Малика, спали три женщины-родственницы, — продолжает Раиса Арсамерзаева. — Одна — 15-летняя. Братва сделала вид, что собирается ее насиловать, и прокричала остальным: «Если не будете слушаться, изнасилуем так, что не выживет». Малику схватили за волосы (вот почему столько выдранных с мясом клочьев) и поволокли по лестнице вверх, чтобы она стучала в другие квартиры и просила по-соседски открыть… Все закончилось мародерством и побоищем. Женщин, оказавшихся в ту ночь в этом подъезде, нещадно колотили по почкам, голове, икрам.
— Насиловали?
Молчит Малика, только стонет, хотя слышит вопрос. Молчат те, кто ее принес сюда, — избитые соседки, которые открывали на ее стук. Слишком упорно молчат. Бандитская вакханалия на улице Кирова продолжалась до пяти утра — в Грозном привыкли, что мародеры уходят с мест своей «гульбы» до шести, до конца комендантского часа.
— Смотрите цифры! — просят врачи. — С 1 июня по 18 сентября 2001 года мы приняли в больнице 1219 больных, включая амбулаторных. 267 из них — с огнестрельными и минновзрывными ранениями. Большинство — результаты ночного разбоя. Чтобы узнать, что творится в городе, надо зайти в больницу. Здесь — финал всех его трагедий и драм.
Военные слишком привыкли в Чечне не только убивать, грабить, насиловать и сколачивать чеченцев в криминальные группы под собственным руководством с целью совместной наживы — военные, понабравшись чеченского опыта, разделили страну на две части: тех, кто с ними, и тех, кто против них. Те, кто с ними, должны быть против чеченцев (криминальные детали быта не в счет). Те, кто против них, — с чеченцами. И пусть кто-нибудь скажет, что это не гражданская война!"
18588Читайте нас у Facebook
