Виталий Малахов: "Режиссером Театра эстрады я стал в 23 года"
Виталий Малахов, говоря о своем юбилее, цитирует Михаила Жванецкого: мол, праздники не по календарю, а по настроению. Уверяет, что легко может устроить себе пир в любой день. Свое 60-летие режиссер отпразднует на небольшом корабле вместе с семьей. О подарке не мечтает, потому что все нужное может купить себе сам. Больше всего волнует Малахова ремонт здания Театра на Подоле — его детища, которому отдал около 30 лет. С Виталием Ефимовичем мы встретились в небольшом репетиционном зале театра под самой крышей. Малахов, передвигающийся с удивительной быстротой, в легких брюках, тенниске, с кудрявыми волосами, туго стянутыми в хвост, совершенно не производит впечатления мужчины, которому сегодня исполняется 60.
— Интересно, вы когда-нибудь прическу меняли?
— Я уже не помню тех времен. В институте стригся под Григория Саввича Сковороду, носил круглые очки, как у Джона Леннона. Кстати, и теперь им не изменяю. Вот с тех пор больше и не стригся. Сейчас не трогаю даже кончики. Разве мне так не идет?
— По-моему, отлично. Вы знаете, что стали уже давно легендой? По крайней мере, для Подола.
— Я вас удивлю, но до конца 80-х годов боялся Подола. Жил в Броварах с родителями много лет, потом учился в театральном институте на Львовской площади. Когда доходил до Художественной академии, испытывал какие-то страшные эмоции. С детства помню рассказы о грязевом потоке в 60-х годах, который снес Подол. Знал анекдоты об этом районе: «Могут ли быть на Подоле белые ночи?» — «Могут, если клопы станут светиться». В общем, это место было не очень для меня привлекательным.
— Но Театр эстрады, который вы возглавили, находился именно на Подоле.
— Вот тогда я впервые близко познакомился с этим районом. Это произошло в 1979 году. Меня пригласили организовать Театр эстрады в Доме культуры «Пищевик», где сейчас располагается Детский музыкальный театр. В то время у меня не было квартиры и мы вместе с друзьями-артистами поселились в отселенческом доме, прямо за «Пищевиком», на улице Героев Триполья, которая сейчас называется Спасской. Это было самозаселение. На первом этаже у нас располагался репетиционный зал. Свой дом мы называли итальянским двориком, он был известен на весь Киев. Наверное, это самые счастливые годы в моей жизни. Рядом жили Валера Чигляев, Витя Андриенко, Наташа Рожкова. Нам периодически отключали свет, потому что мы воровали его у соседей, и тогда женщины готовили еду во дворе прямо в котлах. Сразу за «Пищевиком» стояла бочка с пивом. Бывало, что мы приходили, покупали всю бочку и затягивали ее к себе во двор. По вечерам садились возле огромного стола, который стоял во дворе, пили, ели и вели беседы.
— Сколько же времени вы так прожили?
— Пять лет, пока нас принудительно не выселили, но дом на том месте так и не построили. Мне иногда снится, что я возвращаюсь в наш итальянский дворик, поднимаюсь на второй этаж и захожу в свою квартиру. Мы жили очень неплохо в большой четырехкомнатной квартире. Правда, в некоторых местах пол был провален, но это никого не расстраивало. Моя дочь Дашка тогда ходила в школу. Помню, однажды, собираясь, она вдруг издала страшный крик. Прихожу, ребенок стоит ногами в унитазе, а напротив сидит здоровенная крыса. В общем, веселое было время…
Тогда на весь Киев прогремело знаменитое дело «Автоматторга» — крупная афера, в которой был задействован и первый секретарь райкома. Когда начали под него копать, он застрелился у себя дома. В этот день мы играли спектакль «Вертеп», в котором одной из декораций был гроб. Нужно было перевезти его в другое место, и на время мы оставили его на парапете здания «Пищевика». Подоляне подумали, что сейчас будут похороны и начали собираться вокруг гроба. Организовалась целая толпа, кто-то даже стал читать речи. Такая трагикомичная история. В общем, Подол стал для меня вотчиной. Я всех знал, со всеми здоровался, мясники продавали моей жене самое лучшее мясо. Сейчас, конечно, этот район сильно изменился. Даже не знаю, в лучшую или худшую сторону.
— Правда, что театр появился в вашей жизни случайно?
— Чистая. Видимо, потому, что я никогда не делал на него ставку. Моя семья косвенно занималась искусством. Старшая сестра училась в музыкальной школе и хорошо играла на фортепиано. Сводный брат был военным, но имел хороший голос, танцевал и неплохо играл на гитаре. Папа в свое время в Одессе служил даже тапером в кинотеатре «Слон и лира». Единственный, кто ничем не занимался и ничего не умел в искусстве, это я. Помню, когда мне было лет десять, мы сидели с сестрой за завтраком и слушали радиоточку. И вдруг слышим, что киевская студия юных дикторов при украинском радио объявляет набор детей. Сестра Наташа мне сказала: «Ты не умеешь петь и танцевать, но говорить же можешь!» На следующий же день она повезла меня в Киев, и я поступил в студию юных дикторов.
— Голос, надо сказать, у вас роскошный.
— Ну, так я же профессионал. В общем, с тех пор я стал самым известным человеком в Броварах, потому что читал по радио газеты «Пионер Украины» и «Зорька». Кроме того, начал принимать участие в радиоспектаклях и был партнером великих Леонида Бакштаева, Аркадия Гашинского, Ады Роговцевой. Даже на парадах, которые проходили в центре Крещатика, кричал в микрофон: «Слава КПСС!» Наша точка была на крыше ЦУМа. Шли пионерские отряды, а я вещал: «Мы Ленина любим, мы Ленина славим!» Кстати, тогда трибуны стояли возле горсовета, и парад шел в обратную сторону — от майдана Незалежности к Бессарабке. Об этом потом анекдоты сочиняли, мол, оказывается, 50 лет мы ходили не в ту сторону. В общем, несмотря на большие успехи в профессии диктора, я совершенно не мечтал о театре.
— Но в театр-то вы ходили?
— Помню, как нас, детей, возили из Броваров в столичный ТЮЗ. Тогда спектакль не произвел на меня никакого впечатления. Мы перекрикивались во время пьесы, стреляли из рогаток. Потом еще ходил в Оперный театр, сидел на самом последнем ярусе. Покупал конфеты, из фольги скручивал шарики и бросал их на литавры. Музыканты сидели в яме прямо под зрителями. На этом мои отношения с театром исчерпались. До того момента, пока я не попал на спектакль Даниила Лидера «Человек из Ламанчи». Дон Кихота играл Гашинский. Спектакль шел недолго, его закрыли из-за декораций Лидера в виде решетки, в которых усмотрели нечто недозволенное.
Вот тогда, потрясенный увиденным, я впервые задумался о театре. В театральном институте экзамены проходили на месяц раньше, чем в других вузах, и я решил попробовать. Сестра научила меня петь, хотя это выглядело ужасно. Я поступал на курс знаменитого педагога Леонида Олейника, выпускником которого был Сергей Данченко. В то время в актерский курс входили и режиссеры. После нескольких дней просмотров Леонид Артемович сказал: «Парень-то Виталий умненький, пусть попробуется на режиссуру». Олейник любил таких героев, как Толя Хостикоев: высоких, красивых. Я же был маленький, такого роста, как сейчас, только тоньше раз в десять.
Меня попросили написать экспликацию — то, как представляю себе спектакль. Я взял пьесу Микитенко «Свiтiть нам, зорi». Поскольку ничего не смыслил в режиссуре, то у меня по сцене должны были летать самолеты, идти снег, разливаться море… В общем, меня зачислили. Моим учителем стал Владимир Александрович Нелли, взявший последний в своей жизни курс. Он набрал пять человек и каждый год одного отчислял. В результате институт закончили двое: я и Александр Бойцов. Нелли не давал нам особенно много специального образования. Мы просто говорили о жизни. Он рассказывал о своих встречах с Булгаковым и Вишневским. Знал лично Мейерхольда и виделся со Станиславским. Владимир Александрович считал, что режиссер должен очень много знать, причем из разных областей. Вот, собственно, так я и попал в мир театра.
— Когда в 1978 году в Театре русской драмы имени Леси Украинки вы поставили популярный в те времена спектакль «Сказка про Монику», наверняка, была возможность закрепиться в этом театре.
— Конечно, более того, много лет известный украинский режиссер Ирина Молостова была на меня обижена за то, что ушел из Театра русской драмы. Она организовала молодежную труппу, среди которой был и я, рассчитывая, что когда на нее начнутся гонения, мы встанем на ее защиту. Но после моего ухода театр покинул Анатолий Хостикоев, перейдя в Театр имени Ивана Франко, ушли Люба Кубюк, Александр Игнатуша. Но именно меня, поскольку я был первым, Ирина Александровна так и не смогла простить.
— Почему же вы ушли?
— Мне предложили свой театр — Театр эстрады. Хотелось заниматься мюзиклами. Я до сих пор считаю, что украинскому театру присуща именно музыкально-драматическая схема. «Сказка про Монику» ведь тоже была мюзиклом. Кстати, благодаря ей я и выиграл конкурс на место руководителя Театра эстрады. На эту должность претендовали даже знаменитые Штепсель и Тарапунька, но выбрали меня, молодого человека, которому тогда исполнилось всего 23 года. Золотое было время! У меня работали Валера Чигляев, Виктор Андриенко и Толя Дяченко, только что закончившие институт. Александр Цекало тогда был на последнем курсе эстрадно-циркового училища, играл в небольшом вокальном ансамбле «Шляпа» и еще совершенно не знал Лолиту. Ведущим актером у нас был Илья Ноябрев. А Дима Ганапольский, который тогда был Димой Марголисом, работал в театре звукорежиссером. Никита Джигурда пришел к нам в театр, будучи еще учеником девятого класса. Я знаю, как звучит его голос без хрипотцы. Костюмы для спектаклей создавал Борис Краснов. Его мастерская находилась в соседнем здании. Потом часть труппы вместе со мной перешла в Молодой театр, который тогда еще назывался Молодежный. А в 1987 году создался Театр на Подоле.
— Кто придумал это название?
— В здание, в котором мы сейчас находимся, привел меня первый секретарь Подольского райкома партии Иван Салий. До нас в здании Театра на Подоле была автобаза, а до революции — купеческий клуб с небольшой сценой. В то время было модным создавать театры-студии, хозрасчетные коллективы. Я тогда подумал: «Вдруг Салия снимут, кто нам будет финансово помогать?» Тогда и родилась идея называться Театр на Подоле, чтобы на веки вечные обязать этот район нас опекать. По-моему, я не прогадал.
— Вы счастливый человек?
— Стараюсь быть счастливым и благодарен Богу за все, что происходит со мной. Счастье — довольно условное понятие. Могу лишь сказать: я знаю, что это такое, в жизни не раз испытал это чувство. У меня была прекрасная супруга, с которой мы прожили 32 года, хорошая дочь, замечательные внуки, надежные друзья. Были в моей жизни и очень тяжелые моменты. Бог посылает нам испытания и каждый раз ты как бы доказываешь, что имеешь право на существование в этом мире.
Фото из «Фейсбука»
3365Читайте нас у Facebook
