Бел Кауфман: "Я слишком занята, чтобы думать о возрасте..."
Как сообщали «ФАКТЫ», в последний уик-энд июля в Нью-Йорке — в своем пентхаусе на 20-м этаже Парк-авеню, что на Манхэттене — на 104-м году жизни скончалась Бел Кауфман, известная американская писательница и педагог, внучка классика еврейской литературы Шолом-Алейхема, которому в этом году исполнилось бы 155 лет.
Всемирную известность Бел Кауфман принес ее автобиографический и многократно переиздававшийся роман «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Впервые он был опубликован в «Saturday Review» 17 ноября 1962 года. Вышедший отдельной книгой полвека назад, роман попал в список бестселлеров газеты «The New York Times». Было продано более шести миллионов экземпляров. Книгу перевели на два десятка языков, включая русский. Описывая хождения по мукам педагога обычной средней школы Нью-Йорка, Бел Кауфман основывалась на собственном опыте работы учительницей.
В 1967 году на экраны вышла киноверсия романа, поставленная режиссером Робертом Маллиганом. В главной роли учительницы-идеалистки Сильвии Барретт выступила Сэнди Денис, отмеченная в том же году кинопремией Оскар.
Книга и одноименный фильм принесли Бел Кауфман мировую славу. Она постоянно выступала в самых разных аудиториях на темы школьного образования и воспитания детей и подростков. Без нее не обходились разные юбилейные и тематические акции в честь Шолом-Алейхема — ее деда по материнской линии.
Несколько раз Бел бывала в Украине. В 1998 году приезжала в Одессу, на открытие мемориальной доски своему деду. Великий еврейский писатель в 1891—1893 годах жил в доме по улице Канатной, 28.
«ФАКТЫ» тогда подробно рассказывали об этом событии. Автору этих строк посчастливилось и побеседовать с Бел Кауфман. Несмотря на почтенный возраст (88 лет!), она очень часто шутила. Так, заметила: «В один прекрасный день я, как лорд Байрон, проснулась знаменитой. Моя „Лестница“ вышла в 1964 году, но все еще не заржавела, ее все еще продают». Тут же вспомнила, что Шолом-Алейхем в своем завещании просил, чтобы вспоминали о нем с улыбкой, со смехом и юмором.
Честно говоря, я поразился и спросил, каким образом эта пожилая дама свободно владеет, нет, скорее, четко мыслит на русском. Она тут же отреагировала:
— Вообще-то я родилась в Берлине, и моим первым языком был немецкий. С тех пор как в двенадцатилетнем возрасте уехала из России, я читаю обожаемую мной русскую классику — Пушкина, Лермонтова, Чехова… Возможно, у меня старомодный вкус, но мне нравится читать книги, а не «читать» с экрана.
С неповторимой улыбкой и искрящимися глазами Бел Кауфман вспоминала свою одесскую жизнь:
— Мне было три года, когда наша семья приехала в Одессу. Здесь пережили революцию 1917-го, мне тогда исполнилось уже восемь лет. Помню, однажды увидела зимой на улице убитого и замерзшего человека в странной позе. На другой день с него сняли сапоги, на третий день — панталоны. На четвертый его уже не было. Такое, к сожалению, часто случалось в те годы, мы даже не удивлялись.
Помню также, что стояла в очереди за зеленым хлебом. Почему зеленым? Муки не было, и хлеб пекли из гороха. Еще помню, как везла в коляске моего новорожденного младшего братика Шервина. Вдруг две молодые дамы в кожаных курточках, их называли «новые женщины», вынули его из коляски, положили на мои худые руки и со словами: «У нас тоже есть дети!» — увезли коляску.
Я шла домой и плакала так, что одеяло, в которое был завернут Шервин, стало мокрым. Мама спросила: «Белочка, что случилось?» Первое, что ответила: «У них тоже есть дети!..» Это стало моим первым уроком большевизма.
Понимаете, детство — это иностранный город, это такое специальное место, в которое невозможно приехать обратно. Помню, как мы голодали и меня послали в лагерь детей пролетариев, хотя я была не из пролетарской семьи. Просто ребенка пытались как-то спасти, ведь в том лагере раз в неделю детям давали мясо. Именно там я пробыла месяц и по сей день помню, как дети «расслаивали» мясо на волокна — так его на дольше хватало. Помню, как мой папа приехал с подарком — половинкой апельсина! Ее я спрятала под подушку, но не помогло — все равно кто-то украл…
Мой отец был медиком, окончил медицинский факультет Берлинского университета. Мало того, что он был евреем, он был интеллигентом, следовательно, — буржуем. Шла гражданская война. Через Одессу проходили белые, зеленые, красные… Словом, было страшное время. И когда мне было 12 лет, мы эмигрировали в Америку.
— Как это удалось?
— Благодаря Шолом-Алейхему, хотя к тому времени он уже умер. Звучит немного странно, но факт остается фактом. Был 1922 год, мои родители поехали в Москву, в ЧК или в ЦК. Короче говоря, к самому Луначарскому (первый нарком просвещения. - Авт.). Когда попали к нему, мама сказала: «Я дочь Шолом-Алейхема, а мама проживает в Нью-Йорке. Я хочу ее навестить вместе с моим мужем, моей дочкой и моим маленьким сыном». Луначарский тотчас же выдал бумаги, разрешил нам легальный выезд, выделил вагон. И мы поехали в Ригу, а оттуда на пароходе в Нью-Йорк…
Я не знала английского. Меня посадили в первый класс вместе с шестилетками. Нужно было очень быстро выучить новый язык. К счастью, он мне дался относительно легко.
— Даже стали писать на английском…
— Не сразу. Долгое время думала на русском. А писать я начала очень рано — наследственность: моя мама тоже была писательницей. В периодике опубликованы свыше тысячи ее рассказов. Уже в США маму активно печатали в газете «Форверте». Даже когда мамы не стало, там продолжали печатать ее рассказы, а имя «Ляля Кауфман» было взято в черную рамку.
Мой писательский дебют — публикация поэмы «Весна» в одесском журнал для детей «Колокольчики»:
«Дома душно. И так скучно. Всё сидеть, сидеть. Домой!
На дворе ж тепло и звучно. И так радостно весной…»
Тогда мне было семь лет. В девять сочинила длинную драму в прозе. Помню, писала ее карандашом, который, если касаться грифелем языка, давал лиловый цвет. Получилось много лиловых страниц. Тетрадка кончилась до того, как я подошла к первому акту.
Затем, уже в Америке, написала массу любовных стихотворений на английском. Таких, какие тогда писали многие мои сверстники: трагические — о несчастной любви, о смерти.
Позже мои короткие рассказы печатались в общедоступных изданиях. Даже в известном журнале для мужчин «Эсквайер». Авторов-женщин в нем не публиковали, но мой литературный агент счел один из последних рассказов очень подходящим для этого издания и посоветовал отбросить две последние буквы от моего имени Belle, что я и сделала. Получилось вполне мужское имя Bel, и рассказ напечатали. И я оказалась первой женщиной среди авторов этого журнала. С тех пор так и пишу свое имя Бел.
— Однако в той самой «Лестнице…» повествование ведется от лица женщины…
— Естественно, я ведь и не собиралась «шифроваться». Книга родилась из одной фразы, записанной мной в дневник, — «troubles in american schools» («проблемы в американских школах»). Я писала о серьезных вещах, а люди читали и смеялись. Полагаю, это правильно — говорить о серьезных вещах, но чтобы люди смеялись. Так делал Шолом-Алейхем.
Когда мне было четыре года, а дедушка уже жил в Нью-Йорке, он написал мне: «Дорогая Белочка, я пишу это письмо, чтобы ты поскорее выросла и научилась грамоте, чтобы писать мне письма. Чтобы быстрее вырасти, нужно пить молоко, кушать суп и овощи и меньше есть конфеты. Поклон твоим куклам. Твой папа». Мы его никогда не называли дедушкой. Только — папа Шолом-Алейхем.
Я помню его вечно молодым: изящный, стройный, щегольски одет — фасонистый галстук, элегантный сюртук. Настоящий европейский литератор. Он переписывался с Чеховым, Горьким, Толстым. Любил язык идиш. Из языка уличного, «кухонного» он сделал идиш языком высокой литературы. Он подарил нам любовь и смех. Не только нам — всему человечеству. Настаивал, чтобы люди смеялись, просто так, так сказать, в кредит, в ожидании веселья, которого пока нет. Он опередил свое время, утверждая: смех продлевает жизнь…
— И это действительно так! — заметил я, глядя на свою убеленную сединами собеседницу. Не знаю, уловила ли что-либо в моей интонации или взгляде, но Бел Кауфман вдруг начала рассуждать о возрасте.
— Я уже такая старая… Хотя нет, не чувствую себя старой, чувствую себя молодой! У меня до сих пор все свои зубы, и я хожу на своих ногах. Более того, в мои годы еще танцую два раза в неделю с профессиональными партнерами. Обожаю танго! Много выступаю и люблю аплодисменты.
Всю свою жизнь я училась, работала и… влюблялась. Люблю людей, люблю вечеринки, бегаю в театр. И вообще живу! У меня много энергии. Вот замыслила еще одну книгу: 80 лет спустя я отвечаю на письма папы Шолом-Алейхема, адресованные мне. Короче, своеобразные мемуары. Я слишком занята, чтобы думать о возрасте.
2424Читайте нас у Facebook
