Владимир Намака: «До сих пор из себя выковыриваю осколки»
Владимир Намака — боец тернопольского «Беркута», почти двухметровый гигант, вошел в комнату для отдыха дежурной смены и смущенно улыбнулся. «Это вы у меня интервью брать будете? Никогда не общался с журналистами, — сказал он и сел на стул напротив меня. — Наши ребята на войну едут. Я вот сейчас оружие им выдавал, а потому немного задержался. Жалко, что не попал в эту бригаду, которая через пару часов отправится в зону АТО. Говорят, что раны, полученные в бою под Славянском, еще не долечил. Но на работу-то хожу. Значит, все нормально. Эх, ладно, если война не закончится, может быть, со следующей бригадой снова поеду на восток».
«На утреннем построении сообщили, что у нас есть пару часов, чтобы попрощаться с родными и близкими»
— Так получилось, что и на Майдане я стоял почти с первых же дней, и на войну на востоке Украины попал одним из первых, — говорит Владимир Намака. — Правда, на Майдане я стоял, если можно так сказать, по другую сторону баррикад. Выполнял приказ по охране Кабмина. В основном в автобусах сидели с другими бойцами «Беркута» — ждали указаний. Нас не забрасывали камнями и коктейлями Молотова. Новый год мы встретили возле Кабинета министров в Киеве, а 2 января нас уже отправили домой.
— Говорят, в то время в Западной Украине сотруднику милиции пройти в форме по городу было опасно…
— В форме мы и не ходили. Люди, конечно же, относились к нам очень настороженно. Но ведь не может человек быть виноватым только потому, что работает там-то и там-то.
— В зоне АТО вы также оказались одним из первых — еще 20 апреля вас отправили охранять блокпост под Славянском.
— Так получилось, что еще 19 апреля вечером никто из моих коллег не знал, что завтра придется ехать на восток страны, в Донецкую область. Закончился рабочий день, я пошел домой. Никаких предчувствий, что утром меня отправят на войну, не возникало. Все было спокойно. А на утреннем построении сообщили, что у нас есть пара часов, чтобы попрощаться с родными и близкими. 25 бойцов нашего спецподразделения должны в этот день отправиться в зону конфликта на восток. Жена, конечно, не хотела меня отпускать. Но приказ есть приказ, моя супруга прекрасно это понимала. У меня двое детей. Дочке шесть лет и сыну полтора года. Детям решили не рассказывать, куда поехал папа. Я соврал своим малышам, что еду в обычную командировку и очень скоро вернусь с подарками.
*Владимир Намака: «Перед отправкой в зону АТО мы с женой Соломией решили не говорить детям, что папа идет на войну» (фото из семейного альбома)
Нас привезли в Изюм, потом отправили в село Долина — это между Славянском и Артемовском. Мы сразу же начали обустраивать свой блокпост, копать окопы. Тогда еще в регионе, можно сказать, все было спокойно. Ну, если сравнивать это с тем, что сейчас происходит. Тогда войны еще и не было. Вооруженных людей в камуфляжной форме хватало, но они не вступали с нами в бой. Захваченные административные здания, митинги — все напоминало продолжение нашей революции. Только немного с другим акцентом.
«Мой муж стоит на баррикаде за „ДНР“. Значит, вы мои враги? Но я принесла вам покушать»
— Чем ближе была дата так называемого референдума 11 мая о независимости «ДНР» и «ЛНР», тем напряженнее становилась ситуация, — продолжает Владимир Намака. — К нашему блокпосту все чаще приходили местные люди и кричали: «Зачем вы приехали нас убивать? Убирайтесь!» Нам строго-настрого запретили вступать в спор с местным населением, потому мы просто молчали в ответ. В военной форме по поселку пройти было невозможно, чтобы не услышать проклятий в свой адрес. И тогда мы решили переодеться в форму «Беркута». Снова возмущения со стороны местного населения: «Вы были для нас героями, а теперь пришли на нашу землю врагами».
Как-то на блокпост пришла женщина с тремя детишками, принесла еду. Говорит: «Мой муж стоит на баррикаде за „ДНР“. Значит, вы мои враги? Но я принесла вам покушать. У вас же тоже есть семьи и дети, но далеко. Кто вас покормит?» Что-то недоброе мы увидели в глазах этой женщины. За обед поблагодарили, а когда она ушла — всю еду высыпали из корзинки и закопали. На соседнем блокпосту был случай, когда местные тоже принесли покушать нашим бойцам, но в продукты подмешали снотворное. А ночью пришли боевики и всех наших сонными взяли в плен.
— А вообще местное население старалось вас подкармливать?
— Подкармливали, конечно. Один дедушка каждый день что-нибудь приносил. Так как нам с местными разговаривать не разрешалось, дедушка не знал, откуда мы. А потом кто-то из наших все-таки сказал старичку, что мы из Западной Украины, из Тернопольской области. Наш кормилец сразу же изменил отношение к нам. «Так вы из „Правого сектора“, оказывается! Бандеровцы? А я-то думал, что наших, донецких ребят, подкармливаю!» Больше его не видели. Но приходили и другие местные жители с едой.
Однако очень многие нас поддерживали. Спрашивали, когда мы освободим их. Старались с нами на украинском языке разговаривать. У меня как-то зуб заболел, так местный врач его бесплатно вылечил.
— С семьей удавалось общаться?
— Сейчас у всех бойцов есть мобильные телефоны. Счет на мобилках пополняли бесплатно. А потому звонил домой каждый день или в Интернете с близкими общался.
— Ваша служба проходила без единого выстрела вплоть до референдума 11 мая?
— Да, это правда. Стрелять нам до поры до времени не приходилось. Мы слышали звуки перестрелки на других блокпостах. Но у нас все было относительно спокойно. Кошмар начался на второй день после референдума. У боевиков появились БТРы, танки. Неподалеку от нашего блокпоста неизвестные из гранатомета расстреляли какой-то джип с людьми. Участились провокации. Вооруженные люди все ближе подходили к нашим позициям. А потом меня ранили…
Это случилось в два часа ночи, как раз во время моего дежурства. Ночь такая тихая! Про войну совсем забыл. Шорох в кустах за спиной услышал слишком поздно. Кто-то из гранатомета стрельнул дважды мне прямо под ноги. Падая, я успел выпустить очередь из автомата в сторону врага, а потом едва не потерял сознание. Гранаты разорвались прямо подо мной. Брюки полностью сгорели на мне. Кровища везде. А из кустов начали стрелять автоматной очередью. Уж и не знаю, как откатился под машину. Видимо, это меня и спасло. Когда стрельба прекратилась, увидел, что ко мне бегут наши. А я пошевелиться не могу, ни рук, ни ног не чувствую. Еще и контузило. Мне что-то кричат, а я не слышу!
Врач сделал укол. Потихоньку начал приходить в себя. Слух вернулся. Руки-ноги вроде бы целы. «Продержись до утра, — говорит мне командир. — Утром вертолет прилетит, тебя в госпиталь отправят!» Но приземлиться вертолету, который прилетел за мной в семь утра, боевики так и не дали: они открыли шквальный огонь по нашему блокпосту. Часа четыре не смолкали выстрелы. Это были самые страшные четыре часа в моей жизни.
«Шестилетняя дочка сейчас не отходит от телевизора, каждый день смотрит новости и постоянно спрашивает меня: «Папа, а когда наступит мир?»
— Я лежал в палатке один на животе. Не мог пошевелиться. Пули над ухом несколько раз просвистели, — вспоминает Владимир Намака. — В тот момент я был беспомощным. Наши ребята снаружи отстреливались, а я даже на спину не мог повернуться. Не знаю, сколько раз прочитал «Отче наш», пока бой не закончился. Больше всего боялся, что меня тут, в палатке, террористы просто прирежут или в плен возьмут.
В конце концов боевики отошли. Прилетел вертолет, и меня отправили в военный госпиталь в Изюм. Вот так и закончилась моя война.
— Кто сообщил вашей супруге, что вы ранены?
— Я сам позвонил, когда на вертолете летели в госпиталь. Очень боялся, что жена о моем ранении сначала узнает из газет или Интернета. Поэтому постарался мягко сказать ей, чтобы не переживала. Мол, у меня все нормально, получил легкое ранение, скоро буду в госпитале. Кстати, так привык, что на блокпосту ночью мы дежурили по очереди через каждые два часа, что и в госпитале постоянно просыпался, как будто мне надо на дежурство выходить. Два часа посплю — потом столько же бодрствую.
Жена, оставив детей на бабушку, примчалась ко мне уже на следующий день. Поплакала, увидев, в каком я состоянии. Мне предстояло несколько болезненных операций. Из меня, наверное, целый тазик осколков вытащили. Столько еще и внутри осталось. Я теперь через рамку металлоискателя не смогу пройти, чтобы не зазвенеть. И сейчас еще, бывает, выковыриваю из себя осколки.
— Как это — выковыриваете?
— Когда ногтями, когда ножиком. Осколки очень маленькие, но их много. Иногда сами появляются на поверхности кожи.
— Вы могли взять отпуск после полутора месяцев, проведенных в военном госпитале, но вышли на работу, едва вернувшись в Тернополь.
— Успею еще в отпуск. Может быть, даст Бог, скоро мир наступит, тогда и отдохну. А пока, если понадобится моя помощь в зоне АТО, снова поеду.
— Ваши дети теперь знают, что вы были на войне?
— Сын еще маленький, не понимает, что происходит в стране. А шестилетняя дочка сейчас от телевизора не отходит, каждый день новости смотрит и постоянно спрашивает меня: «Папа, а когда наступит мир?»
2978Читайте нас у Facebook
