Переселенец из Луганской области покончил с собой в столице от безысходности
Трагедия этой семьи не может оставить равнодушным. Мать моей собеседницы Татьяны покончила с собой накануне войны — не пережила потерю работы в маленьком городе в Луганской области. Отец совершил самоубийство после вынужденного переселения из Донбасса — не смог найти себя на новом месте. Накануне трагедии 56-летнему Виктору Гайворонскому выдали в Киеве зарплату — 100 гривен.
— Пятого декабря — сорок дней, как папы не стало, — говорит Татьяна, дочь Виктора Гайворонского, который 27 октября покончил с собой. — Как это случилось, ни я, ни муж не видели.
*Виктор Гайворонский. Фото из семейного альбома
В то утро в пять часов прозвонил будильник. Татьяна услышала, что отец встал, и снова уснула, решив, что он, как обычно, ушел на работу.
— Часа через три я вышла на кухню и увидела папу на полу с бельевой веревкой на шее, — вспоминает женщина. — На мой крик прибежал муж. Срезал петлю, вызвал «скорую». Мы не могли поверить, что отец мертв… На его лице еще не высохли слезы.
Врачи констатировали смерть. Осознанную и мучительную. Чтобы петля затянулась, Виктор Аркадьевич, судя по всему, усилием воли удерживал себя в положении полулежа. Труба, на которой он закрепил веревку, располагалась недостаточно высоко, и повиснуть на ней он не мог.
По словам дочери, отец чудом вырвался к ней в Киев из оккупированного села на Луганщине, неподалеку от Попасной, в июле 2015 года. К тому времени у него не осталось ни копейки, он даже продал металлические листы с собственной печки, чтобы купить поесть. Друг, тоже покидавший родные места, согласился подвезти Виктора бесплатно.
— Отец приехал исхудавшим, подавленным — в селе не было ни еды, ни воды, — рассказывает Татьяна. — Происходящее там он охарактеризовал одним словом: «безнадега». Село опустело: кто уехал, кто погиб под обстрелом, кто умер от болезней и, похоже, от недоедания. Оставшиеся оказались в ловушке: на переезд у них уже не было ни денег, ни сил. Пока в соседнем городе еще работали украинские банки, местный люд умудрился набрать мини-кредитов… фактически на еду. Отец тоже взял. Незадолго до его смерти я обнаружила, что он должен банку 1400 гривен. Вернуть их при жизни он не успел.
По словам Татьяны, отец стеснялся внезапно настигшей его нищеты, он привык обеспечивать себя сам: держал живность, имел большой огород, ремонтировал электротехнику в домашней мастерской, где все было, «как в аптеке». Надеясь, что война скоро закончится, Виктор Аркадьевич до последнего присматривал за больной сестрой, прятался от обстрелов в погребе и уехал лишь после того, как родственники забрали женщину в город.
Эту зиму в селе Виктор Гайворонский не пережил бы. Огород засыпало осколками снарядов, и вырастить новый урожай он уже не мог. Коз пришлось пустить под нож: их негде стало пасти, в окрестностях были расставлены мины и растяжки.
— Отец тосковал по прежней мирной жизни и очень переживал по поводу того, что стесняет нас, — продолжает Татьяна. — Надеялся, что, устроившись на работу, сможет не только себя обеспечить, но и нам помогать. Мы ведь сами — вынужденные переселенцы. Снимаем жилье. Уехали из Донецка в июле прошлого года, когда фирма, в которой работает муж, перенесла свой офис в Киев. Я здесь трудоустроиться не смогла — никто не хочет брать на работу инвалида (Татьяна — инвалид с детства по заболеванию опорно-двигательного аппарата. — Авт.).
Виктор Гайворонский оформил статус переселенца и даже успел пару раз получить компенсацию за коммунальные услуги — 442 гривни. Такую сумму раз в месяц выдают переселенцу в течение полугода, а затем платят лишь работающим. Считается, что за полгода человек может официально трудоустроиться и предоставить в собес справку с места работы, чтобы продолжать получать упомянутую помощь. Переселенцу-пенсионеру или инвалиду «на коммунальные» платят 884 гривни в месяц.
С трудоустройством Виктор не тянул — стал уборщиком в супермаркете. Объявление о найме, которое он прочитал, гласило: «Зарплата 2800 гривен (или 160 гривен в день), предоставляется место в общежитии, униформа». Оказалось, что предоставляются они не бесплатно.
— Папа надеялся, что сможет работать в две смены, — говорит Татьяна. — Но объем работы оказался огромным. Он приходил за час-два до начала смены, чтобы все успеть, и очень уставал.
Устроившись на работу, мужчина взял аванс — 600 гривен на оплату места в общежитии и 300 гривен на мелкие расходы. Администрация предупредила: эти деньги и стоимость выданной униформы вычтут из зарплаты.
— После смерти отца администрация фирмы отдала мне 1250 гривен, — рассказывает дочь. — Сказали: это все, что он смог заработать, с учетом вычетов.
Вскоре Виктор Аркадьевич понял, что общежитие не потянет, и снова попросился к детям. Это было за месяц до его смерти. А накануне самоубийства он пожаловался дочери на то, что зарплату задерживают. Не получив деньги вовремя, мужчина расстроился, выпил «для храбрости» и пошел требовать заработанное. Администратор, увидев, что сотрудник нетрезв, отказался выдать деньги.
— Папа попросил меня пойти вместе с ним: ему обещали, что в моем присутствии зарплату выплатят, — вспоминает Таня. — Мы пришли. И отцу, как обещали, выдали деньги — 100 гривен. «Это все?» — удивился папа. «Сколько мне сказали, столько и даю», — ответил администратор. Отец нес домой эти 100 гривен и чуть не плакал. А утром наложил на себя руки…
Похоронить Виктора Гайворонского семье помогли киевские волонтеры центра на улице Фроловской. В собесе в выплатах сначала отказали, пояснив, что мужчина — не местный житель и еще не пенсионер. Однако потом сообщили, что деньги на погребение будут, если Татьяна соберет необходимые справки. Вот она и собирает их, волнуясь, не откажут ли в какой-либо инстанции.
После смерти отца Татьяна с мужем переехали — нашли жилье подешевле. Вторые похороны за полтора года серьезно подорвали бюджет семьи.
— В Луганской области у меня остались тетя, бабушка и брат с семьей, — говорит Татьяна. — Маму я похоронила накануне войны, 5 марта 2014 года. Она тоже наложила на себя руки…
Мать была в разводе с отцом и жила в Кировске. Перед самоубийством она позвонила дочери: «Я так жить больше не могу. Год будет страшным. Ты только не плачь», — и положила трубку. Дочь пыталась перезвонить, но мать не отвечала. Соседи, которых Таня попросила сходить к ней в квартиру, увидели, что дверь заперта изнутри, вызвали милицию, «скорую»…
Приехав в Кировск на похороны, Таня поняла, что «страшный год», о котором говорила мать, уже наступил. И дальше будет хуже.
— В Кировске последние лет десять царил упадок: шахты закрывались, предприятия сокращали штаты, — рассказывает Татьяна. — Мою маму, работавшую дворником в жэке, тоже сократили. И она этого не перенесла. Не думаю, что дворников в городе избыток. Скорее всего, жильцам домов нечем было платить за квартиру, значит, не было средств на зарплату коммунальщикам.
Брат Тани после закрытия шахты, на которой он работал, перебивается случайными заработками. На его попечении — жена, маленький ребенок и больная теща, которой недавно ампутировали ногу. Лечить тещу было нечем и не за что.
— В Кировске атмосфера была гнетущей еще до войны, — вспоминает Татьяна. — Не все понимали, к чему призывают на площади люди с российскими триколорами, многие местные жители с опаской обходили эти митинги стороной. Наслушавшись по телевизору о якобы готовящемся наступлении «нацистов» с Западной Украины, кто-то «эвакуировался» в Россию, кто-то решил лишний раз не высовывать носа из квартиры. Не все соседи решились открыть мне дверь, когда я разносила поминальные пирожки.
Настроения у кировчан, по словам женщины, были паническими. А вскоре в Кировск пришла война, принеся еще большую разруху, безработицу, космические цены на продукты и лекарства.
— Те, кто остался на оккупированной территории, ощутили себя брошенными, а те, кто переехал, — лишними на новом месте, — говорит женщина. — Особенно люди предпенсионного возраста. Такие, как мои мама и папа. Маме было 49 лет, отцу — 56…
— Отсутствие работы, зарплаты, которая дает возможность арендовать жилье, как правило, и подталкивает переселенцев к возвращению на неконтролируемые Украиной территории, а порой и к уходу из жизни, — считает Татьяна Кириллова, руководитель общественной организации «Общественная инициатива Луганщины». — Что остается человеку, который не видит перспектив на новом месте?
У нас пока нет государственных структур, которые комплексно подходили бы к проблеме защиты переселенцев. Существуют отдельные программы, которые в большей степени направлены на временную поддержку переселенцев и… содействие их возвращению в места постоянного проживания. Но большинство населенных пунктов, из которых уезжали люди, сегодня не вернулись под контроль Украины. По этой причине многие переселенцы хотят оставаться там, куда переехали. Однако государственная программа и стратегия их интеграции, которая должна была быть утверждена Кабмином еще в марте этого года, до сих пор не принята.
*Очередь на регистрацию в миграционную службу. Переселенцы возвращаются на оккупированные территории, не видя перспектив на новом месте (фото из соцсети)
— Формировать стратегию трудовой программы государственные структуры должны исходя из того, что человек — главный ресурс государства: он платит налоги, наполняя бюджет страны, — считает руководитель Всеукраинской общественной организации по делам вынужденных переселенцев Оксана Ермишина. — У нас свыше полутора миллионов только зарегистрированных переселенцев, из них порядка десяти процентов — граждане трудоспособного возраста, около 40 тысяч предпринимателей — тех людей, которые способны обеспечить работой себя и, возможно, создать рабочие места для других. Должны быть программы кредитования предпринимателей и ипотечного кредитования для обеспечения жильем. Чтобы найти средства у доноров и инвесторов, чиновникам нужно научиться грамотно составлять бюджетные запросы. Западные доноры готовы помогать, если видят, что у государства есть потребность решить проблему и программа для ее решения.
Министерство социальной политики Украины разрабатывает сайт для внутренне перемещенных лиц (ВПЛ), на котором у каждого будет свой аккаунт. Это позволит разместить информацию о своих потребностях, отслеживать актуальные программы и предложения помощи в регионе пребывания. По мнению Оксаны Ермишиной, во внешние модули этого реестра следует дать доступ донорам и инвесторам, чтобы они видели потребности переселенцев: кому, чем и в каком объеме нужно помочь. И могли проверить, воспользовался ли адресат предоставленной помощью.
12817Читайте нас у Facebook
