Российская художница-волонтер доставляет в оккупированный Донбасс письма из Украины и России
Активистка, волонтер, одна из организаторов проукраинских митингов в Москве, Варвара Даревская регулярно возит в оккупированный Донбасс письма из Украины и России, в Украину — из «ДНР», «ЛНР» и от россиян. Она изо всех сил пытается помочь людям по обе стороны фронта начать общаться между собой. И еще очень хочет, чтобы здесь услышали ее сограждан-россиян — тех, кто любит нашу страну. Многие письма из России заканчиваются словами: «Слава Украине!»
*Пикет солидарности с Украиной в Москве возле станции метро «Третьяковская» в ноябре 2014 года (Варвара Даревская — вторая слева)
Мы беседовали с московской гостьей в уютном кафе в центре Киева, которое открыла переселенка из Донбасса Анастасия Ларкина. Хозяйка заведения, узнав, что Варя часто бывает в ее родном Донецке, спросила: «Как там?»
— Удивительная ситуация: вы рассказываете коренным жителям Донецка, вынужденным уехать из «ДНР», что же теперь происходит в их городе.
— Просто я могу приехать в Донецк, а Анастасия нет, — объясняет Варвара Даревская. — Можно, сразу скажу о том, что будет раздражать людей? Я о братских народах. Эта тема в моем случае сыграла вот так. Что такое братские народы, сложный вопрос, но то, что Украина — моя и я за нее отвечаю, ощущала всегда. Здесь беда, вот я и примчалась.
Два года назад не нашла бы, где переночевать в Киеве. А сейчас масса приглашений.
Когда случился Майдан, он нас ужасно волновал. Если в Украине что-то происходит, мы в России спокойно жить не можем. Сначала было непонятно, кто прав, кто не прав, на чьей стороне хотелось бы быть.
Я тогда не работала. Влезла в Интернет и сидела там почти круглосуточно. Делала какие-то выжимки из информации, чтобы сообщить друзьям, что происходит. С этого все и начиналось.
Трагедию с Небесной сотней мы восприняли как личное горе. Я теребила в соцсетях украинцев, чтобы рассказывали правду, после чего мы стали переживать Революцию достоинства вместе.
Потом произошла аннексия Крыма. Меня задела антироссийская истерия в «Фейсбуке». Начала искать тех, кто пишет. Комментировала: «Я из России, я за вас, я ходила на Марш мира…» Кто-то отвечал гадостями, кто-то, наоборот, добавлялся в друзья, и мы общались, строили планы, пытались понять, спрогнозировать ситуацию. Получилось какое-то общее пространство.
В апреле 2014-го решила, что поеду в Киев, где раньше была лишь на экскурсии, и лично познакомлюсь с этими людьми. Совершенно случайно обнаружила тут московских кинематографистов, которые приехали снимать фильм о двух братьях по разные стороны баррикад. Братьев не нашли, нашли меня.
— Речь о фильме «Варя»?
— Да. Его запретили в России. Там рассказ о моей первой поездке по Украине.
— Когда увидели Киев, Украину, украинцев, пообщались, вас это разочаровало, восхитило, насторожило, испугало?
— Киев для москвича — теплый и родной. Хожу по улицам и чувствую себя на своем месте. Не только я. Знаю многих, кто так же безмерно любит этот чудесный город. У киевлян были разные вопросы ко мне. Всякие высказывания слышала.
— Вас это обижало?
— Нет. Один раз человек в «Макдональдсе», узнав, что я из России, сказал: «Мы вас ненавидим». Он был сотником на Майдане, где погибли его друзья. Конечно, он был не против меня конкретно, а против ситуации. Расстались друзьями.
— Хорошо. Увидели, поговорили, что-то поняли, могли бы развернуться и уехать. Но вы же начали действовать.
— Я не то чтобы решила для себя… Приехала, дальше как-то само пошло. Надо сказать, что россияне много помогают Украине. Для нас это внутренняя потребность. Но делаем все тихо, молча.
В общем, вернулась я домой из первой поездки. У меня уже появились связи с вашими волонтерами — теми, которые еще с Майдана. Спросила их, что конкретно нужно. Ответили, что «Целокс». Написала об этом в «Фейсбуке», узнала, что в Москве он продается. Собрали деньги, купили, отправили. И процесс пошел.
Сначала люди боялись. Мы же всего боимся под оккупацией ФСБ. Я не могу нигде открыто сказать, что собираю помощь для Украины.
То, что раньше шло через меня, сейчас разделилось на маленькие ручейки: люди перезнакомились и уже действуют напрямую. У многих есть свой волонтер в Украине, с которым они общаются. В «Фейсбуке» существуют и закрытые группы по сбору помощи.
— Кто эти люди?
— Интеллигенция, либералы, в основном поколение 40-летних. Знаю женщину, которая специально влезла в кредит, чтобы помочь Украине. Потом долго выплачивала.
— А молодежь?
— Она у нас абсолютно аполитична, кроме отдельных представителей. Большинство заявляет: «Мы не с вами. Ваше поколение довело нашу страну до войны».
— Помогают москвичи или люди из других регионов тоже?
— В Москве, Питере, Ростове такое движение есть. За Уралом сложнее. Для них что Украина, что Сирия… У самих куча проблем.
Расскажу нашумевшую историю. Однажды батюшка по фамилии Зайцев в одной из церквей Екатеринбурга, где висит флаг «Новороссии» и объявление о сборе помощи тем, кто сражается «за свободу Донбасса», торжественно провожал на фронт около 50 «ополченцев». После этого мои друзья сделали запрос в прокуратуру, законно такое или нет. На их юридический протест там ответили, что все хорошо, нарушений нет. Однако спонсоры «ополчения» испугались и отказались от дальнейшего финансирования. В результате потом «ополченцы» добирались домой как попало. Был такой скандал! Но пыл у некоторых с тех пор поостыл.
Еще штрих. Какие-то местные дизайнеры сделали специальную форму для «ополченцев». Ноу-хау — петля на затылке, чтобы раненого или убитого было удобно тащить. Кругом креатив…
— Расскажите о ваших поездках в Донбасс.
— В какой-то момент путинисты начали подкалывать меня в «Фейсбуке»: «Поехала бы лучше в Донбасс». Задала вопрос своим подписчикам: «Не отправиться ли мне и вправду?» И вдруг совершенно незнакомые люди из «республик» стали приглашать: «Приезжайте, очень нужно. Встретим, накормим, поселим, покажем». «Что вам привезти?» — «Ничего не надо».
В ту пору, это был сентябрь 2014-го, никакая информация из Донбасса не доходила вообще. А люди хотели, чтобы о них узнали. Надеялись, что в «Фейсбуке» напишу правду.
— Проукраинские?
— Да. Им нужно было заявить о себе. Поняла, что деваться некуда — надо ехать. Дальше была совсем смешная история. Возникла идея-фикс привезти письма из Украины туда. Типа «мы вас любим, знаем, что вы есть». Это то, чем я сегодня занимаюсь.
Договорилась, что харьковчане напишут послания, которые я доставлю в «ЛНР» и «ДНР». Передавали через проводников, через несколько рук, даже деньги платили.
Меня сопровождал московский сепаратист родом из Луганска. И вот в поезде выяснилось, что я везу в «Лугандонию» письма и детские рисунки для… солдат АТО. Причем друзья, которые меня отправляли, проверили, чтобы компромата не было, чтобы все было чисто, чтобы никаких ссылок в компьютере. И тут такое! Звоню тому, кто отдал эти письма на вокзале. Отвечает: «Выкидывай скорее». Но как я могу выбросить детские рисунки?
— Ну и?..
— Сепаратист говорит: «Прячь мне в сумку, я не боюсь».
— Почему?
— Порядочный человек… Потом в Луганске, когда мне надо было встретиться с партизанами, он помог найти нужный адрес. Представьте, частный дом, открывает женщина, которая ждет меня. На вопрос: «А это кто?» — отвечаю: «Мой сепаратист». — «Он не сдаст?» Пришлось поручиться. Два часа он где-то гулял. Потом пришел. Его накормили жареной картошкой. Не сдал. И еще не раз нам помогал.
Он сейчас в Москве. Искренне убежден, что Донбасс обязан быть с Россией, но обижен на РФ. Мол, российская армия должна была зайти в Донбасс гордо, красиво и открыто. Не так, как в Крым, а на танках, с флагами и сказать: «Все наше».
Понимаете, вообще все так сплелось, перемешалось. Многие идейные «ополченцы» считают, что точно так же, как и украинские солдаты, защищают свою родину, хоть у них родина размером с Горловку. Но они этим живут.
Один «дээнэровец» рассказывал, что его командир и командир украинский обменялись телефонами и о чем-то договариваются — в смысле, предупреждают об обстрелах.
В Ростове есть группа единомышленников. Но их задавили конкретно, они всего боятся. Колонны-то с техникой через них идут. Там всем жителям области разослали sms-предупреждения, чтобы они в пятикилометровую приграничную зону не совались. В тех краях уже построили каменные казармы. Получается, этот кошмар надолго.
Мне писали из Белгорода, что оттуда стреляли по Донбассу. Причем делали это в пасмурную погоду, когда спутники не видят.
Так вот, когда первый раз вернулась из Донбасса живая, многие потом сочли меня предателем, агентом ФСБ, сепаратистом и перестали со мной общаться.
— Какова судьба тех писем в зону АТО?
— Они попали в «Айдар». Там ужасно удивились, что через оккупированные территории все дошло благополучно. Одно из писем было из Горловки. Вдумайтесь: из Горловки в Харьков, из Харькова в Москву, потом в «ЛНР», потом в батальон!
— Вы же не только письма привозили?
— Когда после первого визита мониторила Донбасс, поняла, что в Луганске настоящий ужас. Там гуманитарная катастрофа ожидалась, полгода пенсии не платили. Люди боялись, что не все переживут зиму. Надо было что-то делать! Вернулась в Москву и начала собирать деньги, чтобы кормить одиноких стариков. Появилась еще одна идея. Поскольку просто обзавидовалась волонтерскому движению в Украине, подумала, почему мы в России не можем так же мощно собирать помощь для тех, кому нужнее. Приставала: «Ты за кого? Если за Украину, давай на „Целокс“ — спасай раненых. Если против Украины, то спасай бабушек, которых „фашистская хунта“ бомбит». Было два кошелька.
— Хорошо, собрали деньги, что дальше?
— Я же не могу приехать и сама их раздавать. Нашла волонтеров в Луганске, договорились, что привезу наличные из Москвы: в «ЛНР» же ни банков, ничего. А они там решили, что приобретут продукты. Купили, расфасовали, раздали. Еще больнице помогали, но при условии, что все пойдет для мирных пациентов, а не для военных.
Сразу скажу, что намеренно не знакомлюсь со всеми, кто участвует в раздаче помощи. Они же проукраинские, их опасно знать, чтобы потом не сдать. Встречалась лишь с теми, кому непосредственно привозила деньги.
— Какие суммы?
— Сотни тысяч рублей. И на «Целокс», и на еду бабушкам.
— Вы одна ездите?
— Боюсь кого-то с собой брать. Мужа, например. Мужчинам там лучше вообще не показываться.
— Муж вас отпускает?
— В Киев — да, в Донбасс — нет.
— С атошниками тоже общаетесь?
— Да. Со многими.
— Наши народы смогут когда-нибудь восстановить отношения?
— Мы с вами точно будем общаться.
— А россияне, которые считают нас фашистами?
— Они будут считать, как им скажут. Вот сейчас уже пошла риторика «братский народ». Я этому ужасно рада. Разговаривать с людьми, которые ненавидят, гораздо труднее, чем с теми, которые любят.
— Как увиденное здесь отразилось на вашем творчестве?
— Сейчас вообще не могу рисовать. Война перекрыла все. Это тот самый посттравматический синдром. Надеюсь, что пройдет, как-то уляжется и что-то хорошее тоже из этого выйдет.
Когда впервые попала в Донбасс, обалдела. Понимала, что обочины заминированы. Но поймала себя на мысли, что больше всего хочу сейчас выйти из автобуса, встать и рисовать.
Один раз со своей почтальонской миссией поехала из Харькова в Луганск и обратно. Когда вернулась в Харьков, неделю рыдала. Не понимала, как могу пойти в лес и там нет растяжек. Как могу не думать, что меня прослушивают по телефону? Я там постоянно оглядывалась. А каково тем, кто уже второй год живет в аду?
— В вашем окружении произошел раскол в связи с отношением к Путину?
— Конечно. В России общество разделилось на два вида, которые даже скрещиваться не могут. Семьи распадаются. Нарушились все связи, в том числе те, которые с детства. Это везде так, в глубинке тоже. Причем началось все не с Майдана, а с «Крымнаш».
Так что пришлось создавать новые дружеские связи, потому что старые оказались непригодными. У многих изменилось окружение.
Мы собирались на Манежной площади. Каждый день, несколько месяцев подряд. Ожидали, что в конце концов наберется около двух тысяч человек. Была идея проводить какие-то чувствительные для правительства акции — штурмовать стены Кремля с веревочными лестницами, перекрывать дороги. Но максимум собралось сто участников. Ничего не вышло. Однако получилось другое. Люди приходили потерянные, не понимали, с кем теперь можно общаться. А тут обрели единомышленников. Все-таки это опора в новом мире.
— Оппоненты способны понимать какую-то логику?
— На самом деле они все понимают и все знают. Вопрос в личной честности, я думаю. Оправдывает человек вранье, считает его допустимым с какими угодно намерениями, благими или нет. Люди могут быть добрыми, гостеприимными, талантливыми, неагрессивными, помогать кому-то, но вопрос о честности остается.
— Вы объехали всю Украину, вас везде хорошо принимают?
— Конечно.
— Нет враждебного отношения?
— Нет. Правда, летом в «Фейсбуке» писали, чтобы убиралась отсюда. Некоторых даже знаю. Пусть пишут. Я же не к ним приехала.
— Вы сейчас везете письма из России в Украину, из Донецка в Украину. Кому их отдадите? Как эти послания могут помочь?
— Часть отдам Олене Степовой. Она тоже этим занимается. В АТО отправлю, в Ирпенский госпиталь. Кто готов брать, тем и отдаю.
Вот открытки красивые, их подарила московская художница. Это ее вклад в общее дело.
Гарантирую, что писали конкретные люди. Причем от души. Этих весточек ждут. Плачут, когда читают, радуются, что могут хоть так общаться. Это живая связь с живыми людьми. Иначе я не стала бы этим заниматься…
Фото в заголовке из «Фейсбука»
2091Читайте нас у Facebook
