Лучник Майдана Орест Каракевич: "В день расстрела Небесной сотни мне исполнилось 22 года"
— На Евромайдане я был лучником, а на войне стал снайпером, — говорит лейтенант Вооруженных сил Украины дипломированный врач 25-летний Орест Каракевич. — Взял в руки снайперскую винтовку после гибели пятого сентября 2014 года побратима Андрея Юркевича (позывной «Гризли») — чтобы отплатить за него. Мы с ним были среди участников Революции достоинства, которых 20 февраля 2014 года на улице Институтской расстреливали силовики. Тогда погибло больше всего героев Небесной сотни. Некоторые ребята чудом уцелели в той бойне, в том числе Андрей и я. Далеко не все, кто был 20 февраля на Институтской, знали друг друга. Вот и мы с Юркевичем познакомились уже после победы Евромайдана, в конце апреля, благодаря волонтерам. Они начали искать участников событий на Институтской. Вышли на меня, Андрея, других активистов. Я увидел составленные волонтерами списки и разыскал Юркевича в социальных сетях. Мы стали переписываться и вскоре — в июне 2014-го — вместе записались добровольцами в «Айдар».
*Орест стал снайпером после гибели своего фронтового друга Андрея Юркевича
— Во время Революции достоинства вы стали известны как лучник Майдана. Как получилось, что вооружились луком и стрелами?
— Я тогда учился на шестом курсе Ивано-Франковского национального медицинского университета, — рассказывает Орест Каракевич. — Ездил в Киев, когда на Майдане объявляли мобилизацию. Столкновения на улице Грушевского показали, что нужно себя защищать. В детстве (я родился и вырос в городе Дрогобыч Львовской области) обожал исторические фильмы, мне очень нравились лучники, и я мастерил луки, стрелы. Поэтому когда зимой 2014 года встал вопрос, чем обороняться от силовиков, то решил сделать лук. В Ивано-Франковске нашел подходящую полоску металла, купил в хозяйственном магазине бамбуковую палку. Порезал ее, из кусочков сделал накладки, прикрутил их к железному пруту винтами. Тетиву изготовил из капронового шнура, стрелы — из тоненьких бамбуковых палочек. В качестве наконечников использовал шурупы. Справился с этой работой за день.
На Майдане объявили очередную мобилизацию, и я поехал в Киев с луком и стрелами. Соседи по купе — двое парней — тоже направлялись на акции протеста. Приехали в столицу утром 18 февраля. Метро в тот день было закрыто, пришлось идти пешком. Ребята шутили, что милиция задержит нас всех из-за лука в моей сумке. Но мы без проблем добрались до Михайловского собора. Снизу с майдана Незалежности шли люди, от которых мы узнали о побоище, устроенном силовиками и «титушками» в Мариинском парке, возле Дома офицеров и на прилегающих улицах. Много людей тогда погибли, получили ранения. Я пожалел, что не успел на эти события, — пригодились бы мои навыки рукопашного боя (занимался боксом). Силовики в тот день пошли в наступление: вытеснили митингующих с Европейской площади, захватили Украинский дом, ворвались в Дом профсоюзов, где вспыхнул пожар. Они также вплотную подошли к майдану Незалежности со стороны улицы Институтской.
Я присоединился к защитникам баррикады, которая находилась возле Дома профсоюзов. Поступали сообщения о готовящемся штурме. Говорили, что он начнется в четыре часа, затем — в пять, шесть вечера…
— Вероятно, на вас все обращали внимание из-за лука?
— И не только из-за него. На спине моей куртки были нарисованы два больших белых крыла. В длинной вязаной шапочке я прорезал отверстия для глаз и рта, получилась балаклава.
Силовики пошли в атаку около восьми вечера. Впереди под прикрытием щитов двигались солдаты Внутренних войск, за ними — бойцы «Беркута», пытавшиеся зацепить тросом какую-нибудь конструкцию баррикады, чтобы затем оттащить ее с помощью грузовика или БТРа. Они стреляли из винтовок, забрасывали нас светошумовыми гранатами. Все утонуло в грохоте и клубах дыма. Ребята бросали в атакующих камни с мостовой, все, что попадало под руку. Я стрелял из лука. Понятно, из такого оружия причинить серьезный вред было невозможно. В какой-то момент парню в мотоциклетном шлеме, который стоял впереди мня, пуля попала в грудь. Пострадавших было много.
Зацепить трос силовикам не удалось, и они пустили два БТРа на таран баррикады. Я еле успел с нее соскочить, а несколько ребят упали — таким сильным был удар. По боевым машинам полетели «коктейли Молотова». БТР, который находился ближе к Дому профсоюзов, вспыхнул. Экипаж наверняка эвакуировался. Среди участников Майдана ходили разговоры о том, что якобы командир экипажа одной из машин получил приказ открыть огонь по нам из крупнокалиберного пулемета, но военный не стал этого делать. Не исключено, что это была лишь красивая легенда. Сейчас, имея фронтовой опыт, могу сказать: если бы заработал пулемет БТРа, вряд ли кто-либо из нас остался бы жив.
Во время штурма нашей баррикады кто-то поджег палатки митингующих возле Дома профсоюзов. Дыма стало гораздо больше, возможно, это и заставило силовиков остановить наступление. Я пошел к ребятам, защищавшим подступы к майдану Незалежности со стороны улицы Институтской. Баррикада там была слабенькая, хлопцы закрывали путь «Беркуту» — выстроились в ряд, прикрывшись щитами. Те, кто находился во втором ряду, встречали силовиков градом камней. Там я выпустил остаток стрел.
Около часа ночи почувствовал удар в голову, по лицу потекла кровь. Отошел в сторону, чтобы хоть немного прийти в себя. Боль постепенно стихла, и я остался в строю (как оказалось, в голове застряла дробь).
В ту ночь люди стали передавать друг другу весть о том, что к Михайловскому собору, в котором находились раненые участники протестов, подошли вооруженные «титушки». Многие, в том числе и я, поспешили туда. Действительно, недалеко от собора на улице Большой Житомирской стояла толпа агрессивно настроенных людей (у многих в руках были автоматы). За ними находились и бойцы «Беркута». «Титушки» ради развлечения стреляли из оружия, на моих глазах подстрелили случайного прохожего. Мы оттащили его. Пуля прошла на уровне восьмой пары ребер. Мужчине повезло, что не задело легкие. Мы передали его врачам «скорой». Атаковать нас «титушки» так и не решились (а может, им не была отдана соответствующая команда). В ту ночь я почти не спал.
*В детстве Орест увлекался историческими фильмами, ему нравились лучники. Когда во время Евромайдана стало ясно, что нужно чем-то вооружиться для обороны, сделал лук и стрелы
— Ваш лук сохранился?
— Нет. Когда закончились стрелы, он стал бесполезным. Я оставил его вместе с другими вещами в Михайловском соборе. Куда он потом делся, не знаю.
Следующий день, 19 февраля, выдался относительно спокойным. Мы укрепляли баррикады, выносили из Дома профсоюзов припасы, уцелевшие во время пожара. Непродолжительные стычки с силовиками были под вечер. Тревогу вызывало то, что на Майдане осталось мало народу.
Наступило утро 20 февраля. На Майдан прибыло подкрепление. Когда я находился возле памятника основателям Киева, возле меня разорвалась светошумовая граната. В ушах звенело, я отошел к сцене. Увидел, что на расположенной напротив улице Институтской начались столкновения, и побежал туда. Силовики отступали. Я был среди тех, кто прорвался по склону к зданию Октябрьского дворца. Бойцы спецподразделений стреляли по нам вначале не очень часто, но вскоре огонь стал интенсивным и прицельным — били на поражение. Одному парню пуля попала в плечо, другому — в руку. Ребята, ворвавшиеся в Октябрьский, вскоре вынесли оттуда парня с простреленной ногой. У меня был деревянный щит, я отдал его, чтобы было на чем унести этого хлопца. Стал продвигаться вперед — короткими перебежками от дерева к дереву, ведь повсюду свистели пули. Повернул голову и увидел, что на противоположной стороне Институтской один за другим стали падать ребята, наступавшие со щитами в руках. Бросился помогать оттаскивать раненых и убитых. Передвигаясь ползком, мы тащили их под огнем к расположенной ниже гостинице «Україна». Я тогда просто чудом остался жив. Думал, что хуже уже быть не может.
Двадцатого февраля мой день рождения — тогда мне исполнилось 22 года. Отец позвонил поздравить, спрашивает: «Что это за грохот?» — «Я в Ивано-Франковске, здесь по телевизору идет трансляция с Майдана», — отвечаю. И вдруг неподалеку грянул очередной выстрел. Отец понял, что я в Киеве, но маме не сказал. Знаете, за себя не боялся и не боюсь, больше всего беспокоюсь за родителей. После столкновений на Грушевского мама сказала мне: «Если с тобой что-нибудь случится, моя жизнь тоже закончится». Ее слова не забывал ни на секунду. О том, что 20 февраля был на Институтской, родители узнали позже, когда в прессе и по телевидению появились интервью со мной.
— Вы говорили, что в ночь на 19 февраля получили ранение головы. Пришлось делать операцию, чтобы удалить дробь?
— Да. После пережитого на Институтской почувствовал жуткую усталость. Добрел до здания мэрии, нашел там местечко и провалился в сон. Когда через некоторое время проснулся, почувствовал, что боль в голове усилилась. В помещении мэрии тогда размещался один из медицинских пунктов Майдана. Обратился туда, хирурги успешно удалили дробь, ввели антибиотик. Металлический шарик извлекли из мягких тканей. Мой отец врач-терапевт. Он сказал, что если бы дробь попала на сантиметр ниже, то застряла бы в кости черепа или даже в мозге. Кстати, в медицинский университет я поступил по примеру папы.
— До того как пошли добровольцем на фронт, получили диплом об окончании вуза?
— Да, и сразу пошел в «Айдар». В этот добровольческий батальон записался и Андрей Юркевич. На войне он стал моим лучшим другом. Андрей спас все наше подразделение, когда мы освобождали село Красный Яр Луганской области. Мы как штурмовая рота освободили этот населенный пункт, передали его под контроль одной из бригад Вооруженных сил Украины и ушли. Но их командир по какой-то причине решил отступить, и сепары снова оккупировали село. Было очень обидно, ведь в боях за него мы понесли потери. Нам приказали вновь штурмовать Красный Яр. Задание нужно было выполнить на следующий день, но наш командир роты Игорь Лапин (ныне он народный депутат Украины) рассудил, что пойдем туда через день — сработала интуиция, которая у Лапина развита великолепно. Как потом мы узнали, батальон сепаров «Бэтмен» устроил нам засаду, но не дождался, и мы заняли село. После этого, казалось, можно было отдохнуть, но Андрей Юркевич предложил нескольким побратимам: мол, давайте на всякий случай проведем разведку на окраине. Они пошли и наткнулись на трех боевиков. Те не разобрались, кто перед ними, и выдали себя. В одной из хат было еще несколько бандитов. Если бы Андрей и товарищи вовремя не обнаружили противника, то ночью у врага появился бы шанс убить нас спящими. А так мы полностью зачистили населенный пункт.
Андрей погиб пятого сентября, попав в засаду боевиков: сепары устроили ее подло — вывесили украинский флаг, тем самым обманув ребят… После этой трагедии я решил стать снайпером. Наставника у меня не было — освоил снайперское дело самостоятельно. Со временем возглавил снайперскую группу.
К сожалению, ранений избежать не удалось: во время разведки серой зоны пуля попала в ногу. Хорошо, что не задела кость. К своим доковылял сам.
— Сейчас вы проходите курс лечения в военном госпитале. После этого останетесь в армии?
— Я подписал контракт до конца так называемого особого периода. Но чувствую, что пора возвращаться к мирной жизни, поступать в интернатуру, жениться, я ведь на фронте уже два с половиной года. А еще напишу книгу о пережитом на войне.
Фото из социальных сетей
3942Читайте нас у Facebook
