"На выставке в Аргентине картина Виктора Цымбала "Год 1933" собрала толпу зрителей, в том числе протестующих коммунистов, которые даже устроили драку"
Автор одной из первых в мире картин о Голодоморе художник Виктор Цымбал мог погибнуть подростком — в бою под Крутами. Зимой 1918 года Виктор вместе со своими товарищами по украинской гимназии рвался воевать с большевиками. Гимназиста-шестиклассника тогда уберег от верной смерти отец — он не отпустил из дома сына, которому еще не было 16 лет. Но не прошло и года, как Виктор Цымбал вступил добровольцем в армию Украинской Народной Республики… Судьба хранила его в боях, а позже — и в лагерях для интернированных воинов УНР на территории Польши. Рискнув нелегально перейти границу, он в 1923 году попал в Прагу, где обучался живописи и графике в Высшей художественно-промышленной школе и Украинской студии пластического искусства. И очень скоро заявил о себе: победил в престижном конкурсе, объявленном правительством. В конкурсе участвовали около 100 известных чехословацких художников-графиков. А Виктор еще был студентом. Тем не менее его работу признали лучшей!
Позже он стал обладателем шести золотых медалей на выставках графики в Аргентине. И в этой латиноамериканской стране, и в США (где художник работал в последние годы жизни) проходили его персональные выставки. Он снискал известность не только как мастер живописи и графики, но и как на редкость щедрый благотворитель. Однако на родине, в советской Украине, имя Виктора Цымбала было под запретом. Официально его словно бы не существовало. 
Почти 30 (!) лет родные художника ничего не знали о его судьбе и лишь благодаря удивительному стечению обстоятельств смогли найти друг друга. Хоть и виртуально — в переписке, хоть и на короткий срок, но художник перед уходом из жизни вновь обрел своих близких…
*Это фото в 1964 году Виктор Цымбал прислал маме в Украину. Общаться они могли только с помощью переписки
«Моя дорога Матусю! Цілком випадково і несподівано від сторонніх людей я довідався, що ти жива, здорова і живеш в Києві… Я плакав від радости і зворушення, бо думав, що у мене вже нікого з моїх рідних немає в живих…» — писал из американского Детройта домой Виктор Цымбал.
Сегодня уникальный семейный архив хранит племянница художника Виктория Михайловна Цымбал, старший научный сотрудник Музея шестидесятничества. Часть документов экспонировалась в музее на выставке, посвященной юбилею художника.
— В семье учителей Ивана Федотовича и Лидии Иосифовны Цымбал росло четверо детей, которых по-домашнему звали Витя, Саня, Оля, Таня, — рассказывает Виктория Михайловна. — Витя был самым старшим, а Таня (моя будущая мама) — самой младшей.
— Мама назвала вас Викторией в честь брата?
— Да. И ее сестра Ольга дала своему сыну имя в честь Виктора… Духовная связь между членами большой семьи не прерывалась. Вообще Цымбалы жили на редкость дружно. И бескорыстно. В семье привыкли отдавать, а не брать. Помню, как просматривая документы за 1917—1918 годы, читая воспоминания близких, я поразилась: сколько сил отдавали мои бабушка и дед созданию украинских школ в Киеве.
— Тогда наступила пора (увы, недолгая) украинского Возрождения…
— И с ней было связано столько надежд! Мама вспоминала, что в семье с огромной радостью встретили Февральскую революцию, распад Российской Империи. Казалось, наступила долгожданная воля для Украины… Когда в Киеве открылась украинская гимназия имени Кирилло-Мефодиевского братства, Цымбалы записали туда всех своих четырех детей. Причем в российских гимназиях (где до этого учились Витя, Саня, Оля и Таня) родителей уговаривали не забирать документы: «Не делайте глупостей, не калечьте детей». Конечно же, уговоры не подействовали, а лишь возмутили. И дети пошли в родную школу — летели на крыльях.
— Преподаватели гимназии ведь составляли цвет украинской интеллигенции?
— Назову несколько имен. Историю преподавал Александр Грушевский (родной брат Михаила Грушевского), французский язык — дочь Карпенко-Карого Мария Тобилевич, рисование — Михаил Жук, математику — Михаил Кравчук, закон Божий и пение — Кирилл Стеценко… Классным руководителем у Виктора в шестом классе был Микола Зеров. Он преподавал латынь. На уроках, читая в оригинале отрывки из произведений, тут же переводил их на украинский язык. (Миколу Зерова и Александра Грушевского расстреляют в Карелии, в урочище Сандармох в 1937 году, академик Михаил Кравчук погибнет в магаданском лагере в 1942 году. — Авт.)
Гимназия открывалась в голых стенах: не было украинских книг, наглядных пособий. Так что Цымбалы-старшие быстро расстались с половиной домашней библиотеки. А 15-летний Виктор, словно заправский художник-оформитель, делал учебные таблицы по украинскому языку, арифметике… Он рисовал, как говорится, с пеленок — где мог и чем мог. Даже углем на стенах. А уж если получал лист бумаги и карандаш, не отрывался от них часами. Подростком Виктор занимался в Киевской художественной школе. И в семье думали, что после окончания гимназии сын поступит в только что созданную Украинскую Академию искусств.
— А он ушел на войну. Почему?
— Виктор не мог забыть о трагедии под Крутами, где погибли его сверстники. Он чувствовал вину перед ними. По этой же причине, наверное, позже так скупо рассказывал о военных событиях, преуменьшая свои боевые заслуги. Хотя не раз рисковал жизнью. В армии УНР служил в разведке, был связным между повстанческими группами. Находился в непосредственном подчинении у Петлюры. Однажды, осенью 1919 года, получил задание пробраться в оккупированный Киев, чтобы получить правдивую информацию об обстановке в городе. Тогда и смог проведать родных. Дома были только младшая сестра Таня и няня Ерофеевна.
«…Якось пізньої осені з’явився Вітя у ватних штанях і якийсь френч на ньому, — вспоминала Татьяна Цымбал. — Коли він скинув — страшно було глянути. В рубцях у кілька рядів виділи воші, білі, гидкі. Вони ворушились. Вітя скинув з себе все. Білизну Єрофеєвна виварювала, а штани? Верхній одяг? Вона затопила плиту і поклала все в духовку. Воші там спеклися. Потім Вітя знову пішов. Пішов і вже не повернувся…»
Избежать репрессий семья украинских интеллигентов, конечно, не могла. В 1920-м чекисты арестовали Цымбалов-старших. Лидию Иосифовну, в тюрьме заболевшую тифом, отпустили. А главу семьи продолжали допрашивать, водили на расстрелы, затем этапировали в Москву, в Ново-Спасский концлагерь. Иван Федотович выжил, но к учительству уже не вернулся. Его младший сын Саня (Александр) был уволен с работы, так как в анкете указал, что имеет родственника за границей. По этой же причине Саню не взяли на службу во флот, заявив: «К братцу в Америку хочешь удрать?!» В войну Александр ушел на фронт и пропал без вести в июле 1941-го, успев прислать лишь два коротких письма. С Виктором же переписка оборвалась еще в 1936 году и целых 27 лет родные не имели о нем вестей. Поиски через Красный Крест были безуспешны. Помог случай и… картины художника.
— О том, что уже отчаялась найти Виктора, моя бабушка однажды рассказала в письме к бывшей коллеге — ссыльной учительнице Вере Черанивской, — продолжает Виктория Цымбал. — Вера Маркияновна, отбыв ссылку, так и осталась в Казахстане. Наотрез отказалась уезжать в Америку к дочери. Но писала ей регулярно. Сообщила и о своей старой знакомой, ее переживаниях. И — чудо — выяснилось, что дочка была на нью-йоркской выставке картин Виктора Цымбала! Вот при таких удивительных обстоятельствах и нашла его наша семья.
— Но увидеться с близкими он не мог?
— Увы… Для советской Украины Виктор был персоной нон грата, и еще 20 лет после смерти художника его имя на родине публично не упоминалось. Во время «оттепели» моя мама, только-только нашедшая брата, обратилась к академику Касияну, который знал Виктора (Василий Касиян, выпускник пражской Академии искусств, выехал в СССР в 1927 году. — Авт.), с просьбой разместить информацию о художнике Цымбале в «Українській радянській енциклопедії» (УРЕ). Но потом поняла: имя абсолютно неприемлемое, даже при наличии критического комментария…
«Несуществующий» для родины художник, находясь в Аргентине (куда приехал в 1928 году), настолько талантливо выполнял графические работы, иллюстрации к книгам, что слава о нем распространилась не только в Латинской Америке, но и в США и Европе, откуда приходили заказы от ведущих рекламных агентств.
А «для себя», признавался Виктор Цымбал, для души, он писал картины. Создал и полотно о «несуществующем» для советского режима украинском Голодоморе — «Год 1933».
*Работа «Год 1933» — одно из первых в мире произведений, посвященных трагедии Голодомора
— Жена Виктора Татьяна Михайловская (в письмах к нам он называл ее «Таня № 2») вспоминала, что картину о Голоде он выставлял в Буэнос-Айресе в 1936 году, — рассказывает Виктория Цымбал. — И это было одно из первых в мире произведений, посвященных трагедии, которую Виктор очень глубоко переживал. На полотне умершие от голода мать с ребенком устремляются в Небо… «Год 1933», как отмечали зарубежные критики, нес не политический, а скорее нравственный смысл. Но крик души был таким громким, что приобретал политическое значение. Возле картины собирались толпы зрителей, в том числе и коммунистов, которые против нее протестовали, называли «клеветой на СССР» и в дискуссиях с журналистами даже устроили драку.
— Известно, что Виктор Цымбал, работавший в сфере рекламной индустрии, считался одним из самых богатых украинцев Латинской Америки…
— Да. Именно поэтому к нему так часто обращалась за помощью украинская громада. А он не отказывал, ведь с детства был приучен отдавать. Так что богатства не накопил. «Любив він Україну не тільки до глибини серця, але й до глибини кишені» — эти слова известного мецената Евгения Чикаленко в полной мере можно отнести к Виктору. Он инициировал создание в Буэнос-Айресе украинской школы и сам ее содержал, оплачивал даже обеды детям. Безвозмездно писал иконы для украинских церквей, рисовал портреты митрополитов Андрея Шептицкого и Вячеслава Липинского, гетмана Павла Скоропадского и гетманича Данилы, лидера ОУН Евгения Коновальца… А сколько декораций и костюмов создал для театральных постановок! Между прочим, и сам играл на сцене, имел прекрасный голос.
*Графические работы, иллюстрации к книгам принесли Виктору Цымбалу известность. Он получал заказы из Латинской Америки, США, Европы
«Дорога сестричко! Якщо ти випадково маєш пластинку, в якій награно якийсь з твоїх виступів на сцені… Мені дуже хотілося б почути твій голос і твоє мистецтво. Чи це можливо?» — обращался в письме художник к Татьяне Цымбал.
Голос актрисы-диссидентки хорошо знали украинские шестидесятники. Звучал он и на неофициальном вечере Леси Украинки, проходившем в 1963 году в столичном Первомайском парке при свете самодельных факелов. Люди слушали выступление стоя и не расходились. Татьяна Цымбал проникновенно читала стихи Леси Украинки, звучащие протестно: «І ти колись боролась, як Ізраїль», «На роковини», «У кожного люду»… А на следующий день артистку не выпустили на сцену Театра имени Леси Украинки (где проходил юбилейный концерт), хотя ее фамилия значилась в программках. И зрители возмутились — стоя скандировали в зале: «Цымбал!»
— Тогда телекамеры минут десять показывали люстры на потолке, — говорит Виктория Михайловна. — Скандал был большой. Маму уволили с работы в филармонии. Но, разумеется, написать об этом брату она не могла. Переписка ведь люстрировалась. И посылки просматривались, да еще как! Виктор попросил сестру прислать землю с того места, где стояла Десятинная церковь. Мама исполнила его желание — послала в шкатулке землю, а также несколько головок мака и засушенных цветков. Шкатулку он получил, но внутри оказалась одна труха — маковки и васильки раздавлены и смешаны с землей. Пришлось пересеивать. Землю Виктор до последних дней хранил возле своей кровати.
— Выходит, в Америке не расставался с Киевом?
— И картины ему посвящал. В письмах рассказывал, что занимается историей Киева. Сделал рельефный макет города, на котором воссоздал киевский Детинец, город Владимира и крепость Ярослава Мудрого. Представляя пейзаж старого Киева, мысленно переносился в нашу столицу X и XI веков: «Це світ, у якому я живу, коли хочу відірватись від буденного життя».
Брат объяснял, что знаменитую сюиту Мусоргского правильно называть не «Картинки с выставки», а «Выставка картин в Киеве»: композитор написал ее под впечатлением вернисажа киевских художников. Финал произведения — «Золотые ворота» с аккордами колоколов Софийского собора… Слушая Мусоргского, Виктор рисовал картины с теми же названиями, но в своей интерпретации.
— Какова судьба его произведений?
— После смерти Виктора несколько картин Татьяна Михайловская окольными путями передала нам. А большую часть пришлось продать, чтобы издать монографию о нем и поставить памятник на могиле. В монографии Святослава Гордынского «Віктор Цимбал: маляр і графік» представлен иллюстрированный каталог работ со списком владельцев. Эту книгу маме прислали из США в 1990 году. Позже передали часть архива Виктора, книгу с его политическими карикатурами на сталинский режим и «Воспоминания» Татьяны Михайловской. В 1992-м в Украине вышла первая, написанная мамой, статья о художнике, и его имя после многолетнего молчания вошло в обиход. Появились новые публикации, книга Богдана Горыня «Туга Віктора Цимбала»…
— Скажите, а где сейчас находится картина «Год 1933»?
— В Нью-Йорке, в Українській Вільній Академії наук (УВАН). Это полотно обязательно должны увидеть в Украине, на родине художника…
«Дорога мамусю! — писал Виктор Цымбал. — Часто згадую Поділ, так, як він виглядав з Фролівської гірки… З неї було видно Притисько-Микільську вулицю і дім, де ми колись жили. Пригадую собі, як ми раз були там усі на горі коло великого чорного хреста. Саня, Оля і Таня бігали, а я сидів із батьком коло тебе…»
Для украинца семья — это малая Отчизна. Не случайно название единственного в дореволюционном Киеве клуба украинской интеллигенции звучало так: «Родина» (в написании слова царские власти крамолы не усмотрели). Именно здесь, в доме по улице Владимирской, 42, в 1917 году проходили первые заседания Центральной Рады. Здесь же собиралась организация «украинцев-среднешкольников Киева», которым довелось защищать город.
— О сопротивлении киевлян до сих пор очень мало известно, — говорит Виктория Цымбал. — Виктор вспоминал: когда большевистские войска под командованием Муравьева захватили Киев, горожане стали бороться против оккупантов собственными силами. В домах, на подворьях имелось оружие. Двери и окна нижних этажей были забаррикадированы, к лестницам подвешивали куски рельсов. По ночам люди несли дежурство. Завидев грузовик с налетчиками-«муравьевцами», тут же били по рельсу, как в набат.
«Я ніколи не забуду ті тривожні морозні ночі, — признавался Виктор Цымбал, — коли дзвеніла залізна рельса і ми, тримаючи міцно рушниці і затаївши віддих, були наготові кожної хвилі стріляти… Так. Це був єдиний вихід із ситуації, коли не було звідки чекати жодної допомоги… Дзвонити на тривогу, на сполох, кричати на увесь світ, але тим часом тримати міцно в руках зброю і відбиватись. Боронити власне життя і життя наших близьких… Другого виходу немає! Так завжди було, є і буде».
1550Читайте нас у Facebook
