Марк Фейгин: "Не исключаю, что Сущенко был арестован в России для обмена на кого-то"
В понедельник, 29 мая, в Париже ожидается встреча новоизбранного президента Франции Эммануэля Макрона с главой российского государства Владимиром Путиным. Перед его визитом во Францию украинский журналист Роман Сущенко, незаконно удерживаемый в Российской Федерации по сфабрикованному делу о шпионаже, намерен попросить Эммануэля Макрона помочь в освобождении из московского СИЗО. Об этом сообщил Марк Фейгин, российский адвокат, представляющий интересы узника Кремля в московских судах. «ФАКТЫ» попросили Марка Фейгина проанализировать возможные варианты развития ситуации с Романом Сущенко, который с октября 2016 года находится в застенках «Лефортово».
— Марк, вы с коллегой Николаем Полозовым ввели в обиход многих журналистов термин «большое украинское дело». Как туда попал Роман Сущенко, человек «всю жизнь» работавший корреспондентом Укринформа в Париже?
— Когда мы говорили о «большом украинском деле», мы имели в виду именно зону военных действий на Донбассе. Под это дело в Следственном комитете РФ было создано специальное управление, которым руководил генерал-майор Александр Дрыманов (сейчас возглавляет СК РФ по Москве. — Авт.). Касалось оно десятков украинских военных, руководителей, политиков. Это и крымские татары, в том числе зампред Меджлиса Ахтем Чийгоз, и Надежда Савченко, и Олег Сенцов, и другие люди, которые интересны Кремлю для его пропагандистской деятельности. С помощью дел в отношении названных граждан Москва пытается продемонстрировать «весь ужас украинской власти», «украинской хунты». Роман Сущенко стал частью этой «большой истории» противостояния Кремля и Киева. Если бы отношения не изменились и в Киеве остался, условно, Янукович, то никакого «дела Романа Сущенко» не было бы.
— Чем Роман Сущенко интересен Кремлю?
— Во-первых, он работал в Париже корреспондентом Укринформа, во-вторых, он бывший военный и в каких-то картотеках наверняка числился. В 1999 году прекратил службу, но в свое время окончил танковое училище. Не исключаю, что дело начиналось с попытки вербовки, возможно, хотели, чтобы он дал показания против руководства Украины, возможно, еще что-то… Им интересовались, как объектом. Сущенко периодически приезжал в Москву к своему двоюродному брату. За последние годы как минимум три раза. Спецслужбы знали об этом. Он встречался в Москве со многими старыми знакомыми. Человек, который дал против него показания, знал Сущенко 25 лет. «Разработка» журналиста велась очень долго, он не случайный человек. Поэтому здесь два уровня. Первый — политический. Сущенко был связан с политикой, освещал встречи в «нормандском формате», когда переговоры проходили в Париже, он задавал вопросы Путину, был знаком с президентом Франсуа Олландом. Имел аккредитацию при МИД Франции. Поэтому был интересен как достаточно известный и авторитетный журналист.
Второй уровень — «шпионский». Это оперативная игра российских спецслужб, которые могут затянуть в нее абсолютно любого, особенно журналиста с его любопытством и желанием ко всему отнестись профессионально.
— А Кремль не боится поссориться с Францией, где Сущенко работал?
— C Францией и так отношения хуже некуда. Особенно после победы Макрона, против которого велась активнейшая антикампания (она заключалась не только в поддержке Марин Ле Пен). Вот за счет Сущенко (не только, конечно) Кремль может попытаться выровнять отношения с Францией, достичь каких-либо договоренностей… Мы постараемся выстроить ситуацию так, чтобы возвращение Романа Сущенко в Киев или Париж стало элементом этих договоренностей.
— В ноябре прошлого года вы встречались в Париже с чиновниками самого высокого уровня, общались и во время их визитов в Москву. Эти люди хотят освобождения Сущенко? Заинтересованы в нем?
— Да. Но они не желают публичности. Они хотят конфиденциально, на дипломатическом уровне, договориться с Москвой. А я считаю, что если не будет публичного элемента в давлении на Кремль, то договориться с Москвой не получится.
— А почему высокопоставленные французские чиновники заинтересованы в освобождении Сущенко? Это способ поддержать Украину?
— Не только. Сущенко — представитель главного государственного информагентства Украины. Укринформ — это ведь своего рода «осколок» главного агентства СССР — ТАСС. Поэтому во Франции к нему относились как к лицу общественно значимому. Практически как к дипломату. И сейчас официальному Парижу крайне неприятно, что такого человека арестовали за «шпионаж». Выходит, французы не знали, что он шпион? А он работал там шесть лет, жил вместе с женой и сыном. У него есть взрослая дочь, которая живет в Киеве и работает, как и отец, в Укринформе. Получается, что французские спецслужбы «были близоруки», «не расшифровав украинского шпиона» у себя в Париже… Это же глупость. Они проверяют таких людей, как любая другая спецслужба мира, когда имеют дело с официальным или полуофициальным, общественно значимым лицом… Поэтому для них это еще и упрек в некомпетентности.
— Как известно, дело журналиста Укринформа закрытое. Вы подписывали какую-то бумагу «о неразглашении». О неразглашении чего?
— Да, конечно, я подписывал бумагу о неразглашении государственной тайны, потому что следствие именно так трактует этот процесс. Я получил доступ к документам с грифом «cекретно». И это основание для того, чтобы я молчал о деталях этого дела. Поэтому дело Сущенко отличается от дела, например, Савченко. По существу, но не по методологии. Методология остается прежней. Это политическое дело. Оно решится не в суде, тем более российском, а на политическом уровне.
— Так о чем вы можете говорить публично, а о чем не можете?
— Я не могу говорить о предмете дела (в чем конкретно обвиняют), о деталях дела, о документах, которые представлены в суде, о тех людях, которые вовлечены в процесс. А могу озвучивать только свою позицию, свои выводы по делу. Они известны. Сущенко — невиновен, он не шпион, а журналист, окончил журфак, с 2000 года работал в Укринформе. И по сути инкриминируемых эпизодов там ничего нет. Ему предъявляют два преступных эпизода, но один из них — когда его арестовали в момент передачи ему носителя (диска). Мы считаем, что это была спецоперация, завершившая разработку и так называемую оперативную игру. Журналиста просто подвели под статью, как у нас говорят. Никакой бондианы там нет, перестрелок, триллера, треша. Ему подсунули материалы, в которых он вообще ничего не понимал. Я и сам не могу понять, какая там тайна заключена…
— По вашим словам, суд Сущенко будет закрытым и состоится, скорее всего, в конце лета. Никаких присяжных, журналистов в зале… Насколько легко вам, адвокату, и украинским консулам сейчас, до суда, попадать на свидания с Романом Сущенко?
— С этим проблем нет. Консул Виталий Москаленко, как и положено по закону, дважды в месяц посещает Сущенко в СИЗО. В марте этого года к нему приезжала на свидание супруга Анжелика. Им разрешили пообщаться два с половиной часа. Петр Порошенко в феврале договорился об этом напрямую с Путиным по телефону. Я как адвокат встречаюсь с ним стандартно — раз в неделю.
— Каково эмоциональное, психологическое состояние Сущенко?
— Роман имеет особый склад характера. Он вообще не склонен к депрессиям и каким-то экзальтированным поступкам. По темпераменту он достаточно флегматичный человек. Всегда приветлив, ироничен, у него нет больших перепадов настроения. Если смотреть со стороны, можно подумать, что на нем тюрьма никак не сказывается, он терпеливо ждет. Можно горько сказать, что «тюрьма ему подходит». Он не такой эмоциональный, как Савченко.
— Кто вам помогает?
— В Украине — все: президент Петр Порошенко, его пресс-секретарь Святослав Цеголко, сотрудники МИД, естественно, Укринформ, другие журналисты, общественность. Конечно, всегда хочется большего, хочется, чтобы Петр Порошенко еще раз снял трубку и позвонил Путину, но я прекрасно понимаю, что это так не делается. Что есть большая политика…
Меня другое удручает. Здесь, в России, ни один журналист, ни одна журналистская организация ничего не сделали. Не написали материал о Сущенко, не отправили письмо ему в тюрьму, не выпустили какое-то обращение к властям. Никто! Ни разу! И ведь это уже не первое украинское дело. Первым было дело Савченко, плюс Сенцов и так далее. Мне кажется, российские журналисты не понимают, что сами могут оказаться на месте Сущенко в какой-нибудь авторитарной стране и по отношению к ним местные журналисты проявят такое же безразличие. Нет ни человеческой, ни корпоративной солидарности. 3 мая был Международный день журналистики. Кто только ни выступил в защиту Романа Сущенко: «Репортеры без границ», украинский Союз журналистов, американские и европейские Пен-центры. Ни один российский журналист не сказал ни слова.
— Марк, как вы считаете, зачем все-таки Путину нужен был Сущенко и какова вероятность его обмена, возможно, после суда, который, конечно, вынесет обвинительный приговор?
— Здесь можно строить самые разные версии, но ответ мы получим только тогда, когда Романа обменяют и мы увидим, на кого или на что. Тогда и станет понятно, зачем все это «шпионское» дело затевалось. Выскажу свою субъективную точку зрения. Сущенко разрабатывался и был арестован для обмена на кого-то, кто сейчас сидит в киевской тюрьме (мы знаем, что на Донбассе были захвачены в плен кадровые разведчики РФ), а может, и не только в Украине. Вероятность? Я всегда говорю: 50 на 50. Но о том, что размен возможен, свидетельствует тот факт, что украинцы привлекли к делу именно меня, а не другого адвоката. Я — особенный адвокат, поскольку уже занимался, и успешно, разменом после политических переговоров.
— В прошлом году вы порекомендовали гражданам Украины не ездить в РФ. Но есть масса украинцев, которые не только ездят в Москву, но и деньги там зарабатывают. Например, звезды современной украинской эстрады. Так ездить или нет?
— Тут, естественно, все зависит от конкретного человека и социальных групп. Есть люди, входящие в «группы риска». Если ты военный и воевал в АТО, зачем тебе ехать сейчас в Москву, даже если там живут родственники?
Впрочем, есть люди не только из группы риска, а просто с активной жизненной позицией, антивоенной, пусть и «фейсбуковой», которые также могут подвергнуться репрессиям в РФ. Больше скажу, если Кремль сочтет нужным зачем-то арестовать таких аполитичных людей и лоялистов, как, например, Лобода или Дорн, он это сделает.
— Вопрос циничный. Что делает Москва? Запускает украинцев в РФ и под надуманными предлогами арестовывает. Что делает Украина? Она просто не впускает людей, которые явно нарушили законы Украины. Случай певицы Юлии Самойловой и ее концертов в Крыму. Почему Киев не поступает зеркально? Впустили бы этих людей в Украину, а здесь задержали бы и арестовали.
— Я думаю, что это недопустимо. Украина — государство, которое стремится европеизироваться, стать частью Европы. Напомню, Савченко обменяли не на каких-то российских звезд эстрады, которых заманили в Украину и там арестовали, а на двух бойцов ГРУ, которые воевали на территории Украины с оружием в руках и убили солдата ВСУ. Хотя саму Савченко выкрали с территории Украины и перевезли в Россию. То есть мы видим две страны: одна не соблюдает международное право, а вторая худо-бедно, но пытается ему следовать.
Да, многим трудно ехать с территории Украины в Крым к родственникам или с другой целью через Киев. Так пишите прошение в МИД Украины, чтобы ехать в Крым из России. Я и сам так делал. Три месяца ждал разрешения и наконец получил (я защищаю лидера Меджлиса Ильми Умерова). Так же делают и другие адвокаты.
Чем грозит самовольное пересечение границы РФ с Крымом без разрешения украинского МИД? Запретом на въезд в Украину. Ну, выбирайте, Самойлова, Милявская и другие граждане, что вам дороже — Крым или Украина. Здесь каждый решает сам.
— Марк, вы, видимо, знаете, что сегодня в Украине к Надежде Савченко, скажем очень дипломатично, непростое отношение. У вас никогда не мелькала мысль: мол, зря я все-таки занялся ее защитой?
— Нет. Отвечу по пунктам. Во-первых, я все-таки спас человека. Если бы я не вошел в это дело и не привлек коллег, Савченко сейчас сидела бы. Ей бы дали 20 лет. Для меня гуманитарный итог (то, что она не в мордовской колонии, а с мамой в Киеве) важнее всех политических обстоятельств. Во-вторых, я спас не просто подзащитную, а женщину. Это для меня тоже важно. В-третьих, из-за повышенного внимания к Савченко, которое нам удалось вызвать, ей создали в СИЗО относительно комфортные условия, которых не имеют другие заключенные. В-четвертых, когда договор адвоката и подзащитного заканчивается, адвокат не несет ответственности за последующую жизнь и поступки клиента. Естественно, заключая контракт на защиту Савченко, я в принципе не мог представить, как она будет себя вести после освобождения.
Возможно, то, что случилось с Савченко после 25 мая 2016 года, стало уроком и для украинского, и для российского, и для международного общественного мнения, а также для меня как адвоката.
2393Читайте нас у Facebook
