Сын Николая Олялина: «Отец говорил, что в любовных сценах не всегда нужно целоваться. Значительно больше можно сказать взглядом… »
Сидим c сыном актера Владимиром Олялиным в летнем кафе возле Лавры. Год назад неподалеку, в Успенском соборе, отпели народного артиста Украины, всесоюзного любимца Николая Олялина.
А ведь, кажется, еще вчера он смешил нас в больнице в Феофании своими шутками, сгреб в охапку медсестричку…
— Пару недель назад мы поставили памятник, — рассказывает Владимир Николаевич, крупный 44-летний мужчина, высокий, как отец, а лицом больше похожий на маму. — Несколько лет назад ехали на дачу. Папа прекрасно себя чувствовал, сам вел машину. И вдруг говорит: «Придет время — очень тебя прошу: понимаю, что меня ассоциируют с „Освобождением“, но никаких бюстов, никаких солдатских касок и прочего пафоса мне не надо. Я простой православный человек и хочу обыкновенный православный крест».
Мы поставили крест и надгробие из черного камня. И надпись выбили: имя-отчество, фамилия, даты и подпись простая — «Актер». Не «народный». Он так просил.
«После утренника я с восторгом рассказывал родителям, какой классный Дед Мороз приходил в садик… «
— Отец вам снится? — спрашиваю Владимира.
— Конечно. Иногда приходит мысль: надо позвонить. И только потом вспоминаю…
— Кто рядом с ним похоронен?
— Леонид Быков недалеко, Борислав Брондуков… Возле папы — Николай Мозговой. Еще свежая могила… С дядей Колей отец познакомил меня летом 1986 года в Евпатории. Я после армии подрабатывал там спасателем на пляже, а они давали концерт на стадионе. Олялин читал стихи, Мозговой пел. У них были хорошие отношения. Когда дядя Коля стал директором Дворца «Украина», иногда помогал нам с билетами на концерты.
— Каким тебе запомнился отец с детства?
— Когда после съемок в киноэпопее «Освобождение» папа перевелся из Красноярского ТЮЗа на киностудию Довженко, мы поначалу жили под Киевом, снимали комнату в Тарасовке. Родители ездили на работу электричками, а я ходил в садик. Однажды на новогодний утренник к нам пришли Дед Мороз со Снегурочкой. Вечером с восторгом рассказываю родителям, какой замечательный у нас был Дед Мороз. Они улыбаются, переглядываются: признаваться или нет ребенку, что это папа? Отец через годы вспоминал об этом случае со слезами: значит, хорошо делал свое дело, если родной сын не узнал.
— Где работала мама Нелли Ивановна?
— По образованию она педагог. В Красноярске ее избрали вторым секретарем райкома комсомола. Причем мама была хорошим секретарем, ее до сих пор там помнят. Она очень любила поэзию, часто посещала поэтические вечера.
Отец был непревзойденным декламатором. Когда читал «Жди меня» Симонова — слезы на глаза наворачивались. Однажды мама по комсомольской линии организовала праздничный вечер к 7 ноября и пригласила молодого актера ТЮЗа Олялина почитать стихи. Потом на Новый год они столкнулись на каком-то мероприятии. Папа подошел к ней, обнял и поцеловал. Всю новогоднюю ночь они ходили по подъездам — Сибирь ведь, очень холодно! — и целовались. А через неделю расписались.
В Киеве мама работала во Дворце пионеров и школьников, стала заслуженным учителем Украины.
Из Тарасовки мы вскоре переехали на Лесной массив, где отцу дали двухкомнатную квартиру. Потом жили в трехкомнатной в «свечке» напротив кинотеатра имени Довженко на Брест-Литовском проспекте (сейчас проспект Победы. — Авт.). Там я ходил в 142-ю школу, она находится сразу за станцией метро «Политехнический институт». Обыкновенная школа без каких-либо элитных заморочек, хорошие учителя.
— Как отец воспитывал вас с сестрой Олей?
— Да как все отцы, наверное. Нами в основном занималась мама. Папа все время был на съемках. Его приезды домой — иногда на одну ночь, иногда лишь на вечер — превращались в праздник. Но когда оставался дольше, то и за продуктами ходил, и в школу, интересовался нашей учебой, поведением. Я не был примерным мальчиком. Поэтому отец и прикрикнуть мог, и подзатыльник дать, если за дело.
Когда я учился в классе девятом (кстати, класс у нас был хороший, прекрасные учителя), в школе появился новый преподаватель физики. Занудный такой, неприятный. Из разряда тех, кто любит всех к ногтю: вот я вас пообломаю, наведу порядок… Мог, например, всему классу влепить двойки. Ну, и мы, естественно, отвечали ему взаимностью. Да такой, что однажды отца вызвали в школу. Он пошел, пообщался с этим учителем и дома говорит: «Сын, не расстраивайся. Я знаю, что ты в физике разбираешься. А преподаватели бывают хорошие, а бывают и говно. Не трогай его, потерпи».
«Мама спрашивает меня: где твой сандалик? Пошли искать, а на том месте одна перепаханная взрывами земля… «
— Тебя никогда не корили фамилией отца?
— В школе — нет. В армии же… Я служил в зенитно-ракетном дивизионе под Белой Церковью. Совершенно случайно оказался близко от дома! Отец тут ни при чем. Отмазывать меня он никогда не думал. Наоборот, когда пришло время, сказал: иди служи, сынок. Служба под землей оказалась тяжелой. А еще был у нас один офицер — как-то пьяный среди ночи позвонил моим родителям и стал жаловаться, какой Олялин хреновый солдат. Отец находился в отъезде. Бред этого капитана терпеливо выслушала мама. Потом попросила дать трубку мне и единственное, что сказала: «Сынок, держись!.. «
Слава Богу, самодура вскоре куда-то перевели. А у нас появился новый замполит — майор Евгений Георгиевич Шмуль, списанный по здоровью с летной работы летчик-истребитель ПВО. Узнав, что я сын артиста, он заулыбался: оказывается, в авиационное училище майор в свое время пошел под влиянием фильма «Дни летные», в котором дебютировали папа и Вера Алентова. В один из приездов отца я познакомил их. Мы с замполитом оборудовали в части хорошую библиотеку, папа подарил некоторые свои книги и помог с кинофильмами. И нам, в отличие от солдат других частей, где кино крутили раз в неделю, фильмы показывали трижды в неделю!
— Николай Владимирович часто приезжал?
— Не очень. Но, когда работал в Киеве, садился в машину, накупал всякой снеди. Уже недалеко от части, в придорожном кафе «Тополя», просил завернуть горячих шашлыков и приезжал ко мне. Уплетая все это, я читал в машине папины сценарии, статьи. Во многих вещах мало что понимал. Но отцу было интересно мое мнение как обычного рядового читателя. Сейчас, кстати, хочу издать сборник стихов отца.
— Насколько мне известно, Олялин оставил не только стихи, у него огромное творческое наследие. Он не хотел, чтобы ты стал, как и он, артистом?
— Нет, за мной особых способностей к этому делу не наблюдалось. Правда, я неплохо рисовал, и отец говорил, что я мог бы стать художником-мультипликатором. Но в Киеве тогда еще не было факультета мультипликации, а в Москву ехать не хотелось. Этот дар, кстати, передался моему сыну, внуку Олялина. Сейчас он учится на режиссера мультипликационных фильмов в институте имени Карпенко-Карого.
— Отец брал тебя с собой на съемки?
— Да, и не раз. Мне нравилось. Особенно в детстве. С нами иногда ездила и мама, чтобы меня было с кем оставить, когда у папы начинались съемки. Помню, под Винницей на съемках фильма «Дерзость» по сценарию Юнгвальд-Хилькевича отец — советский разведчик — готовил покушение на Гитлера. Куча мотоциклов немецких, солдат и офицеров в их форме, настоящие пулеметы и автоматы. Представляешь, какой праздник для пятилетнего мальчишки? Все кругом стреляет, взрывается. Там, кстати, и мой сандалик погиб — взорвался. Нам, малышам, надо ведь было везде залезть. С еще одним мальчишкой попали туда, где вскоре должны подрываться на минах немецкие мотоциклисты. Кто-то заорал: дети, брысь отсюда! Мы — удирать. У меня один сандалик слетел и остался там. Потом мама спрашивает: где сандалик? Пошли искать, а на том месте одна перепаханная взрывами земля…
— Папа ругал?
— Нет, он в это время удирал от немцев на мотоцикле и отстреливался, взрывал мост с немцами… Он воевал, а я от мамы по попе получал.
«Когда отец сыграл генерала Врангеля, ему едва не зарубили поездку в Монголию»
— Говорят, Николай Владимирович любил на даче трудиться…
— Да. Он был прекрасным столяром, плотником. Мог смастерить и стул, и стол, и скамейку. И в сантехнике понимал. На даче в Конче-Заспе многое сделано его руками.
— За дачей, оставшейся в Чернобыле, не скучаешь?
— Конечно, скучаю. Возле села Рудня-Вересня была база отдыха киностудии. Природа удивительная, речушка тихая… Мы с родителями ездили туда каждое лето. Но там сильно не разгуляешься. Отцу хотелось что-то свое, чтобы и в земле поковыряться можно было, и что-то другое делать. И оператор Вилен Калюта, снимавший папин фильм «Дни летные», — кстати, один из первых операторов уникальных воздушных съемок — посоветовал купить на хуторе недалеко от села старую деревянную хатку. Потом мы установили там более просторный сборный финский домик.
К хатке прилагались тридцать соток земли. Решили посадить картошку. Весной отец купил семян, позвал друзей. Взяли лопаты и начали вскапывать. Но это же 30 соток! Увидели городских трудяг местные жители. «Мужики, вы че, — смеются, — до лета будете перекапывать. Бросайте!»
Через полчаса к нам во двор въехала подвода с женщинами-соседками. За пару часов они и вспахали плугом, и картошку посадили. Позже помогали полоть, окучивать, выкапывать урожай. Родители забирали себе мешка три-четыре на зиму. Что-то оставляли на семена. Остальной картофель, в основном мелкий, отдавали сельчанам на корм скотине.
Отец никогда не подчеркивал свою значимость. С людьми держался просто, сердечно. Всем помогал как мог. Соседке-старушке, потерявшей сына на войне, понадобился ремонт дома. Папа поехал в управление строительством Чернобыльской АЭС, договорился с руководством насчет материалов и мастеров. Заболела у кого-то скотина — бросит все, вызвонит или даже сам привезет ветеринара.
Он, сын деревенского портного, вырос в бедности. И впоследствии, когда у него появлялось то, чего нет у кого-то другого, отец нередко испытывал чувство неловкости. Друг папы дядя Лесик (народный артист Украины Лесь Сердюк. — Авт.) рассказывал: «Увидев меня вскоре после того, как ему присвоили звание заслуженного, Коля Олялин запричитал: «Лесик, прости! Я не просил! Но ты ведь меня и такого любить будешь?.. «
Готовясь играть в советско-болгарском фильме «Берега в тумане» роль белогвардейского генерала Врангеля, Олялин тщательно изучил биографию своего персонажа и узнал, что этот человек — интереснейшая личность. Его предки защищали Россию в Отечественную войну 1812 года, пленили кавказского лидера Шамиля, были исследователями морей. Сам он храбро дрался и в Русско-японскую, и в Первую мировую. А в конце гражданской войны, в 1920 году, не позорно бежал из Крыма, как утверждала большевистская пропаганда, а организованно эвакуировал в Болгарию 35-тысячную, хорошо вооруженную, вполне боеспособную армию, которую сам же и распустил, когда понял бессмысленность кровопролития между братьями-славянами.
— Во время встречи в крымском санатории Министерства обороны отец возьми и расскажи об этом, — продолжает Владимир. — Так компетентные органы чуть не зарубили ему поездку в Монголию. Хорошо, что заступился знакомый генерал из Москвы. Поэтому отец относился к официальному признанию весьма осторожно. Главным для него всегда было признание народа.
За эту простоту и человечность его любили люди. Помню, утром просыпаемся в селе, а у порога банка свежего молока стоит.
— Всенародная любовь иногда была чрезмерной…
— Это точно. Идем 9 Мая по городу. Навстречу — подвыпивший мужичок с орденами: «Коля, родной, а ты помнишь, как мы с тобой на Курской дуге, под Прохоровкой, воевали?.. «После фильма «Освобождение» с ним норовил выпить чуть ли не каждый ветеран. А отец не мог отказать. Позже он с самоиронией говорил: «Любому делу я привык отдаваться сполна… «Начались проблемы. Недоброжелатели даже хотели уволить Олялина с киностудии. Спасибо, Щербицкий вмешался, помог подлечиться. И когда в 1973 году родилась Оля, отец собрал друзей, накрыл поляну, а сам с тех пор — ни грамма. До конца дней своих остался трезвенником.
«Пойми, папа нравится женщинам, и тут ничего не поделаешь»
— Олялина особенно любили женщины. Его даже называли секс-символом советского кино. Но вот в любовных сценах с его участием что-то не припомню ни одного даже поцелуя. Никакой, как кто-то сказал, «парнографии»…
— Папа, когда ему задавали подобный вопрос, шутил: если поцеловался, дальше обязательно нужно сделать следующий шаг. И говорил, что поцелуй в любовных сценах, даже самых кульминационных, не всегда нужен. Важно показать его желание, предчувствие, предвкушение, если оно обоюдное. Зритель сразу чувствует, что возникло взаимное притяжение, ему это нравится, он ждет, подзуживает: ну, ну… А тут фиг вам! Но все равно зритель балдеет.
— Да, Олялин умел очень много сказать взглядом, без слов. И вполне естественно, что за таким мужчиной бегали толпы поклонниц, дежуривших по ночам у подъезда, присылавших мешки писем. Как мама относилась к этим издержкам славы?
— А так и относилась. Как к издержкам. С пониманием. Не думаю, что, как любой нормальной женщине, ей это всегда было приятно. Но терпела. Однажды отец, то ли в шутку, то ли просто из-за чрезмерной занятости, попросил маму ответить от его имени одной даме из Новосибирска, кажется, кандидату каких-то умных наук. Мама написала. Через некоторое время от той женщины пришло письмо: я согласна быть вашей. «Ну вот видишь, — сказал папа, — а ты хотела, чтобы я ей написал… «
Когда мне исполнилось лет пятнадцать, голос у меня стал похож на отцовский бас. Одна позвонившая нам домой поклонница приняла меня за папу и стала чуть ли не признаваться в любви. Во мне взыграл юношеский максимализм, я не выдержал и очень грубо ей ответил. Мой разговор услышала мама: «Никогда не говори так с людьми, — укорила она. — Пойми, папа нравится женщинам, и тут ничего не поделаешь. Не будешь же ты ругаться с каждой особой, которая ему симпатизирует… «Как женщина она понимала их. Как и то, что больше всего в жизни папа любил свой дом и семью.
— Большие эмоциональные и физические перегрузки со временем привели к необходимости сделать операцию на сердце, которую Николай Владимирович попросил запечатлеть на видеопленку. Зачем?
— Это были тяжелые 90-е, когда рушилось все — экономика страны, кинематограф, медицина, вера… С полок магазинов исчезли отечественные товары, везде возникали базары с заграничным барахлом. Говорили, что лечиться эффективно теперь можно только за границей и только за большие деньги. У нас же «рубить капусту» начали всякие невесть откуда взявшиеся целители и шарлатаны. А настоящие медики бедствовали.
Отец с большим трудом нашел деньги для лечения в Украине. Ему помогли одна из столичных фирм, торгующих косметикой, и московский друг, тогдашний главком ВВС России генерал Петр Дейнекин. Еще во время подготовки к операции в институте Амосова мы увидели столько горя — взрослых и маленьких пациентов, нуждающихся в помощи. И прекрасных врачей, способных творить чудеса в тяжелейших условиях нехватки необходимых для эффективного лечения препаратов и оборудования.
Доверившись отечественным медикам, отец хотел поддержать их морально и решил: если операция пройдет успешно, он создаст телевизионный фильм о спасавших его украинских хирургах, о том, что медицина в Украине есть и она не хуже, чем на Западе. Только ей надо помочь.
К сожалению, снимавший все это оператор поступил непорядочно: отснятый материал без согласования с отцом он прокрутил на одном из телеканалов, где пленка так и осталась, папа не смог ее забрать. А хотелось бы все-таки сделать фильм.
Кстати, некоторое время после операции на счет института продолжали поступать пожертвования граждан «для Олялина». Скопилась приличная сумма, и руководство института предложило: «Николай Владимирович, заберите, это ваши деньги!» Отец отказался: нет, спасибо, сделайте на них операцию какому-нибудь ребенку или взрослому.
После лечения он еще снимался, занимался творчеством. Со съемок в «Дневном» и «Ночном дозоре» вернулся окрыленный: «А руки-то помнят!.. «Эту фразу однажды произнес в фильме «Когда деревья были большими» партнер отца Юрий Никулин, игравший роль спившегося работяги, которого попросили выточить деталь, и оказалось, что человек не забыл любимую профессию.
«Чтобы похоронить отца, мне пришлось два дня бегать по чиновникам»
— Так что же случилось год назад?
— Отец чувствовал себя более-менее сносно и собирался ложиться на плановое профилактическое лечение. Вдруг начал жаловаться на боли в животе. Думали, гастрит, которым папа, как и многие артисты, страдал с молодости. В больницу он поехал не сразу. Поначалу не хотел, думал отлежаться дома. Медики тоже вроде ничего особенного не обнаружили. И вдруг — обширный инфаркт. А 17 ноября мы все — мама, Оля и я с женой Аллой — неожиданно проснулись в четыре утра. Представляешь? А ведь живем в разных концах города! О том, что папа умер именно в это время, нам из больницы сообщили позже. Значит, мы что-то почувствовали!
— С похоронами особых проблем не было?
— Знашь, чтобы добиться разрешения похоронить народного артиста Украины на Байковом кладбище, мне пришлось почти два дня бегать по чиновникам столичной мэрии. Они все время отфутболивали меня один к другому. Мобилка разрывается: все спрашивают, когда и где будут похороны, а я не могу ничего ответить. Под конец второго дня не выдержал, позвонил друзьям отца — депутату Василию Михайловичу Горбалю и бывшему министру обороны Александру Ивановичу Кузьмуку. Они оба были за пределами Киева, но тут же приняли меры. Через десять минут мне сказали в мэрии, что вопрос решен, место выделено…
16911Читайте нас в Facebook
