Академик николай касьян: «звание народного врача ссср президент михаил горбачев присвоил мне после того, как я за три дня выровнял шею раисе максимовне… »
«Однажды мы с Юрием Никулиным и маршалом Куликовым потеряли в цирке своих жен!»
«Мыкола!» — запросто протягивает огромную крестьянскую лапищу Николай Андреевич. Добродушный великан со всклокоченными после нелегкой работы волосами устало откидывается в кресле и улыбается: «Все, на сегодня прием больных окончен». Зеленый хирургический костюм плотно облегает могучую фигуру.
Господи, чего только не говорили о Касьяне еще пару лет назад: что спился или вообще почил в бозе. А он, оказывается, как Ленин, и теперь живее всех живых! По-прежнему бодр и жизнерадостен, шутит с пациентами и своими помощницами, весело поносит традиционную медицину и прочих былых обидчиков, щедро сдабривая колоритную речь весьма эмоциональными смачными словечками.
Но началось наше знакомство с того, что доктор Касьян вспомнил, как несколько лет назад «ФАКТЫ» проводили читательский конкурс частушек под девизом «Лишь бы не было войны… ». А его частушку не напечатали.
«Так прочтите сейчас!» — щелкаю диктофоном. Доктор с ходу выдает:
«Пусть любовные секс-акты
В жизни мне и не нужны,
Но находят место в «ФАКТАХ»!
Лишь бы не было войны…
И пускай побольше партий
Будет у моей страны — Голубых еще прибавьте!
Только б не было войны…
Представляете — был в Китае. Там всего лишь одна партия. А как люди живут! Какая медицина! Народу — муравейник. И самая низкая в мире заболеваемость туберкулезом и прочими хворями. А у нас — только партии. Скоро появятся партии чифиристов, онанистов, сраколизов. Да ну их в баню! Зачем столько? Я же в партии ни в одной не был, хотя не раз приглашали. Выступая на съезде народных депутатов СССР в Москве, сказал: «Я беспартийный, зато жена моя в партии. Но мы с ней живем вот так! Потому что народ и партия — едины».
… Пытаясь деполитизировать разговор, выставляем на стол нехитрые гостинцы — шампанское и «Киевский» торт.
- Ой, зачем, ребята, вы тратились! У меня все есть! Пошли покажу! — Николай Андреевич ведет нас в комнату отдыха и распахивает дверцу холодильника, уставленного разнокалиберными бутылками и закусками. По этикеткам, наверное, можно изучать географию ближнего и дальнего зарубежья. — А ну-ка, Валюша, солнышко, подсуетись, — обратился доктор к своей очаровательной помощнице Валентине Следь. И пока доктор показывал нам уютные комнаты центра, основную часть которых составляют одно-, двух- и трехкомнатные гостиничные номера со всеми удобствами для платежеспособных пациентов, и комнату-музей, в рабочем кабинете появилась скатерть-самобранка, уставленная тарелочками с копченым и соленым салом, маринованными грибочками, селедочкой, отбивными с картошкой, прочая вкуснятина. И, конечно, кое-что погорячее.
Гостям доктор наливал водку, а себе — тоже из казенной бутылки — бальзам, который разбавлял местной минералкой с его портретом на этикетке.
- Ой, уже не могу, — признался Николай Андреевич. — А раньше сушил — двух литров в день не хватало. Да еще потом садился за руль и гостей развозил! Однажды в Москве Юрий Никулин пригласил меня и маршала Советского Союза Виктора Георгиевича Куликова (он одно время командовал Киевским военным округом) к себе в цирк на Цветной бульвар. С женами, конечно!
Посадил нас на хорошие места. Отличные места. А до начала представления еще десять минут. Ну что глазами моргать? «Пошли, мужики, кое-что покажу, — говорит Юрий Владимирович. — А вы, милые (обращается к дамам), тут посидите».
Заводит нас с маршалом в одно место. Потом в другое. И везде нас хорошо принимают! Отлично принимают! Программа уже идет. А мы все принимаем. Пошли вниз, где звери в клетках. И звери нас принимают.
Потом Никулин говорит: «Как же так: везде вы побывали, а в моем кабинете нет!» Идем в кабинет. Представление подходит к концу. Но в кабинете — холодильник примерно такой же, как у меня. Там все есть. «Ну, — говорю, — тут только слона нет». «Извините, слоновьих яиц нет. Очень большие», — разводит руками Никулин и открывает бутылку. Нас уже ищут, выход Никулина должен быть, представление скоро кончится! А Юрий Владимирович — дверь на ключ. И все. Нас нет! Хорошо сидим, душевно.
И вдруг, уже сорок минут прошло, как его осенило: «А где же наши жены?!» Выражение лица у него было, как в кино. У нас с маршалом, наверное, тоже. Где же их искать? Но он примерно знал. Нашли их у выхода. Увидели они нас — маршал по стойке смирно встал. Боже, моя Андриана злая — аж шипит до невозможности.
Но Никулин — это все-таки Никулин. Он — к ней: ну что ты, Николаевна, уси-муси… Начал ее гладить. Короче, она его поцеловала.
«А теперь, — говорит Юрий Владимирович, — п… дуйте домой». Домой — это в гостиницу «Москва». Вот такой мужик был! Сильнейший.
«После моих успешных сеансов главврач Феофании пожелал, чтобы ноги моей у них больше не было»
- Николай Андреевич, вам и с Горбачевым приходилось за столом сиживать…
- Да, случалось не раз. С ним меня познакомила председатель Верховного Совета УССР Валентина Шевченко. У нее когда-то была позвонковая грыжа. Меня вызвали к ней в Феофанию. Лежит, бедная, встать и ходить не может. Каждое движение — адская боль.
И рядом — вся профессура, главврач правительственной больницы, главный нейрохирург Минздрава… Говорят, что консилиум решил: только операция. Но, дескать, Валентина Семеновна настояла, чтобы еще вы ее проконсультировали.
Слушайте, я впервые в жизни так близко видел председателя Верховного Совета и в душе молил Бога, чтобы у меня все получилось и чтобы больная поверила мне. Она поверила, расслабилась. И ойкнула, лишь когда я нащупал и поставил на место выпяченный диск. «Что ты делаешь? — заорал главный нейрохирург. — Под суд пойдешь!» Но Валентина Семеновна его мягко осадила: «Я же вас просила не вмешиваться… » Тогда главврач заставил меня сделать запись в истории болезни, чтобы их, бздунов, потом не обвиняли.
Словом, за пару дней я ее вылечил. Но, послушайте, что было в конце. С Валентиной Семеновной мы очень нежно, душевно простились. Я вышел во двор, сажусь в машину. Когда подходит главврач: «Чтобы вашей ноги больше никогда не было в моей больнице!»
Ну, тут уже и я не выдержал: «Да на хрена мне она нужна вместе с вами!» — и уехал в Киев. А вскоре мне присвоили звание заслуженного врача Украинской ССР. Указ подписала Валентина Шевченко. Прекрасная женщина. Мы при встречах всегда с ней целовались.
Однажды я совершенно неожиданно встретился с Валентиной Семеновной в фойе Кремлевского дворца съездов в Москве. Оказывается, она меня разыскивала. Обрадовалась, поцеловала. «Слушайте, дорогой Николай Андреевич, вы мне очень нужны, — говорит. — Вас хочет видеть Михаил Сергеевич Горбачев. Но что это? — принюхалась. — От вас, извините, перегаром пахнет. Неужели вчера так смачно выпили?» «Дак не вчера, сегодня!» — улыбаюсь виновато. А ко мне в гостиницу в тот день приехали два земляка, очень хорошие люди. Ну и мы втроем пообедали немножко — сначала приговорили бутылку «Столичной», потом «Арарата». Не волнуйтесь, я сейчас. Забегаю в парикмахерскую, требую меня причесать и наодеколонить «Шипром». Потом взял пульверизатор и даже во рту побрызгал.
«Да, зашипровались хорошо», — засмеялась Шевченко. И мы пошли к президенту СССР.
Встреча с Горбачевым у меня была не первой. Поэтому я шел к нему совершенно спокойно. Михаил Сергеевич поднялся с кресла, приблизился ко мне, подал руку. «Извините, — говорит, — что, наверное, оторвал вас от дел, но, знаете… » Вдруг посмотрел мне в глаза, немного отступил: «Понимаете, я терпеть не могу запах «Шипра». У меня на него что-то похожее на аллергию. Об этом моем недостатке хорошо знал дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт Леонов. Всякий раз, зная, что предстоит встреча со мной, Алексей Архипович насквозь пропитывал себя «Шипром». Причем ни разу я не замечал, чтобы он был подшофе. Но однажды на мой вопрос, почему он так любит этот одеколон, космонавт мне искренне признался, что «Шипр» всегда забивает запах и алкоголя, и перегара… »
«Павло Тычина посоветовал мне вырабатывать собственный стиль»
- Увидев, что я смутился, Михаил Сергеевич захохотал, — продолжает Николай Андреевич. — А мне будто пилой по спине кто-то прошелся. Ну, думаю, влип. Но врать я не привык: «Да, Михаил Сергеевич, я тоже сегодня немного выпил. Но не знал, что у вас аллергия. Извините… » — «Ладно-ладно, не переживайте», — смеялся президент. Он вел себя запросто, искренне. Но я тогда мысленно дал себе слово больше никогда не идти к официальным лицам навеселе.
А понадобился я ему вот зачем. У Раисы Максимовны голова была немного в сторону наклонена. Три шейных позвонка сбиты. Она лечилась в Израиле, Германии — ничего не помогло. Предлагали операцию. Наша медицина вообще боялась подступаться.
И, я вам скажу, шея — дело очень серьезное. Коллегам зачастую вообще не рекомендую делать какие-либо манипуляции с ней. Ведь можно крутануть голову и разорвать спинной мозг…
- В 90-е годы в Киеве в Октябрьской больнице работал прекрасный мануальный терапевт, который вдруг… повесился.
- Да, я знал его. А версия гибели… Говорили, вроде он крутанул голову и порвал спинной мозг генералу, который после этого умер.
Ну а я за три дня выровнял Раисе Максимовне шею. Она молодец, терпела хорошо, мужественная была женщина. Но, извините за прямоту, мне не понравилась. Вроде она — командир. И еще кое-кто из окружения. Еще когда Горбачева избрали президентом СССР, на церемонии инаугурации Анатолий Собчак огромный букет цветов подобострастно так преподнес Раисе. Будто это ее избрали. И другие. А ему — ну хотя бы кто-нибудь… Хоть бы кто сказал! А потом мне пришлось ехать с ними в Париж. Уж там я насмотрелся: полвагона одежды для нее везли, и вся эта прислуга — ну елки-палки!.. Мне все это очень не понравилось.
А с Горбачевым было проще. И поболтать можно душевно, и по рюмке выпить.
- Звание народного врача СССР Горбачев присвоил вам не только за излечение Раисы Максимовны. Через ваши руки прошло процентов восемьдесят космонавтов, многие известные артисты, ученые, писатели, политики, руководители Украины…
- Костоправами у меня были еще дед и отец, имевший образование один класс церковно-приходской школы. Но к ним шли люди со всей округи. И никому хуже после их помощи не становилось. Все благодарили.
А власти это не нравилось. Отца (да и меня потом) называли шарлатанами. Хотя у отца весь чердак был завален человеческими костями. По ним он сам изучал строение и болезни суставов, а потом и мне, пацану, начал показывать. Возможно, потому, что я один не боялся лазить на тот чердак.
Но в медицину я поначалу не стремился — хотел литератором стать. Однажды написал стихотворение в стиле тычининского «Всїх панїв — до одно ями… » и отправил самому поэту. Вскоре Павел Григорьевич прислал мне газету с моим опубликованным стишком и письмо, в котором похвалил меня, но посоветовал вырабатывать собственный творческий почерк.
«Говорить правду меня научил маршал Чуйков»
- Вообще-то, поначалу меня нигде не публиковали, — продолжает Николай Касьян. — Почему, не знаю. Пока весной 1953 года я не отправил в «Литературную газету», главным редактором которой тогда был Константин Симонов, стихотворение, посвященное смерти Сталина. И капец. Касьяна начали печатать! Да еще как! В начале 60-х годов «Комсомольская правда» объявила конкурс на лучшее стихотворение на тему борьбы за мир. Второе место было присуждено Роберту Рождественскому. А первое, как вы думаете, кому? Правильно, Касьяну! А к этому еще и премия — 10 тысяч рублей! «Волгу» можно было купить или два «Москвича». «Жигулей» тогда еще не было.
Так мы ту премию с Робертом и другими товарищами пропивали неделю! И еще не хватило. Слава Богу, зарплата в то время у меня была 850 рублей — я служил начальником медико-санитарной службы войск спецназначения Министерства охраны общественного порядка Казахской ССР, у меня в подчинении были даже самолеты… Кстати, там я познакомился с дважды Героем Советского Союза маршалом Василием Чуйковым. Он был моим непосредственным начальником.
Василий Иванович научил меня говорить правду. Как-то весной мы с ним посадили вдоль аллеи на территории воинской части в Северном Казахстане семь маленьких елочек.
Где-то через год в этой части ЧП — вспышка инфекции. Чуйков летит из Москвы, я — из Алма-Аты. Приезжаем в часть. Идем по аллее. А елочки-то наши вымахали метра под полтора! Чуйков дернул за ветку — елка вылезла из земли. Вместо корней — обрубленная палка.
Маршал воткнул ее на место, велел построить личный состав и обратился к начальнику медсанчасти: «Природа у вас благодатная. Как деревья быстро растут! Ну-ка, товарищ полковник, потяните за веточку. Тяните, не бойтесь!» Тот потянул и выдернул всю елку. «Так вот, товарищ полковник. Вы уже не полковник! И деревья сажать будете на Крайнем Севере». Оказывается, наши елочки не принялись. Так начальник медсанчасти не придумал ничего лучшего…
А потом я серьезно заболел. Туберкулез. Понимаете, ведь там, где я служил, — урановые рудники, пыль. Рабочий день — всего один час с хвостиком. Я не берегся, молодой был, дурак. Две каверны открылись в легких. Мне становилось все хуже. Врачи настаивали на операции — хотели удалять верхние доли обоих легких. Дали первую группу инвалидности, комиссовали из армии. Я написал домой. Вскоре получил письмо от мамы. Она была категорически против операции. Дескать, приезжай — сами вылечим. «Но если согласишься идти под нож — учти, что мы с отцом хоронить тебя, дурака, не будем», — писала мама. Когда я вернулся в родное село, мать за меня — и в Полтаву к какой-то монашенке. Помню, старая такая, страшная, зубы торчат вперед, как у Бабы-яги. Раздела меня, приложила ухо к моей груди (вот где врач настоящий!). «Ой-ой-ой, — говорит. — Но ничего. Ты еще молод. Будешь меня слушаться — вылечишься». Дала она мне двухлитровую банку какой-то черной мази и велела трижды в день по столовой ложке принимать. На вкус, наверное, хуже говна… Но на третий день я начал ощущать улучшение. Доел эту банку — монашка дала новый состав, менее противный, на барсучьем жире. Чепуха. Все! Я пошел на поправку. Пока прикончил эту банку, поправился на 10 килограммов. А ведь весил уже всего 53 килограмма при росте метр восемьдесят два!
Третий состав и вовсе был прелесть — бутыль с травами, залитыми чистым спиртом. И пить его надо было по сто граммов три раза в день, не разбавляя. Для меня лекарства лучше нет! Я эту бутыль осушил. Начал курить. Жизнь наладилась! На перекомиссии мне, инвалиду первой группы, еле третью дали. А потом и ту сняли!
Вот вам и наша медицина… Чуть что — под нож или химию. Каждый день что-то придумывают, брешут, рекламу по телевизору гонят. Я понимаю аспирин. В него я верю. Он будет долго.
- А почему вы учились на санитарного врача, а не на хирурга, скажем, ортопеда?
- Я, миленький, почти все время учился на лечебном факультете, хорошо изучил анатомию, патологическую анатомию, невропатологию и прочие медицинские предметы. Но на предпоследнем курсе нам сказали, что в стране не хватает санитарных врачей-мужчин, способных возглавить райсанэпидстанции и выше.
Так я попал после института, это был 1960 год, на Западную Украину главным санитарным врачом одного из районов. Как-то, обследуя территорию села, где произошла вспышка брюшного тифа, наткнулся на заброшенный колодец, который был завален трупами женщин и детей.
Не скрою, испугался так, что сообщил даже не в Киев, а сразу в Москву. Через некоторое время меня вызвали в органы, сообщили, что раскрыта банда, которую возглавлял… второй секретарь райкома партии, что в ее планы входило убить и меня. Мне посоветовали сменить место жительства. Так я оказался в армии и в Казахстане. Хотя впоследствии снова работал на Западной Украине, где и встретил Андриану, мою бандеровочку любимую. Иду однажды по улице, а навстречу идет — такое маленькое, интересное. И язык мне показало. Ах ты, идри твою мать, я тебе сделаю.
Вот так мы и познакомились. Она домоуправом работала, была на десять лет меня моложе. Но прежде, чем мы подружились, я ее на 50 рублей оштрафовал — мусор вовремя не вывезла. А потом жалко ее стало. Зарплата у нее тогда была рублей семьдесят.
«Черномырдину я сказал, что моя столица — Кобеляки»
- У меня выросли три дочери от первого брака, — продолжает Николай Андреевич. — Мы с Андрианой очень хотели еще и мальчика. Решили взять в детдоме. Приехали (ну, договорились, конечно, заранее с руководством). Увидел меня Янек в коридоре — беленькая головка, годика два ему было — и бросился ко мне: «Папа, а где мама?» А Андриана стоит у окна и рыдает. Я схватил его на руки и сам чуть не реву. Мы потом переделали документы, дали ему мою фамилию и мой день рождения — 10 апреля.
- Ян Николаевич знает об этом?
- А как же! Конечно, знает. А вы хотели бы, чтобы мы скрыли, а потом какая-то сволочь ему растрепала и парень получил травму? Всегда же кто-то найдется. А так и мальчик знал, и люди посудачили, потом надоело.
Парень вырос хороший. Правда, мы в строгости его воспитывали. Андриану он и сейчас боится. Слово мамы для него закон. Не пьет, не курит, выучился. Работает хирургом-травматологом в нашей районной больнице, стажировался в Киевском НИИ травматологии и ортопедии, помогает мне и как способный мануальщик, и как организатор, и как президент Кобелякского районного благотворительного фонда мануальной терапии «Академик Касьян».
Ведь что получилось? Еще в 1989 году председатель Совета министров СССР Николай Иванович Рыжков, дай Бог ему здоровья, отдал распоряжение на строительство Центра мануальной терапии, выделил необходимые средства. Стройка закипела. Даже улицу назвали Мануальной! Но после распада Союза стройка захирела, финансирование прекратилось. То, что было построено, начали растаскивать энтузиасты «ворстроя» и «хапстроя», возводившие неподалеку целый городок частных домов. И все. Стройка кончилась. Хотя еще и Спиженко, и Сердюк (министры здравоохранения) обещали. И Виктор Ющенко, дважды посещавший строительство, обещал. А в результате просрали мы центр.
- Как так просрали? А мы с вами где сидим?
- Э-э, дорогуша. Это другой центр. Новый. Замучились мы принимать людей в моей летней кухне и других приспособленных помещениях. Надо было что-то думать. Но сами мы такую стройку не осилили бы. Создали благотворительный фонд, который возглавил Ян. Начали рассылать письма-просьбы разным физическим и юридическим лицам. Потом приехала к нам тележурналистка Оксана Марченко, сняла о нас передачу, рассказала о наших бедах своему мужу, известному политику и бизнесмену Виктору Медведчуку. Он выделил средства, прислал строителей. Андриана за собственные 15 тысяч гривен купила участок — около 15 соток. А я нарисовал эскиз — сколько мне нужно комнат, их расположение. И меньше чем за год здание построили.
- Вы с Медведчуком встречались?
- И в глаза не видел. Он не приезжал, руководил из Киева. Знаете. О нем разное говорят. Но за то, что он такой подарок людям сделал, низкий ему поклон.
Мы надеялись, что это здание будет собственностью Виктора Медведчука и Оксаны. Но, очевидно, в силу известных обстоятельств им теперь не до нас. Они сказали: все оформляйте на себя.
Куда теперь деваться? Оформляем, воюем с бюрократами. Но мы как-то никогда не задумывались над тем, что эксплуатационные расходы на такой дворец могут оказаться нам с Андрианой и Яном не под силу. Поэтому фонд Касьяна ищет спонсоров или людей, способных оказать благотворительную помощь. Словом, вляпались мы.
- А денег за платные услуги не хватает?
- Один сеанс стоит у нас десять гривен. Но случается, приезжает такая беднота, что больше двух гривен взять совесть не позволяет. Бывает, и вовсе без денег лечим, еще и на обратный путь даем. Не прогонишь же человека.
Кое-кто думает, что Касьян — миллионер. Да, был в 90-е годы миллионером, как все. В советское время я смог купить себе «Жигули» и недостроенный домик, провести туда газ. Кстати, природный газ появился в Кобеляках благодаря моему знакомству с министром газовой промышленности СССР.
- Так вы и с Черномырдиным знакомы?
- Конечно. Виктор Степаныч при первой встрече удивился, почему я живу не в столице. А принимавший участие в том разговоре мой товарищ говорит ему: «Николай Андреевич про столицу стихотворение сочинил». — «Да ну! — оживился Черномырдин. — Давай!» Я замялся: «А не обидитесь?» — «Чего уж там, валяй, поэт… » — «Ну тогда… «Москва и Америка — до сраки. Столица наша — Кобеляки!.. »
Черномырдин расхохотался. Так меня секретари ЦК КПСС Зайков и Зимянин приглашали работать в Кремлевской больнице! Отказался. Почему, говорю, я не должен простой народ лечить? Я из него вышел — с ним и останусь. Надо кому-то из уважаемых людей помочь — пожалуйста, на пару дней могу приехать. Так они как начали вызывать! И партийно-государственную элиту лечил, и известных артистов, и писателей. Восемьдесят процентов космонавтов лечил и не взял ни копейки. Только гостиницу нам оплачивали и суточные. После этого Министерство обороны СССР подарило мне первую «Волгу» ГАЗ-2410. Позже, вторую, — мэр Киева Сан Саныч Омельченко.
А однажды меня с семьей пригласил в Ленинград член Политбюро ЦК КПСС, секретарь обкома Романов. Встретили нас на вокзале машиной, привезли в гостиницу «Смольная». В номере — четыре комнаты, мать его так, пианино… И огромный такой холодильный шкаф. А там, матїнко рїдна, чего только нет! И вина-коньяки дорогие, и икра-балыки, и прочие всякие закуски — куда моему холодильнику. А я же думал, что за все надо платить, и ничего не брал. Все ждал, когда пригласят вниз в столовую — отличная была столовая. Дешевая… На рубль двадцать можно было наесться вот так.
Ну, побыли мы там. Полечили многих. Романов был доволен. Пришло время уезжать. Спускаемся вниз. Говорю провожающему, что должен за гостиницу рассчитаться и бутылочку там одну я взял. «Ну что вы, Николай Андреевич, вы наш гость, все оплачено!» Ах ты ж, туды твою… «Стоп! — говорю. — Возвращаемся. Кажется, забыл одну вещь» — и бегу в номер со своим чемоданчиком к холодильному шкафу…
На вокзале носильщики предлагали помочь нести чемоданчик — все, говорю, несите, а чемоданчик ни фига не отдам.
Андриана догадалась. В поезде говорю: «Мамко, возьми портфельчик!» Она открыла — и на меня матом. Там все есть: три бутылки коньяка, балыки, десять банок паюсной икры… Ну сказали же — гость.
839Читайте нас в Facebook
