«17-летний сын помогал взрослым закапывать в огороде фрагменты тела отца», — жительница Мариуполя

— Анна, как все начиналось в Мариуполе? Каким для вас было утро 24 февраля?

— Мне позвонила подруга: «У нас бомбят». Ответила, что слышала какой-то громкий звук, но мне показалось, что это хлопнула входная железная дверь в подъезде. Спустя время стали звонить отовсюду: «Это ужас, все громыхает».

— Ваш муж военнослужащий. Наверняка предупреждал вас, что надо готовиться к худшему.

— В том-то и дело, что нет. Хотя насторожило, что его 18 февраля срочно отозвали из отпуска. Он еще четыре дня мог бы побыть с нами.
Никто не ожидал, что будет такое. Мы с мужем даже не оговаривали, как действовать в случае чего.

В первые часы я еще надеялась, что как-то пересидим в коридоре — за двумя стенами, как советуют. Пришел сосед: «Пойдем посмотрим, что в подвале. Вдруг придется там ночевать». Спустились. Как раз начали бомбить. Через полтора часа все затихло, поднялись к себе. Не успели дойти до квартир, как услышали жуткий свист летящих ракет. Такое ощущение, что они падают просто возле тебя. Чудом заскочили за пространство около лифта. Дети испугались и кричали. Закрыла ладонями уши младшему: «Успокойся, все хорошо».

Сын после этого от меня вообще не отходил. Ни на секунду не оставался ни с кем. Я не могла даже пойти в туалет.

В ту ночь мы все-таки остались дома. Уже не было ни воды, ни газа, ни отопления, не электричества — ничего. Все ходило ходуном. Наша кровать могла стать для нас братской могилой.

Запасов еды особо не было. Если бы не отец, вообще не знаю, что делала бы. Он живет в другом районе. Сначала добирался к нам пешком, потом остался. В первые дни ходил по магазинам, покупал, что было. Помню, что купил два десятка яиц по двести гривен за десяток и какую-то курятину, которую потом жарил на костре.

В ночь перед тем, как мы спустились в подвал и уже больше оттуда не выходили, неподалеку что-то сильно взорвалось. Отвалился навесной потолок. Дочь спала в коридоре. На следующий день, когда начали бомбить, она попросила: «Отведите меня в подвал». Дедушка ее повел. Едва они вышли, начался кошмар. Входную дверь повело от взрывной волны. Схватила сонного сына и бегом за ними.

Дочь ужасно боялась и за все это время не вышла из подземелья ни разу даже воздухом подышать. А с сыном была другая серьезная проблема. Он категорически отказывался идти в подвал. Подходим, закрывает дверь: «Пошли домой».

Еду нам готовил отец. Я понимала, что мне нужно кормить детей, и… не могла выйти во двор. Вот руки опускаются и не хочу ничего делать.

У отца проблемы с ногой — протез на тазобедренном суставе. Он ночевал в нашей квартире в жутком холоде — всего три градуса. Рассказывал: «Бахает. Лежу и думаю, если, не дай Бог, прилетит, кто к моим детям пойдет, кто им поможет?» А я лежала в подвале: «Ну все, в дом прилетело, а там отец на пятом этаже».

Но самое страшное, что я не знала, что с моим мужем и с мамой. 23 февраля мама выехала в Киев на похороны и до сих пор она там. Связи со 2 марта не было. Я сходила с ума от неведения. Здесь я вижу — вот мои два ребенка, вот мой папа, периодически прибегал брат, чтобы рассказать, что с нашей бабушкой все нормально. А что с мужем и с матерью?

Муж тоже очень переживал. Во время бомбежек я ложилась, обнимала детей и молилась — о нас, о нем. Точно так же он молился за нас.

— В Мариуполе вода была самым большим дефицитом. Где вы ее брали?

— Мужчины ходили на криничку. Это довольно далеко. Отец тоже с ними ходил. Люди стояли в очереди, а вокруг летали осколки снарядов. Отец мужчина очень крупный. Когда все падали на землю, он стоял, потому что потом не поднялся бы из-за ноги. Недавно сказал: «Не знаю, как в меня не попало».

Как-то ребята из подвала пошли за водой и не вернулись. Как мы переживали! Спрашивали друг у друга: «Ну что, не пришли?» Оказывается, их остановил дэнээровский патруль, потому что начался комендантский час, и продержал в каком-то гараже до утра.

— Детей в подвале было много?

— Очень много. Дети есть дети. Ухитрялись даже бегать в таких условиях. Некоторые им делали замечания: «Пыль тут поднимаете».

Мариупольским детям очень досталось. Семья моей подруги детства жила в частном доме на «Черемушках». Позже мне рассказали, что муж подруги вышел на улицу, чтобы собрать какие-то ветки для костра, и его разовало снарядом. 17-летний сын помогал взрослым закапывать в огороде фрагменты тела отца. А его шестилетняя сестра после этого начала мочиться в постель. Такие последствия стресса.

Читайте также: «Трупы на деревьях и на земле, куски человеческой плоти, братские могилы», — врач-интерн об аде в Мариуполе

— Что с вашим домом?

— Удивительно, но лишь окна выбиты. Дом, что стоит перед нашим, сгорел полностью.

Иногда созваниваемся с соседом. Чтобы позвонить, ему надой пойти в район METRO, где есть связь. Рассказал, что оккупанты недавно ходили по подъезду — делали опись уцелевших квартир, хозяева которых покинули город. Хотят туда поселить тех, кто остался без жилья.

Многим уезжать некуда. Сосед говорит: «Куда я поеду?» Знакомая рыдает в трубку. Осталась одна, дети выехали. Хочет в Украину. А как это сделать, непонятно.

У меня там остались брат и бабушка. Когда мы выезжали, не знали, что с ними. Их район полностью стерт с лица земли.

— Что рассказывают те, кто остался?

— Сейчас там тихо. Российские СМИ пишут, что дали воду и свет. Но люди говорят, что только в некоторых домах. Воду в частном секторе подают хаотично, так как много порывов. Вроде потихоньку пытаются запустить газоснабжение.

Людям жить не на что. Работы нет, денег нет. Даже если были на карточке, где их снять?

— Пушилин заявил, что из Мариуполя сделают город-курорт.

— Какой курорт? О чем он? Мне кажется, Мариуполь наши должны отбить. Там многие ждут деоккупацию.

— Кремлевские пропагандисты цинично врут, что город обстреливали ВСУ.

— Могу сказать одно. Моя очень близкая подруга работала в воинской части, вела учет вооружения бригады, которая находится в пункте постоянной дислокации в Мариуполе. Она говорит, что у них точно не было ничего, чтобы так обстреливать. Кажется, всего три беспилотника на учете. Зачем ВСУ делали бы такое? Это полый бред.

Мы все так переживали за тех, кто находился на «Азовстали». Муж знакомой девочки пошел добровольцем в «Азов». Был на этом заводе. Сейчас в россии в СИЗО. У них трое деток. Она постоянно плачет.

Читайте также: «Моего мужа оккупант застрелил на глазах 14-летнего сына»: рассказ жительницы Бучи

— Как вы выбрались из города?

— В ночь на 17 марта дочку всю ночь рвало и поднялась температура. Ей было настолько плохо, что согласилась пойти домой. Видимо, отравление или какая-то инфекция. В подвале же все грязное, воды толком нет. Только салфетки влажные.

Поняли, что оставаться больше нельзя. Отец пошел в гараж, где стояла машина мужа: «Если целая, заведу и приеду», хотя двадцать лет не садился за руль. Машина была разбита. По пути назад зашел к бывшему сотруднику, у которого «Таврия» была на ходу. Договорился, что на следующее утро тот вывезет нас на блокпост, откуда автобусы доставляют людей в село Володарское, где оккупанты организовали что-то вроде перевалочного пункта.

В тот день нам сказали, что в районе больницы вроде пробивается связь. Мы со знакомой побежали туда. Я первый раз за все время вышла за территорию двора. Увидела настолько жуткую картину… Вокруг руины, пожарища. Вот стоит дом, заваленный наполовину. Под завалами наверняка чьи-то тела. Пришла в ужас от увиденного.

Знаете, любой из нас мог погибнуть в любую секунду. Я в «Фейсбуке» подписана на группу — поиск жителей Мариуполя. Все так радуются, когда кто-то нашелся живым. Часто заходишь и читаешь: погиб, погибла, погибли. Точной цифры ведь никто не знает. Очень много детей, в том числе совсем маленьких, остались без родителей.

— Где людей хоронили?

— Соседка по подъезду умерла из-за сердечного приступа, она жила на девятом этаже, никуда не выходила. Закопали в небольшом палисаднике через дорогу. Еще одного соседа — перед домом. А где еще? Тогда как раз морозы ударили. Очень тяжело было долбить землю.

Читайте также: «Я сидела в подвале и тупо ждала смерти. Понимала, что мы оттуда не выберемся», — Надежда Сухорукова рассказала об аде в заблокированном Мариуполе

Но продолжаю о том, как мы выбирались. Путь из Мариуполя до Днепра занял десять суток.

В Володарском спросила у женщин, которые вели учет прибывших: «Как нам выехать в Украину?» Не думала, что это будет так сложно. Мы же не знали, что вообще происходит в стране. Ответили: «Автобусы только на Ростов». Думаю: какой Ростов? Мне надо к мужу, мне надо в Украину. Я только из Володарского смогла ему дозвониться и сообщить, что мы живы.

Видела, что люди не хотели ехать в россию. Вот стоит мама с трехлетним ребенком — в саже, видимо, после пожара. Наверняка ни денег, ни документов. Одна пожилая женщина говорила: «У меня только пенсионное в кармане, и все». Им оставалось только одно — ехать туда, куда предложат.

Знакомые рассказали, что их загрузили в Таганроге в поезд и восемь суток везли. Состав шел без обозначения маршрута. Никто не объяснял, куда едут. Проводники ходили и молчали. В Хабаровске при оформлении статуса переселенца потребовали: «Отдайте паспорт. Если решите уезжать, мы вам его вернем». И заставили дать расписку, что ты осознанно отдаешь паспорт. А люди после шока, не соображают, что подписывают. Им нужно хоть какие-то деньги получить, чтобы хоть что-то купить. Понятно, что украинский паспорт потом никто не вернет.

Из Володарского лишь один частный «бусик» возил людей в Бердянск, который уже тоже был оккупирован. Это был единственный маршрут не на российскую территорию. Мы ждали своей очереди три дня.

Жили в школе. Хорошо, что я там встретила знакомого, который нас поселил в кабинет, где были обогреватель, чайник, свет, можно было зарядить телефоны, да и вообще видеть друг друга. Он дал нам кресла-мешки и матрасы, чтобы детям было на чем спать (люди спали в классах, сидя за партами). Главное — там было тепло.

А в Бердянске нас поселили в спортивную школу. Там мы ждали шесть дней, когда дадут коридор. Когда приехали, нас записали в семьдесят какой-то по счету автобус. Спустя три дня прибыли автобусы. Люди туда побежали. Мы — нет. Отец сказал: «Что-то непонятное». Чутье его не подвело. Ту первую колонну остановили в Васильевке, и люди просидели в автобусах двое суток.

Из Бердянска мы за десять часов добрались до Запорожья. Автобус был настолько забит, что отец не мог даже с ноги на ногу переступить.

В Запорожье переночевали и отправились в Днепр. Там у сына открылась рвота, он поносил. Мы своими силами не справились и попали в больницу. Врачи сказали, что это реакция на стресс.

Пошли к психологу. Я думала, что дочь перенесла этот ужас легче. А оказалось наоборот. Дочь очень скучает по друзьям. Постоянно спрашивает: «Мама, мы поедем домой?» Отвечаю: «Ты же знаешь, что нам пока туда нельзя». Дочь очень хочет поехать к бабушке в Киев, чтобы хотя бы увидеться, но боится.

То же, что и мы, пережили тысячи людей. И как же это все было страшно. Но для чего-то мы остались живыми, для чего-то нужны…

Читайте также: «Больше всего россиян раздражало то, что мы такие красивые»: жительница Мариуполя о пережитом с шестимесячным сыном в фильтрационных лагерях