«Во всех моих характеристиках тюремное начальство писало: «На путь исправления не стал и становиться не собирается… »
«В девять лет я подстрелилиз отцовской двустволки товарища»
Сельчане уже привыкли к татуировкам и не боятся бывшего зэка. А поначалу с опаской наблюдали из-за заборов. Потом удивлялись: гляди, не пьет, а это в селе нынче редкость, зимой возле колодца обливается, по утрам бегает. Вся милиция приходила посмотреть, как Василий купается в проруби.
— Да, уже два года у меня другая жизнь, — рассказывает «ФАКТАМ» Василий Сергеевич. — Главное — жить хочу! С бывшей женой помирился. Сейчас мы с ней большие друзья. Она замуж больше не вышла. И с дочкой Валерией я в прекрасных отношениях. Лера в Житомире окончила колледж по праву, а теперь пошла на пятый курс в Киеве у Поплавского. На режиссера учится… Хочет снять обо мне фильм или передачу.
Я и курить бросил. Хотя всю жизнь курил. С детства. А тут, когда неделю пробыл здесь в Малине, посмотрел на небо и сказал: если сделаю хоть одну затяжку, Господь, накажи! И все. Знаю: если нарушу — последует наказание. Не меня накажет — на детях отразится. Поэтому боюсь за свою дочь. Совершу неправильный поступок — она может пострадать. И нынче даже запах дыма от хороших сигарет мне безразличен.
Василий Сергеевич теперь является руководителем центра адаптации для людей, освободившихся из мест лишения свободы.
— Ведь многим бывшим зэкам после освобождения некуда ехать, — говорит мой собеседник. — И мне хочется, чтобы они, как и я, выходили в этот мир, познавали Бога так же, как я его познал. Раньше не верил. А теперь верю, что Бог может сделать с нами, если его познать.
Поначалу понятия не имел, что такое эти центры. Дочь нашла в интернете постановление правительства об их создании. И прислала мне эти бумаги. Пошел с ними к пастырю церкви «Новое поколение» Игорю. Берусь, говорю, создать такой центр. Сам знаю, сколько проблем у человека, вышедшего из тюрьмы, — с документами, жильем, деньгами…
Мы взяли в аренду дом в Чоповичах. Там сейчас живет парень, Артур, ему 21 год, недавно освободился. Пил страшно, с десяти лет. А может, и раньше начал. Сирота, мать умерла. И вот теперь Артур не пьет, не курит.
Нам помогает церковь. На хлеб насущный сами зарабатываем. В леспромхозе работали, металлолом грузили. За огородом ухаживаем. Около двадцати соток у нас. Картошка своя, другие овощи. Нравится ли работать на земле? Не скажу, что особо нравится. Но приходится. (Смеется. ) Жизнь заставляет. Сельским жителям помогаем. Кому дров нарубить, кому забор или крышу починить. Я у мамы пенсию не прошу. А Артуру и так негде взять. Слава Богу, с голоду не умираем.
Кроме того, ездим в колонию строгого режима в Коростень и другие лагеря. У нас есть разрешение властей на проповедь учения Иисуса Христа. Я окончил курсы пастырей, читаю проповеди и рассказываю заключенным о центре. И многие, глядя на меня, начали задумываться.
— И как же вас, Василий Сергеич, в свое время угораздило попасть в уголовную среду? В какой семье выросли?
— В том-то и дело, что в нормальной, пьющей только по праздникам. Отец работал в Кемерово, в России, начальником монтажного участка на стройке. Мама — аппаратчицей на заводе, а после переезда на Украину — в торговле. Сестра у меня была хорошая, окончила педагогический институт. К сожалению, уже покойная. Сердце у нее болело с юности.
А приключения мои начались в девять лет. Я ходил в третий класс, неплохо учился. Однажды играли в войну. Мне взбрело в голову взять отцовскую охотничью двустволку. Не подумал, что заряжена. Нажал на курок и попал в живот товарищу. Ему удалили почку, еще что-то вырезали. Год лечился, остался инвалидом.
Мне по малолетству ничего не было. Милиция только ружье забрала. Да отец, кажется, штраф заплатил. И, наверное, за лечение. Я страшно переживал.
Тем не менее старший брат пострадавшего со своими пацанами начал мстить. Поймают — бьют. Я сначала терпел. Признавал вину. А когда понял, что избиения переросли из наказания в наслаждение жестокостью, попросил защиты у взрослого родственника. Он познакомил меня с ребятами, которые однажды пришли и навели во дворе порядок. Они стали моими кумирами. Я не знал, что мои заступники связаны с уголовным миром. Эти пацаны научили лазить по карманам.
«Мы хотели поиграть на гитаре, а нам пришили разбойное нападение»
— С тех пор жизнь моя переменилась, — продолжает Василий Исаев. — Когда мне было 14 лет, мы с компанией напали на улице на одного дядьку, отобрали у него шапку. Но нас вычислила милиция. Мне дали год колонии для несовершеннолетних. Там днем мы собирали детали для радиоприемников, а вечером учились в вечерней школе.
В колонии я отлынивал от работы и учебы. Во всех моих тюремных характеристиках писали: «На путь исправления не стал и становиться не собирается».
После освобождения отец устроил меня к себе на участок учеником монтажника-высотника. Но на работу я ходил только для того, чтобы в милиции, где после отсидки надо было периодически отмечаться, думали, что работаю. Иначе в советское время нигде не работающий человек мог попасть в тюрьму за тунеядство. Даже не совершая никаких преступлений.
Дома пытались повлиять. Но меня уже поглотила воровская романтика. Зачем работать, если деньги на безбедную жизнь можно доставать более легким и даже интересным способом?
— У карманников существовали какие-то правила — у кого можно красть, у кого — нет? Например, легко вытащить деньги у полуслепой и глухой старушки. Но разве ее не жалко?
— Иногда мы жалели бедных и старались воровать у более зажиточных. Но там срабатывала скорее не жалость, а другая логика: зачем садиться за старушкин рубль, если можно больше украсть у кого-то побогаче?
Хотя случалось и такое: как-то украл у девчонки деньги, а потом увидел, как она расплакалась. Подошел, вернул. Сказал, что нашел. Так многие воры поступали. Мы ведь все равно оставались людьми.
Вторую судимость я получил в 17 лет. За то, что мы с товарищем Женькой в дым пьяные явились вечером домой к знакомой девушке. Ее мама начала возмущаться, а собачка облаяла нас. Я пырнул псину охотничьим ножом. Мы забрали гитару и ушли.
Через десять дней милиция нас поймала и за ту гитару начала шить нам разбойное нападение. А нам всего лишь хотелось поиграть на гитаре. Но милиция совершила ошибку — нас посадили в одну камеру. И мы с Женькой договорились: если один убежит — второй все берет на себя.
В прокуратуре нас развели по разным кабинетам. И вдруг в коридоре я услышал топот бегущего человека и шум. Когда меня привели в приемную прокурора и следователь пошел в кабинет подписывать у прокурора санкцию на наш арест, а охраняющий меня милиционер заговорился с секретаршей, я опрокинул на него журнальный столик и выскочил в коридор. Долго бежал по улицам и дворам.
Вскоре у товарищей мы с Женькой встретились и уехали в Казахстан. Затем он вернулся в Барнаул, где недолго гулял. Его поймали. А я уехал в Киев к сестре, жил у нее в общежитии. Был на свободе одиннадцать месяцев. Причем за это время умудрился несколько раз по пьяни попасть в милицию. Сумел сделать себе новый паспорт — метрика осталась. Гулял до тех пор, пока во время какой-то проверки общежития меня не сдали вахтеры.
И хотя потерпевшие написали заявление, что не имеют ко мне никаких претензий, за побег из прокуратуры я получил четыре года лагерей строгого режима. Отсидел от звонка до звонка.
В третий раз меня судили за то, что залез в карман к женщине. Наелся, напился, пьяный и довольный жизнью уснул на скамейке в парке. Проснулся уже в отделении милиции. Гляжу: в коридоре солнце яркое, летнее. Класс, думаю. Освобождаться буду летом. А что сяду — нисколечко не огорчился. Уже привык к тюремной жизни.
Льстило, что меня, молодого, матерые рецидивисты приняли в свой круг. Чтобы пробиться к вершине их иерархии, приходилось перенимать их привычки. Например, блатные в столовой ели только первое. А второе отдавали мужикам, которые работают. Блатные на зоне не работают! Я тоже старался не работать. И ходил голодным. В моей трудовой книжке всего два года стажа. Зато шесть раз сидел, в общей сложности около двадцати лет.
«Костыль потерялпо пьяни. Но потом обрел опору понадежнее — веру»
— И до какой «должности» в блатном мире дослужились?
— Был смотрящим. Это второй по статусу после вора в законе человек, следящий за соблюдением лагерной братией воровских порядков.
— Сколько длилась последняя отсидка?
— Девять лет. Сначала получил три года за то, что ночью пьяный залез в кафе. Потом добавляли за участие в лагерных беспорядках.
— Неужели не хотелось иметь семью, детей?
— А я к тому времени уже был женат. Дочке исполнилось три годика. И все это время жена меня ждала. Но после девяти лет отсидки мне уже было непривычно жить на свободе, встретил таких, как сам, и захотелось блатной жизни. Пил, гулял с девками. Моя Света подала на развод.
В поисках выхода я запил еще сильнее. Водку мне везде давали за так, по первому требованию, бесплатно. Имел вес в воровских кругах. И продавщицы меня боялись. Но мне все уже было безразлично, кроме как напиться. Иду, бывало, по дороге. Надоело — мог сесть, закурить или лечь посреди дороги. Машины объезжали.
— Даже трезвый мог улечься?
— Трезвым я уже никогда не бывал. И знакомые блатные стали от меня отворачиваться, говорить обо мне в прошедшем времени. Дескать, классный пацан, но пропал. А я действительно допился до того, что ноги отнялись, ходить не мог!
И вот когда лежал неделю, никому не нужный, задумался. Еще нестарыми поумирали все мои друзья: одногодки и даже те, кто помоложе. Кто на наркоту припал, кто от водки, кого убили… Я начал понимать, что у меня нет другого выхода, кроме как прекратить такую жизнь, что-то в ней поменять.
Однажды ковылял с костылем и решил: встречу кого из знакомых — пойду в церковь и начну новую жизнь. Увы, никого не встретил и пошел… похмеляться.
Но тут увидел Игоря — пастыря церкви «Новое поколение», с которым мы были знакомы, еще когда он был в миру, а я ходил блатным. «Пьешь?» — спрашивает. — «Пью… » — «Поехали, отвезу тебя в центр, где ты бросишь пить… » Он отвез меня в Малин. Я побыл неделю в реабилитационном центре и увидел, что там пацаны не пьют. Сам не пил неделю, немного отошел от водки.
— Неужто не хотелось?
— Наверное, Бог дал. Гляжу: у других похмелье, а у меня получилось. Не хочется! За меня молились братья и сестры, обитающие в этом реабилитационном центре. Кстати, очень помогла мне своими беседами Алена, о которой «ФАКТЫ» рассказывали в прошлом году. Она излечила себя и мужа от наркомании, ВИЧ-инфекции и родила совершенно здоровую девочку.
«Ты ведь с костылями сюда приехал, — сказала Алена. — А сейчас здоров!» Я действительно ходил очень плохо, с костылем, который как-то по пьянке потерял и стал пользоваться самодельной тростью. Но потом и ее оставил, потому что обрел опору понадежнее — веру. «Это Бог тебя исцелил, — молвила Алена. — Ему надо, чтобы ты жил».
1180Читайте нас в Facebook
