Патриарх Филарет: «Страх удерживает от зла. Нет страха, что тебя покарают, — и удержаться от зла невозможно»
В связи с тревожными революционными событиями, происходящими в Киеве, Патриарх Филарет, которому 23 января исполнилось 85 лет, отказался от получения государственных и церковных наград, а также отменил празднование своего юбилея в филармонии. Посчитав, что торжество в условиях кризиса неуместно и может поставить под угрозу жизни людей, которые придут его поздравить, свой день рождения Патриарх отметил литургией, помолившись за Украину.
За свою долгую насыщенную жизнь глава Украинской православной церкви Киевского патриархата (УКПЦ КП) видел и пережил многое, но происходящее сегодня он называет самым тяжелым периодом в истории нашей страны за все годы независимости. «Церковь и государство объединяет идея служения своему народу, — объясняет Филарет. — А когда власть начинает служить не всему народу, а интересам маленькой его группы, — это несправедливо». О судьбах страны и юбиляра мы говорили в патриаршей резиденции на улице Пушкинской. Стену скромного узкого коридора, через который к предстоятелю попадаешь практически без преград, украшает его портрет, выполненный простым карандашом. «В старости особенно хорошо ощущаешь, что ни одну из купленных или подаренных вещей ты не возьмешь с собой в вечность. Все придется оставить здесь. А следовательно, значение имеют не стоимости, а ценности».
«В детстве я был безбожником»
— Удивляюсь, что Господь дал мне такую долгую жизнь, — говорит Патриарх Филарет. — Когда я задумываюсь над своей жизнью, то понимаю, что Бог всегда незримо наставлял меня на верный путь, помогал мне. Взять хотя бы то, что при моей жизни церковь Киевского патриархата из маленькой превратилась в самую большую в Украине по количеству прихожан. Это не моя заслуга. Архиереи, духовенство, верующие, интеллигенция — все это они, благословленные Святым Духом. А что я? Возможно, я просто потрудился больше, чем другие.
— Правда, что вы стали церковным служителем, потому что захотели воскресить своего отца?
— В детстве я был безбожником, хотя родители в Бога верили. В школе тогда всех воспитывали безбожниками. Папа был шахтером, приучал меня к труду: с шести лет я каждый день обязан был накормить травой корову. Помню запах молока и сена, которыми было пропитано мое детство.
Перед тем как идти на фронт, отец позвал меня и приказал на прощание: «Молись за меня»! Вскоре он погиб — на Гуляй-поле. Мне было 14 лет, я очень любил папу, переживал и думал: как же так может быть, что человека нет, а любовь к нему есть? Ведь если его нет, то кого же я люблю? Что-то подсказывало мне: невозможно любить пустоту. Я думал: «Если есть жизнь после смерти, то есть и Бог. А если есть Бог, то я должен служить ему, а не земной власти». Так я стал ходить в церковь, читать церковную литературу, а потом поступил в духовную семинарию.
— Вы выбрали путь целомудрия, добровольно отказавшись от семьи, продолжения рода. Как вы боролись с этим сильным искушением?
— Когда я был студентом первого курса академии, то стал думать, что мне делать дальше — обзавестись семьей и становиться священником или идти в монахи. А то были сталинские времена, когда церковь подвергалась гонениям: за веру, бывало, и расстреливали, и в Сибирь отправляли. Я думал так: если буду семейным, то меня можно будет запугивать, не смогу быть полностью свободным. Путь монаха мне казался куда более безопасным. И вот, помню, только я себе это придумал, как приходит ко мне человек от наместника Лавры и предлагает остаться в монастыре. Увидев в этом знак, я согласился.
Что касается борьбы, то она, безусловно, была… Особенно в первое время было сложно. Инстинкт продолжения рода — очень сильный. Но Господь сказал: «Кто может вместить, пусть вместит, а кто не может, тот пусть женится». И я сумел. Тут дело и в силе воли, и в особенностях личности, и в умении расставлять приоритеты.
— В начале 1990-х годов в журнале «Огонек» вышла статья с «компроматом» на вас. Чего только там не было написано: и семья, мол, у вас есть, и трое детей, и что вы тесно сотрудничали с КГБ… Кому и зачем могла понадобиться такая публикация?
— Во времена перестройки республики Советского Союза стали активно требовать расширения своих прав, и Украина в том числе. В 1990 году созвали Собор, на котором новым патриархом выбрали Алексия, а я поставил на голосование пункт о том, чтобы украинской церкви предоставили больше прав. И их предоставили. Причем сформулировал и лично записал их нынешний патриарх Кирилл, который тогда был митрополитом. Звучит его формулировка так: «Самостоятельность и независимость украинской церкви в управлении». В октябре патриарх Алексий вручил мне грамоту, которой это подтверждалось. А через год — ГКЧП, референдум и голосование в Раде за независимость Украины. Настроение было приподнятое, мы сразу созвали Поместный собор — уже как самостоятельная и независимая украинская церковь — и единогласно проголосовали за ее автокефалию. А поскольку мы на то время находились в составе Московского патриархата, то подали это решение в Москву. Но там право Украины на самоуправление признавать не хотели. Началась травля. На меня стали лить грязь, обвинять в том, что я скрываю от людей свою семью, детей, что писал доносы в КГБ… Таким образом Москва давила на меня, чтобы я отказался от своих намерений. Если бы я был виноват, меня бы действительно это испугало и остановило. Но я знал, что действую по правде, и это придавало мне сил идти дальше.
УПЦ подала прошение созвать Собор. На нем практически все архиереи, а их 60 человек, выступили против меня. Мы сели в три часа дня и разошлись около часа ночи. Говорили и о том, что я якобы женат, и о детях, и что я захотел автокефалии лишь потому, что мне не дали стать патриархом Московским. Я сидел, молча слушал все, никого не перебивал… Это был один из драматичнейших моментов в моей жизни.
*23 января во время патриаршей литургии Филарет молился за Украину (Фото Сергея ТУШИНСКОГО, «ФАКТЫ»)
«Быть патриархом — это не только собирать почести. Это крест, который ты несешь и от которого страдаешь»
— Чувствовали предательство?
— Чувствовал, что с ними — со всеми и по отдельности — хорошо поработали люди из КГБ и все «добросовестно» выполняют свои задания. Но на следующем заседании я уже не молчал. Рассказал некоторые тайные обстоятельства внутренней политики, о которых одни не знали, а другие забыли.
— Какие обстоятельства?
— В Советском Союзе существовало противостояние между партией и «органами». Руководителем Совета по делам религии был представитель партии Константин Харчев, который сделал ставку на меня как будущего патриарха. А ставленником от КГБ был Алексий. И Харчев принялся расчищать для меня место, инициировав увольнение одного из митрополитов. В свою очередь КГБ незамедлительно предупредил остальных митрополитов, что их ждет та же судьба, и те написали Горбачеву письмо с просьбой снять Харчева с должности. Я тоже подписал это письмо. Михаил Сергеевич несколько месяцев тянул с решением, но в конце концов Харчева таки уволили. Он тогда еще спросил меня, почему же я пошел против него, тогда как он меня вел в патриархи. Я ему объяснил, что истина и церковный закон превыше всего и снимать постоянных членов Синода представитель светской власти не имеет права. На что Харчев сказал: «Если бы вы один не подписали, то это обращение рассматривалось бы как бунт синодалов — и их бы всех поснимали! Вы же своей подписью все перечеркнули». Это я и сказал архиереям.
Не надо думать, что быть патриархом — это только собирать почести. Это крест, который ты несешь и от которого страдаешь.
— В советское время все служители церкви были под колпаком у КГБ. Какой характер носили ваши взаимоотношения с органами?
— Еще при Сталине меня, иеромонаха, вызвали в военкомат, где люди из министерства госбезопасности предложили, чтобы я раскрывал им тайны исповедей. После моего ответа, что священник не имеет права этого делать, один из чекистов вытянул пистолет, положил передо мной на стол и говорит: «Можем расстрелять». На что отвечаю: «Можете. Но только я не боюсь этого. Умру я сейчас или в сто лет — не суть важно». Они меня после этого невзлюбили.
— Но работать позволяли…
— КГБ тогда контролировал всех и вся: не только епископы, но все духовенство работали только с его разрешения и никак иначе. Я не нарушал закон и много трудился. Но епископом стал с большими сложностями. В 1950-х годах над церковью нависли черные тучи: закрывались духовные семинарии, монастыри, храмы. Это были годы гонений, многих священников отправляли на покой. А я в тот период служил ректором Киевской духовной семинарии. Ее закрыли, а студентов перевели в Одессу. Экзарх хотел, чтобы я стал его помощником, но органы не давали на это разрешения. Тучи стали рассеиваться, когда партия увидела, какое влияние имеет церковь в мире. В разгар Карибского кризиса Папа Иоанн XXIII направил президенту США Джону Кеннеди, который был католиком, письмо с просьбой не доводить конфликт до войны. В Советском Союзе увидели, что церковь может быть союзником и миротворцем. И Хрущев решил проталкивать украинских представителей РПЦ во Всемирный совет церквей — по сути миротворческую организацию с функциями ООН. СССР решил, что мы обязательно должны быть в составе совета. Заниматься этим вопросом поручили митрополиту Никодиму. А тот спросил: «С кем? Со стариками? Так работать нельзя. Нужны молодые, активные». Вот после этого и начались уступки, а я как один из самых деятельных смог стать архиереем.
— О вашем пути к независимой украинской церкви можно писать книги…
— В 1992 году мне объявили, что, мол, теперь ты никто. Меня положили в клинику в Феофании, чтобы я не поехал на так называемый Харьковский Собор, расколовший единую поместную украинскую церковь. И когда я лежал в больнице и думал, как же мне быть, то пришел к выводу, что нужно объединяться с украинской автокефальной церковью и создавать Киевский патриархат. Помню, только я пришел к такому выводу, как мне позвонили. Именно по этому поводу. Снова знак! Но объединиться до конца не удалось. Как оказалось, многим представителям этой церкви Москва пообещала, что меня скоро снимут, а все приходы и возможности достанутся им…
Два года, изо дня в день, я терпел от этих людей провокации. Ежедневно они искушали меня, заместителя патриарха. К примеру, могли без моего участия выбрать местоблюстителя (лицо, временно выполняющее обязанности высшего духовного сановника. — Ред.) и поставить меня перед фактом. Расчет был на то, что я выйду из себя — и под предлогом бунта они меня уберут. Но я спокойно ответил: «Выбрали — и хорошо». Пришлось им уйти ни с чем. Поэтому, когда Русская православная церковь незаконно предала меня анафеме — на мой взгляд, по политическим причинам, — я расстроился, но не отчаялся. В независимом государстве должна быть независимая церковь. И я по-прежнему верю, что когда-нибудь в Украине церковь все-таки будет единой поместной.
«Если говоришь одно, а делаешь другое, то слова твои пусты»
— Сегодня многие разочаровались в институте церкви, представители которой все чаще поддаются смертным грехам вместо того, чтобы служить моральным авторитетом. Весь мир смотрит на то, как новый Папа Римский меняет это отношение, как моет ноги сиротам, отказывается от почестей, не судит людей нетрадиционной ориентации…
— Действительно, если говоришь одно, а делаешь другое, то слова твои пусты. Но в церкви работают люди, а люди совершают ошибки. Вместе с тем даже грешник может нести людям слово истинное. Потому что люди могут ошибаться, а истина — неизменна. Адаптировать истину к разным условиям жизни, конечно, нужно, ведь в условиях рабства одна жизнь, в условиях феодальной системы — другая, при капитализме, социализме и даже коммунизме — третья… Но суть — неизменна, и церковь во все времена очищает человека от греха, наполняет его любовью и добром.
— После избиения киевских студентов на Майдане вы в Михайловском соборе приютили митингующих. Я видела, как люди радовались тому, что церковь защищает их от жестокости и несправедливости. Видела, как от счастья плакали на Майдане те, которых представители почти всех конфессий защищали, став живой цепью между своим народом и «Беркутом», как священники молились, стоя на улице Грушевского среди огня…
— То, что сделала наша церковь, не заслуга, а обязанность. Церковь всегда должна защищать бедных, побитых, униженных, обиженных. Она хлопочет даже тогда, когда человек осужден по закону. Церковь должна прощать.
Студенты вышли потому, что нас целый год готовили к подписанию соглашения с Европой, а потом вдруг передумали. Между тем для Украины это судьбоносный выбор — двигаться в сторону состоятельной и демократичной Европы или отсталой и авторитарной России. И церкви не может быть безразлично, какая судьба ожидает ее народ.
Россия сделает все, чтобы расколоть нашу страну и оставить под собой хотя бы ее часть. То, что контроль над всей Украиной утерян, Россия уже осознала. Ведь принципиальная разница между нами в том, что в России многие — это либо империалисты, либо рабы. А украинцу, с одной стороны, не хочется ничего захватывать, но, с другой стороны, и подчиняться он тоже не хочет. Украинец по природе своей — вольный человек, бунтарь. Нашим соотечественникам нужно объединяться. А что объединяет народ? Культура, вера, язык и уважение к человеческому достоинству.
— Почему одни люди страдают больше, чем другие?
— Страдают все. И богатые, как вы знаете, тоже плачут. Ведь страдание — это следствие греха. Чужого, направленного на тебя, или твоего, направленного на других. Мы рождаемся в мире, в котором правит грех. Поэтому невозможно войти в воду — и остаться сухим. Вот все и страдают. Но вместе с тем через страдание душа очищается. И если человек терпит страдания несправедливо — а такое бывает очень часто, — но при этом не ропщет, не нарекает, то эти страдания, словно муки Христа, приводят к жизни вечной, к победе духа.
— Библия состоит из двух частей, принципиально отличающихся друг от друга. Ветхий Завет учит принципу «око за око», а Новый — прощать и подставлять вторую щеку, когда ударили по первой. Почему же так много наших людей продолжают руководствоваться ветхозаветными постулатами и добиваются своего силой?
— Людям Ветхого завета для того, чтобы не грешить, необходимо было жить в страхе. Страх удерживает от зла. Нет страха, что тебя покарают, — и удержаться от зла невозможно. При этом оба Завета учат любви, хотя методы действительно разные. Один гласит: не трогай око, так как получишь в ответ. Иисус же говорит: «Не трогай око. Но не из страха, а от любви». Переход от одного способа жизни к другому — это внутреннее развитие человека. В иерархии ценностей любовь всегда выше, чем страх. И тот, кто хочет идти путем совершенствования духа, начинает свой путь со страха, затем переходит на вторую ступень — не делает зла и ждет за это награды. А потом, если сумеет, на третью — не делать зла, потому что любишь.
Любовь прогоняет страх. Есть люди, которые не делают зла не потому, что боятся, или не могут, или ждут чего-то взамен, а просто потому, что любят. И это — высшая ступень духовного развития, к которой сразу подняться невозможно. Чтобы полюбить, нужно пройти длинный путь. Не хотеть возмездия. Не ждать, что кто-то за тебя что-то изменит. Просто любить. Смысл жизни — в любви. К Богу и людям. И у кого это есть — тот блаженный.
7032Читайте нас в Facebook
