Владимир Жемчугов: "Впервые за последние полтора года я увидел лицо своей жены"

У Владимира Жемчугова, который сейчас вместе с женой Еленой находится в Кельне, хорошие новости: операции, которые ему сделали в немецкой клинике, прошли успешно. Владимиру вернули зрение. Совсем недавно он видел только тени и очертания, а теперь может рассмотреть лица людей и даже читать. Внешне Владимир тоже изменился — у него отросли волосы, он теперь носит очки. И уверенно гуляет с женой по улицам Кельна.

Фото из Фейсбука

— Мы идем по улице под руку, и уже не я веду Володю, а он меня, — улыбается Елена Жемчугова. — Почти как раньше, до того, как он получил эти страшные травмы. Впереди предстоит еще долгое лечение, но это очень хороший результат. Следующим шагом должны стать протезы рук. Надеюсь, через несколько дней они у нас появятся.

С Владимиром Жемчуговым и его женой мы связались по скайпу. До этого виделись в одной из столичных клиник, куда Владимир попал сразу после освобождения из плена «ЛНР». Напомним, что Владимир Жемчугов не военный. К боевикам он попал после того, как подорвался на растяжке. Взрывом ему травмировало глаза и оторвало руки. Сепаратисты обвиняли Владимира в диверсионной деятельности и, несмотря на тяжелое состояние здоровья, не хотели ни на кого менять. Владимир пробыл в плену почти год. Все это время за его освобождение боролась жена. Президент Украины Петр Порошенко, также участвовавший в процессе освобождения Жемчугова, назвал Владимира настоящим героем. «На него постоянно давили. Говорили, что Украина о нем забыла и никто за него не борется. Но Владимир не поддался на провокации, не позволил себя использовать», — отметил президент.

Рассказывая о том, как подорвался на мине, Владимир не скрывал, что вел на оккупированных боевиками территориях партизанскую деятельность. Вступил в партизанский отряд, потому что хотел защитить свою землю. Его жена и мама в это время находились в Тбилиси, а сам Владимир — в родном Красном Луче.

— Это случилось ночью на поле возле Луганского аэропорта, — рассказывал «ФАКТАМ» сразу после освобождения из плена Владимир Жемчугов. — Там, как известно, шли ожесточенные бои и территория вокруг заминирована. Зацепившись правой ногой за растяжку, я услышал хлопок и понял, что нужно бежать. Не успел. В момент взрыва инстинктивно пытался закрыть себя руками… Когда очнулся, понял, что лежу в поле и ничего не вижу. И не потому, что на улице глубокая ночь. Я полностью ослеп. Чувствовал, как истекаю кровью, и думал, что вот-вот умру. Перевернулся на спину и пролежал так, наверное, минут тридцать. Но смерть не наступала, я все еще был в сознании.

Решил доползти до дороги. Полз на звук машин. Если честно, делал это не ради спасения. Я хотел… покончить жизнь самоубийством, чтобы не попасть в плен. Я знал, что ночью по трассе из России в Луганск идут «Уралы» со снарядами. Дополз до дороги и лег под колонну военной техники. Мысленно попросил прощения у родных… Но военные машины меня… объехали. Скорее всего, кто-то меня заметил и куда-то позвонил — потому что вскоре за мной приехала машина. Мне укололи обезболивающее, а что было дальше, не помню. Очнулся через несколько дней в реанимации. Уже без рук.

Знаю, что мне сделали несколько операций. Из-за тяжелого осколочного ранения живота начался перитонит. Меня чудом спасли. Я ничего не видел, но понимал, что в палате нахожусь под круглосуточной охраной. Боевики знали, что я не простой местный житель, и хотели с пристрастием допросить партизана. И лечили, потому что нужен был им живым. Слышал, как они между собой говорили: «Надо, чтобы он был в сознании. Пусть расскажет все: численность партизанского отряда, адреса, явки, пароли…»

Меня постоянно допрашивали, давили психологически. Я лежал весь обожженный, в осколках, после очередного наркоза. А боевики в этот момент приставляли мне к виску пистолет и обсуждали, где закопают тело. «Давай в Каменке, — говорил один. — Там много цыган. Пусть выглядит так, как будто его убили цыгане». «Нет, лучше на Острой Могиле, — предлагал другой. — Помнишь, мы там уже двоих закопали?» Допрос с пристрастием вели мужчина и женщина. Женщина была из «министерства госбезопасности «ЛНР». Как только она приставляла мне к виску пистолет, я начинал вслух молиться и прощаться с родными. И она говорила: «Черт возьми, я не могу стрелять! Пусть заснет хотя бы — тогда убьем». И так раз пять-шесть за ночь.

Они пытались меня сломать разговорами о семье: «Мы найдем твоих родных — жену, мать и дочь. В мешках перевезем их через границу и будем пытать до тех пор, пока ты не расколешься. Они будут здесь, и ты будешь слышать, как они мучаются».

Позже подключились российские спецслужбы. Это было понятно и по их вопросам, и по акценту. Хотя они и пытались выдать себя за «луганчан-ополченцев». Они почему-то решили, что поймали чуть ли не спецагента. По телевидению «ЛНР» меня называли «международным шпионом». Я по-прежнему не сдавался, и мне начали колоть какие-то странные препараты. Наверное, это то, что спецслужбы называют «сывороткой правды». Я вроде бы находился в сознании и понимал, что ничего не должен говорить. Но не мог себя контролировать. Испугался, что могу сдать своих, и решил с этим покончить. Перегрыз трубки капельницы и начал в них дуть, чтобы в вену попал воздух и наступила смерть. У меня почти получилось. Но это увидели охранники. Меня связали и тут же поставили новые капельницы.

Я все время ждал, что меня обменяют, но этого не происходило. Когда вечером 16 сентября меня вдруг помыли, побрили, переодели в чистую одежду, подумал, что это очередная провокация боевиков. Думал, хотят подразнить предстоящим обменом, который в итоге не состоится.

Во время обмена Владимира Жемчугова пытался спровоцировать называющий себя журналистом российский пропагандист Грэм Филлипс. Оскорбляя Владимира, он кричал: «Кто тебя зомбировал? Ты просто зомби!» «Это ты — ложь, — ответил Владимир. — Я не видел правды ни в одном твоем репортаже. Кто тебя прислал на мою родину? Езжай к себе домой и там рассказывай». «А кому ты там нужен безрукий?» — не унимался Филлипс. «Я нужен своей родине, — ответил Владимир Жемчугов. — Украина своих не бросает».

— Этот Филлипс пытался меня спровоцировать несколько раз, — рассказывал потом Владимир. — Я долго не верил, что обмен в самом деле состоялся. Как это происходило, не видел, только слышал. Даже в тот момент, когда какие-то люди стали поздравлять меня с освобождением, все еще не исключал, что это разыгранный боевиками спектакль. Поверил, только когда услышал голос Лены…

— Я сказала мужу наше кодовое слово, — вспоминала Елена Жемчугова. — Я всегда называла его ежиком. И тогда обняла его и сказала: «Ежик, я здесь. Привет».

*Владимир Жемчугов провел в плену почти год. Снимок сделан сразу после освобождения

Когда три месяца назад мы встречались в больнице, Владимир признался, что правый глаз вообще ничего не видит, а левым он различает только какие-то пятна. Удастся ли ему восстановить зрение, тогда еще никто не знал. Еще нужно было удалить грыжу в животе и сделать операцию на ухе — у Владимира была пробита барабанная перепонка. «Больше всего мне хочется верить, что жизнь продолжается, — признался Владимир. — В моем состоянии сложно не падать духом. Но я буду стараться».

Владимир Жемчугов уехал на лечение в Германию в октябре. На прошлой неделе журналист немецкого издания «Дойче велле» опубликовал фотографию Елены и Владимира в клинике Кельна. На снимке Владимир уже в очках. Рядом жена — дает ему тарелку с шоколадным ежиком и говорит: «Давай я подержу блюдце с шоколадным ежиком, а фото назовем «Два ежика». «Лена, перестань, поставь тарелку», — отвечает Владимир.

— Самое главное, что он уже видел эту тарелку! — говорит Елена Жемчугова. — Эта фотография сделана после операции на глазах. Когда мы с вами встречались в Киеве, сами еще не знали, где Володя будет лечиться. Обсуждались страны Прибалтики, Германия и даже США. В конце концов было решено ехать в Германию, в кельнскую клинику. Конечно же, денег на лечение за границей у нас не было. И операции, и пребывание в клинике Володе как пострадавшему в результате боевых действий на востоке оплатило немецкое правительство.

— Немецкие врачи сказали, что восстановят зрение?

— Нет, они ничего не обещали, — присоединяется к разговору Владимир. — Сказали только, что сделают все возможное. Предупредили о возможных рисках и осложнениях. Операция была сложной, и позже предстоит еще одна. Глаза были так сильно повреждены осколками, что врачам пришлось выполнять ювелирную работу. Мне удалили из глаза металлический осколок, лазером чистили сетчатку и заменили пораженную роговицу донорской. Осколок, который достали из глаза, подарили на память. Со временем должны вживить в глаз хрусталик, но пока что его функцию выполняют очки.

Через неделю после операции зрение постепенно начало возвращаться. Сначала «заработал» левый глаз. Навсегда запомню, как уже после операции врач сказал мне прочитать буквы на специальной таблице для проверки зрения. До этого я видел только размытые силуэты, а тут … увидел буквы! Я смог их правильно прочитать! В тот момент я засмеялся — впервые за последние полтора года.

Шло время, и зрение улучшалось. Я смог рассмотреть лицо своей жены. А сейчас могу прочитать в соцсети ваши имя и фамилию. Сижу в двадцати сантиметрах от планшета и читаю. Но пока только левым глазом. Правый видит гораздо хуже. Врачи говорят, что максимального результата мы сможем достичь через год. Через три месяца будет понятно, прижилась донорская роговица или нет. Будем надеяться, что это произойдет.

Когда появляется возможность, мы с Леной гуляем по Кельну. Здесь очень красиво, все готовятся к Рождеству. Мы хотим посетить рождественские ярмарки. Я иду по улице намного увереннее, чем раньше. Еще недавно для меня большой проблемой были ступеньки (ведь я их не видел), а теперь спокойно хожу вверх и вниз. Вижу бордюры, различаю цвета светофора.

— Володя видит даже номера машин, — добавляет Елена. — Нам уже показали здесь Римскую крепость, мы ходили в церковь. А еще мужа возили в главный военный госпиталь Германии в городе Кобленц, где сейчас лежат военнослужащие из Украины. Это молодые ребята, которых тоже отправили на лечение в Германию. Муж приехал их поддержать.

— Они молодцы, не падают духом, — говорит Владимир. — Не знаю даже, кто для кого стал примером — я для них или они для меня. Эту поездку организовали волонтеры из Кобленца Олег Батоский и Ирина Бондаренко. Еще нам помогает один из руководителей волонтерской организации в Кельне Линда Мей. Она родом из Тернопольской области, двадцать лет живет в Германии.

В немецкой клинике Владимир Жемчугов перенес уже пять операций. Все тяжелые, под общим наркозом. Операция по удалению грыжи на животе длилась больше трех часов.

— Из брюшной полости удалили металлический осколок, который мог в любой момент сдвинуться и повредить внутренние органы, — объясняет Владимир. — Грыжу удалили, но обнаружили много сопутствующих проблем. Врачи сказали, что, если бы там, в Луганске, внимательно отнеслись к моему лечению, грыжа не образовалась бы. Но боевикам «ЛНР» было важно, только чтобы я не умер. Когда, мучаясь от невыносимой боли, просил их уколоть обезболивающее, мне отвечали: «На этот укол денег не предусмотрено». Сейчас грыжу удалили.

— Вам стало лучше?

— Я вижу, что грыжи больше нет (ведь она была большой и сильно выделялась), но как таковых улучшений пока не почувствовал. Врачи говорят, это нормально. После таких операций восстановление обычно длится долго.

— Но, кстати, сегодня муж первый день не принимает обезболивающее, — заметила Елена. — Володя молодец, у него все получится. Он видит, что усилия (и врачей, и его собственные) дают хороший результат. Я тоже это вижу и тихо радуюсь. Следующие операции запланированы аж на февраль, поэтому Новый год мы встретим дома. Надеюсь, в Украину вернемся уже с протезами.

— Пока мне установят самые простые протезы, у которых всего одна функция: сжатие пальцев, — рассказывает Владимир. — Конечно, хотелось бы что-то более функциональное, но буду рад и этому. Лена говорит, что за последние три месяца я изменился, стал чаще улыбаться. Так и есть. У меня действительно появилась надежда.

4291

Читайте нас в Facebook