Алексей довгий: «внука олеся очень жалко. В его возрасте за девчатами бегать нужно»
Алексей Прокопьевич Довгий написал около 40 поэтических сборников. Более 50 его стихов легли в основу песен, ставших известными. Сегодня книги Алексея Довгого издаются не только в Украине, но и во Франции, Грузии, Черногории, Македонии. Работая в издательстве художественной литературы «Днчпро», он стал одним из составителей пятитомного издания произведений Александра Довженко, куда вошла «неблагонадежная» киноповесть «Украина в огне» о трагедии украинского народа в годы Второй мировой войны. За что, впрочем, и поплатился — попал под сокращение. Именно Алексей Прокопьевич разыскал и переиздал уникальный трактат Николая Дилецкого (написанный в ХVII веке), оказавший огромное влияние на целые поколения композиторов хоровой музыки, дирижеров и учителей пения. Сегодня Алексей Довгий в свои почти 80 лет пишет стихи для любимой жены Марии, а также дает советы и наставления внуку Олесю Довгому.
«В советские времена были очень высокие гонорары за изданную книгу — платили до 20 тысяч рублей»
— Алексей Прокопьевич, вы, наверное, знаете, что работу Олеся Довгого в Киевсовете сегодня многие критикуют. А вы лично гордитесь своим внуком?
— Я его очень жалею. Он в 25 лет стал секретарем Киевсовета, заместителем городского головы. Молодые годы проходят, а он закопался в работе так, что не видит ни дня, ни ночи. Ему в его возрасте за девчатами бегать нужно. (Смеется. ) А то, что к нему неоднозначное отношение в обществе, так иначе и быть не может. Олесь растет, и я горжусь этим. Мало кто из его сверстников сегодня имеет такой политический опыт, как он. Хотя, признаться, я ведь тоже тяжело работал в молодости. Как просыпался в юном возрасте в 4 часа утра, так до сих пор эта привычка осталась. Может, не все еще удается Олесю, но, мне кажется, он умеет работать с людьми. А это очень важно. Мне очень приятно, что он работает на таком ответственном посту.
— А вас никогда политическая деятельность не прельщала?
— Если бы я пошел в политику, то пропал бы как поэт. А так у меня каждый год выходят книги. Те, кто пристал к тем или иным политическим лидерам, давно сгорели как творческие люди. Служить какому-нибудь вождю я никогда не буду. Когда в 1953 году умер Сталин, я не плакал, а написал миниатюру: «Помер тиран, принишкли слуги, що службу вчддано несли, i молять Господа катюги: чще такого нам пошли». Сегодня наша страна потихоньку, но все же приходит в себя и становится на правильный путь развития. Очевидно одно — возврата назад не будет. И это радует.
— Алексей Прокопьевич, а ваш внук в детстве был послушным ребенком?
— Не сказал бы. Он был и остается очень любознательным человеком. У нас с ним был полный контакт. Впрочем, я всегда смотрел на детей, как на самое удивительное чудо в мире. Поэтому никогда в жизни не бил ни своих, ни чужих детей. Были, конечно, случаи, когда, казалось бы, и надо дать ремнем по одному месту… Но мне кажется, даже взрослый человек, не говоря уже о ребенке, может совершать ошибки.
— О чем вы говорите, какие советы даете, когда встречаетесь с внуком?
— У нас в роду дети с самого рождения приучались к тому, что жить нужно честно. Я с Олесем об этом часто говорю. Ведь в жизни могут быть разные ситуации, например, попытки подкупа и тому подобное. В связи с этим я ему рассказываю случаи из своей жизни. Когда я был заведующим редакции поэзии очень мощного издательства «Днчпро», от меня зависело, выйдет книга того или иного автора или нет. Приходили разные люди: от графоманов до классиков. Однажды приносит один прозаик толстенную книгу и сразу говорит: «Издаешь книжку, половина гонорара тебе». А в советские времена были очень высокие гонорары, достигающие 20 тысяч рублей за книгу. За 10 тысяч рублей можно было купить не только машину, но и дачу. Я в таких случаях бросал книгу в урну, а ее автору указывал на дверь.
Когда мой сын Станислав занимал высокие должности руководителя Госкомсвязи, «Укртелекома», я его никогда ни о чем не просил. Разве что совет мог дать. Даже в его рабочем кабинете никогда не был. Правда, один раз был в кабинете у Олеся в Киевсовете.
— Никогда не жалели, что ваши литературные таланты не передались ни сыну Станиславу, ни внуку Олесю?
— Не знаю. Но мой сын Тарас пишет. Правда, его стихи больше юмористические.
— Так ведь и вы, несмотря ни на что, никогда чувства юмора не теряли, верно?
— Жизнь у человека одна. А перипетий в ней много, да и дураков встречается достаточно. Так что только юмор и спасает. Помню, были как-то в Ирпене, а Павел Григорьевич Тычина смотрит на деревья и задумчиво так говорит: «Вот дубы так дубы, хоть в Союз писателей принимай». (Смеется. ) В другой раз захожу к нему на квартиру, а он ходит туда-сюда. Спрашиваю: «Павел Григорьевич, что случилось? Может, я не вовремя?» А он мне: «Олесь, не обращай внимания, просто заходил тут один поэт, сел на подоконник и ногами болтает. Ну точно так, как и пишет».
«Мне удалось проследить наше родовое древо с семнадцатого века»
— Алексей Прокопьевич, знаю, что вы очень много времени уделяете исследованиям своего рода. А когда впервые заинтересовались своими предками?
— В нашей хате на чердаке мы с братьями в детстве наткнулись на сундук, в котором лежали седло, сабля, кремниевый мушкет и небольшой бочоночек для горилки. Вся эта амуниция, как рассказала моя мама Валентина Архиповна, принадлежала ее деду Титу Ивановичу. То есть моему прадеду — реестровому казаку. Мама рассказывала, что даже в пожилом возрасте он каждую весну надевал всю казацкую амуницию, седлал коня, перепрыгивал на нем через ворота и гонял по селу. Тогда для нас, маленьких детей, это были удивительные вещи. Мы с этой саблей гасали по селу! А позже младший брат даже заряжал мушкет с красивым восьмигранным стволом и стрелял из него по ведру. Мать, естественно, все оружие у нас отобрала, а куда дела, неизвестно.
Позже я начал понемногу собирать материалы о своих предках, расспрашивал родственников, односельчан. А когда стал более или менее взрослым, начал интересоваться в Чернигове архивами. В те годы тоталитарного гнета, скажем так, никто никаких исторических документов не хотел показывать. Только гораздо позже мне удалось установить доверительные отношения с директором местного архива, и он некоторые документы все же мне показал. Это были епархиальные ведомости, которые есть в каждой области и куда вносились сведения о селах, об отдельных людях. Я заплатил группе архивариусов, и они проделали колоссальную работу: перелопатили горы церковных документов и сделали выписки со всеми днями рождения и смерти моих предков по линии отца и матери. А в Киеве мне очень помогла архивариус Галина Владимировна. Она нашла кое-какие казацкие реестры и описания.
— И до какого периода в результате докопались?
— По документам удалось проследить беспрерывное родовое древо с ХVII столетия. Род наш происходит из села Городище Менского района на Черниговщине. Я знаю, что один из моих предков был подскарбием у Богдана Хмельницкого, а другой — наказным полковником в Стародубе. К сожалению, большинство документов того времени, где можно было бы найти больше информации, находятся в Москве или Санкт-Петербурге, в архивы которых наших исследователей не допускают. Хотя у меня уже есть целая гора документов! Я их собираю, систематизирую, чтобы оставить своим детям, внукам.
— Алексей Прокопьевич, а кем были ваши родители?
— Отец был из очень бедной многодетной семьи. Несмотря на то что он закончил только четыре класса церковно-приходской школы, у него были золотые руки и золотая голова. Ни одна хата в селе не строилась без Прокопа Алексеевича Довгого. Он строил с учетом розы ветров, ориентировал все жилые помещения на определенную сторону света. Делал также мебель. Он очень любил дерево. Такой, казалось бы, чудак, посадил лесополосу, березовую рощу, грибы там росли. По сей день ее называют Прокопова лчсосмуга. Он был очень уважаемый человек в селе, да и вся наша семья.
Мама была прекрасной хозяйкой, всю свою жизнь ткала, вышивала. Она родом из очень зажиточной казачьей семьи. У них даже фамилия была соответствующая — Сытые. Ее отец, мой дед, держал волов и много другой живности. Отец с мамой полюбили друг друга, хотя за ней «охотилось» много молодых и красивых хлопцев. Мамина семья не одобряла столь неравный брак. Поэтому отец после женитьбы ушел за километр от села и построил там маленькую хатку, покрытую соломенной крышей, с одной комнатой и без сеней. В ней я и родился 8 августа 1929 года. Так случилось, что у мамы пропало молоко, и отец решил купить корову. А хлева-то нет. Поэтому отец купил разборной амбар. Привез его, собрал, загнал туда корову и поехал за сеном. Приезжает — амбара нет, а корова стоит по шею в снегу. Оказывается, местные партийные активисты успели нас «раскуркулить» и перенесли амбар в колхоз. Отец плюнул и пошел за 50 километров в Чернигов устраиваться на работу. В колхоз идти напрочь отказался. В Чернигове работал на фабрике, изготовлявшей музыкальные инструменты, в том числе и для хора Веревки. Помню, у нас вся хата была завешана сохнущими скрипками, мандалинами, бандурами, балалайками и так далее. И каждую неделю отец уходил на работу за 50 километров, приносил домой хлеб.
— Дом родительский сохранился?
— Случилось так, что я был где-то в командировке, а мои родные сестры продали отцовскую хату. Когда я узнал об этом, аж душа защемила. Слава Богу, удалось уговорить новых хозяев продать участок обратно. Отец же рядом с маленьким домиком построил новую хату. Он как сделал? Обсадил усадьбу тополями, а потом, когда деревья выросли, он их спилил, обчистил, высушил и из этого материала построил дом побольше. Сам, своими руками. Эта «тополева хата» до сих пор стоит, как звоночек. А старый домик уже я облагородил, и стоит он, крытый новой соломой. Воробьи, правда, повадились солому выдергивать и гнезда на крыше вить. Но что с ними поделаешь? Воробьи есть, значит, и хата есть.
— На родине часто бываете?
— Позавчера вернулся из Городища. Там я хочу посадить сад. А в маленькой хатке планирую сделать такой себе небольшой семейный музей. К сожалению, много личных вещей отца и матери не сохранилось. Но отцовские инструменты у меня почти все. Есть и мамины рисунки. Даже рушник, который она вышивала еще до своего замужества. Поставлю в музей и свои книжки.
«Рано утром 22 июня 1941 года мать взглянула на небо и тревожно так говорит: «Алеша, два солнца взошли, что-то случилось»
— Алексей Прокопьевич, война каждому запомнилась по-разному, нелегко пришлось всем. А вы помните ее начало?
— Конечно. Я собирался корову отводить на пастбище, как раз солнце всходило. А мать взглянула на небо и тревожно так говорит: «Алеша, два солнца взошли, что-то случилось». Мама душой чувствовала природу, жила ею. У нее были свои луна, свои звезды… Взглянет, бывало, на небо и говорит: «Завтра сажать нельзя». Когда вечером пригнал корову домой, встретил близкого нашей семье дядьку Семена. «Я пришел попрощаться с тобой. Ухожу на фронт. Началась война», — сказал он. Навсегда запомнил, как дядя Семен повесил на забор пустой кошелек и ушел. Мудрый был человек, я его понял, — не деньги главное в жизни. Еще помню отступление советских войск: тысячи обветренных, голодных, раненых, небритых солдат в рваных шинелях идут мимо нашего двора. Впечатление было очень сильное. К нам в дом занесли парня, нога раздроблена… Мать вытащила горшочек с кашей из печи и поставила перед ним. А он посмотрел на нас всех — детей много! Так к каше и не притронулся!
— Алексей Прокопьевич, а как вы, чистый технарь с механизаторским образованием, который с закрытыми глазами может собрать и разобрать трактор, вдруг стали поэтом?
— Я очень много читал с малых лет. У нас в селе была библиотека у одного человека, который был членом ОУН. Детей у него не было. Но он был очень хорошим парнем, позволял пользоваться его замечательной библиотекой. И я всю ее перечитал. В стихи влюбился сразу, взяв в руки произведения Мыколы Бажана. Павла Тычину я тогда еще не понимал, он был сложноват для меня, а вот Бажан, Максим Рыльский стали открытием и потрясением… Позже мне посчастливилось работать и дружить с этими великими поэтами.
Я чувствовал, что-то во мне скрывалось давно. Еще ребенком я мог часами лежать в поле, смотреть на облака в небе, слушать, как дышит природа… И вот однажды, вернувшись с поля, прочел матери «Баладу про криницю». Сказал, что это мои стихи. Она очень удивилась: «Это же как у настоящих поэтов!» Позже познакомился с очень интересными людьми в нашем районе. Один из них — главный редактор районной газеты Иван Петрович Дудко. Помню, прочитал в верстке стихи в его газете и сказал: «Очень плохие». — «Так сядь, напиши лучше», — рассмеялся главный редактор. Я сел и написал. Иван Петрович прочел их и сразу же поставил в газету. Потом говорит: у тебя же талант, надо что-то делать, напиши книжку. Я за неделю накатал книгу! Послал ее в издательство «Радянський письменник» под псевдонимом Васыль Груша. Честно признаться, мне было очень стыдно, что я пишу стихи. В общем, получаю ответ: «Уважаемый Васыль Груша, вы очень талантливый человек, но пока что в поэзии вы, как партизан в лесу». Я рассердился. Сел в автобус и поехал в Киев. Нашел автора рецензии Борислава Степанюка. Я как разошелся: «Кто вы такой, дайте почитать Тычине, Сосюре». В результате им и еще Павлу Усенко дали почитать мою книгу. Они написали прекрасные рецензии и через несколько месяцев мою книгу «Земля спчвах» издали. Только позже я осознал, насколько был прав Борислав Степанюк, — стихи действительно были очень слабенькие.
1104Читайте нас в Facebook
