«подвешивание на наручниках — это еще можно вытерпеть. Хуже, когда укладывали на железную кровать под током… »
Что писатель Сергей Бортников сюжеты для своих книг не придумывает, а берет из жизни — это известно. Но то, что один из его детективов помог досрочно выйти на свободу человеку, приговоренному к 15 годам лишения свободы в колонии строгого режима, — новость. Узнав об этом, я, признаться, не поверила. Сергей Иванович предложил: «А давайте я вас с ним познакомлю!» — и мы отправились в Тернополь…
Марина ЕВГРАШИНА
«ФАКТЫ» (Тернополь-Киев)
«Вдруг слышу: отодвинули диван в комнате, и опер кричит, что якобы нашел пулю»
Семья Владимира Пунько — он да его мать Валентина Александровна. Ни жены, ни детей. Откуда им взяться, если вскоре после артиллерийского училища Владимиру выпал Афганистан, а не успел отдышаться — колония? Больше десяти лет к сыну на свидания ездила мать. Поддерживала: «Вот увидишь: все выяснится, и тебя выпустят».
Владимир и сам поначалу так думал. Из Афганистана вернулся с наградами. Медаль «За отвагу», орден Красной Звезды не за красивые глаза получил — за 25 месяцев службы у него ни один солдат не погиб. Сам же едва выжил после ранения в позвоночник. После Афганистана — Одесса: батарея Пунько была лучшей в военном округе! Но умер отец, мать осталась одна, и Владимира перевели в Тернополь. А тут развал Союза! Из армии уволился. Выживал как мог. В частности, возил охотничьи ружья из Тулы. Товар пользовался спросом, ведь Полесье и Волынь — это охотничьи края.
Занимался Владимир своим делом и в чужие не лез. Но в Тернополе бандитские группировки начали передел территории. Владимир Пунько, кроме того, что знал некоторых участников событий, был профи в области оружия. Это и привлекло к нему внимание милиции, которой нужно было «блеснуть» своим умением раскрывать громкие преступления.
- Был в Тернополе такой человек — Юрий Варыбрус, — вспоминает Владимир Пунько (о событиях тех дней ему говорить трудно: горло сводит судорога. — Авт. ). — Я знал его еще как мастера по вольной борьбе, которой сам увлекался. Потом он открыл ресторан, но помогал спортсменам, и в память о нем дали имя турниру по вольной борьбе. Так вот, Варыбруса убили. Зная, как его уважают в городе, я предположил, что это дело рук не местных — только заезжих! Наверное, где-то я неосторожно высказался на этот счет. А тут убивают некого М. , которого я заподозрил (Владимир назвал фамилию, но закон запрещает делать это в газете. — Авт. ). В прошлом М. — «краповый берет» из дивизии Дзержинского (формирование, подготовленное для участия в спецоперациях как внутри страны, так и за рубежом. — Авт. ). За зверства в Карабахе азербайджанским судом приговорен заочно к смертной казни. Появившись в Тернополе, он нанялся к бандитам и был у них палачом. Его труп нашли обгоревшим во взорванной машине, но его ли? Есть предположение, что М. сам «организовал» свои похороны, потому что его начали «прижимать» за Варыбруса. Тело по-настоящему никто не опознал. А знакомый мне потом говорил, что видел этого человека в Австрии. Но это — потом. А тогда завели уголовное дело и стали искать убийцу.
Милиция пошла простым путем: просмотрев все личные дела в военкомате, отсеяли тех, кто не может быть подрывником, а потом — кто не был на момент убийства в городе. Я и подрывное дело знал, и в городе был. За мной несколько дней следили. Не заметить этого я не мог: сказался афганский опыт. Не понимал только, кто следит — бандиты или милиция. Но не боялся ни тех, ни других, не чувствуя за собой вины. А в один прекрасный день мне позвонила старая знакомая и попросила о встрече: якобы есть разговор, который она не хочет вести по телефону. Встретились. Разговор оказался чепуховый: не могу ли одолжить денег? Только я отошел от места встречи — меня задержали. Понял: у знакомой была задача выманить меня из дому.
В то время разрешалось задерживать на 15 суток — «до выяснения личности». Но что выяснять? Ведь с заместителем начальника тернопольского управления по борьбе с организованной преступностью, к которому меня привели, мы были знакомы. Дальше — обыск. Проходил он так. Я в своей комнате смотрел телевизор, а милиционеры делали в квартире все, что хотели. Вдруг слышу: отодвинули диван в большой комнате, и опер кричит, что якобы нашел пулю. А на косяке двери обнаружили капельку крови. Маленькую, со спичечную головку.
После этого меня, естественно, уже не выпустили, а стали возить по КПЗ области и добиваться признаний. Избиение — это что!.. Подвешивание за наручники тоже можно было вытерпеть. Хуже, когда укладывали на железную кровать под током. А то еще подводили 12 вольт к уху и половым органам. Чтобы получить передышку, я начал «петлять». Это когда придумываешь версии, в которых ничто ни с чем не вяжется. Пока их проверяют, ты отдыхаешь от издевательств.
«Сдохнешь — спишем, как табуретку»
- На суде такие версии разваливаются, — продолжает Владимир. — Разваливалось и то дело, которое «сшил» мой следователь. По версии следствия, я застрелил свою жертву в собственной квартире, спустил труп с 9-го этажа в лифте, в машине перевез в парк и там машину взорвал. Нестыковка первая: в квартире «нашли» пулю от револьвера «Лебель» — около 8 миллиметров длиной, а в трупе была пуля от револьвера «Наган» — чуть больше 13 миллиметров. Стащить тело крупного мужчины с 9-го этажа и погрузить в автомобиль я не мог — у меня ранение в позвоночник. Машину я никогда не водил, о чем знают все наши соседи, и следствие это проверяло. Кровь по всем параметрам была моя. Сказали, что она могла принадлежать и сожженному М.
Мало одного убийства — мне пришили и соучастие в организации другого: якобы я взрывное устройство изготовил. Эксперты дали заключение: взрывное устройство, схему которого представило следствие, не могло быть использовано в том взрыве, о котором шла речь, но…
… Но суду было наплевать и на пулю, и на кровь, и на схему. На меня «навешали» контрабанду и хранение оружия, соучастие в убийствах, правда, организованных… не установленными следствием лицами. Как вам такая формулировка? Установите, а потом обвиняйте!
- Знаете, что мне сказал адвокат сына, — всплескивает руками Валентина Александровна. — Пусть, мол, Володя, признает вину. Он афганец, и много ему не дадут. Видимо, адвоката перекупили. Я сказала, что подам на него в суд. И подала бы. Но адвокат уехал в Америку…
А Владимира ждал лагерь в Маневичах. Этап 30 человек. Обыск. Заходит дежурный по колонии и — начальнику по режиму: мол, Пунько прибыл. Владимир признается, что ожидал по отношению к себе каких-то жестких мер. Но их не последовало. К нему присматривались: пойдет ли за ворами? Не пошел. И с «блатотой», как он выражается, не стал общаться. Сначала Владимира пытались заставить платить в общак. Сказал: «У вас свое кино, у меня — свое. Я киномеханик». В переводе на русский язык это значит, что человек ни под кого подстраиваться не намерен, а строит свою жизнь, как сам считает нужным.
- Четыре года я почти ни с кем не разговаривал, — вспоминает Владимир. — Работал, много читал. И писал в разные инстанции, добиваясь пересмотра приговора. Шесть раз объявлял голодовку. Последняя — девять суток без пищи и воды. Приехал прокурор области. Меня к нему несли на руках, потому что сам уже идти не мог. Прокурор сказал: мол, я с твоими аргументами согласен, но сдохнешь — спишем, как табуретку. Ты мне не сват, не брат, и ссориться из-за тебя с Генеральной прокуратурой не буду. А в руководстве Генпрокуратуры на тот момент состоял и бывший прокурор Тернопольской области Богдан Ференц, при котором меня и «закрыли». Тут я окончательно понял, что пересмотра приговора не добьюсь.
Владимир и вены вскрывал. Начальник лагеря потом допытывался: чем? Ведь камеру перевернули и ничего острого не нашли! Но, оказывается, если фильтр от сигареты поджечь и сплющить, он становится острым, как бритва. Пунько дали 15 суток одиночки. Что такое одиночка? Владимир советует: запритесь в своей ванной хотя бы на сутки! Только ванная — это рай по сравнению с каменным мешком, где сидишь наедине с единственной мыслью — скорее бы конец. Не заточению, а жизни!
- Потом меня «закрыли» на 100 суток! — продолжает Владимир. — Это когда я написал президенту, что если не пересмотрят приговор, совершу акт самосожжения. Из одиночки вызволили в День Победы. Я ведь в лагере был единственным воевавшим и орденоносцем. Меня выводят, причем без наручников, ведут к начальнику лагеря. Тот поздравляет с праздником и… отправляет в барак. Администрация, видимо, поняла, что я не блефую, и отнеслась с сочувствием.
Но откуда о Владимире Пунько узнал писатель Сергей Бортников? В Волынском управлении по борьбе с организованной преступностью расследовали серию взрывов, прогремевших возле финансовых учреждений в Луцке. Один из руководителей УБОПа ездил в колонию на консультации к какому-то заключенному, который по фотографиям мог определить, какое взрывное устройство применялось в том или ином случае. И с какой целью — запугивания или убийства. Как пройти мимо такого типажа? И писатель отправился в Маневичскую колонию.
«Какое помилование, если я ни в чем не виноват?!»
- О, я хорошо помню нашу первую встречу, — смеется Сергей Иванович. — Пришел, здороваюсь, а Володя: «Хотите, я вас взорву шариковой ручкой?»
- Ну да, раз меня посадили как подрывника… — бурчит Владимир. — Мне первое время не разрешали пользоваться хозяйственным мылом, потому что оно похоже на тротил. А когда я вычислял «стукача» в камере, то сказал, что могу сделать взрывчатку из стирального порошка. Так и порошок запретили.
- Но потом мы подружились, — продолжает Сергей Бортников. — Узнав историю Пунько, я уже не выпускал его из виду. Сначала я предлагал Володе подать прошение о помиловании. А он: «Какое помилование, если я ни в чем не виноват?» Тогда я принялся за книгу.
- Эту книжку весь лагерь прочитал, — вспоминает Владимир. — Администрация ходатайствовала, чтобы изменить мне меру пресечения. И маневичский судья, который решал этот вопрос, тоже книжку прочитал. Из лагеря меня перевели на поселение, а потом и вовсе освободили. Признаться, когда шел на освобождение, волновался больше, чем когда 15 лет дали. А начальник отряда говорил, что был спокоен: сколько людей за меня ходатайствовали!
- А мне что сказал отрядный Владимир Чечетка! — восклицает Валентина Александровна. — Он счастлив, что судьба свела его с таким человеком, как мой Володя. Когда мне совсем уж плохо было, я вспоминала эти слова отрядного (мать смотрит на сына с необыкновенной нежностью. — Авт. ). Знаете, какие самые счастливые дни в моей жизни? Когда Володя позвонил, что из Афганистана возвращается, и когда — что его выпустили из колонии. До ареста сын весил 93 килограмма, а ко мне вышел худенький старичок в серенькой рубашечке… Я эту рубашку до конца дней хранить буду!
В лагерь Владимир ушел из одной страны, а через десять лет вернулся в другую. Первые недели из дома без провожатых не выходил — страшно было. Но почему? Ведь это судьям должно быть не по себе.
- Вам не хочется посмотреть им в глаза? — спрашиваю Владимира.
- Хочется. Но это наверняка будет расценено как угроза. Знаете ли, судьба сама воздает каждому по заслугам. Одиннадцати человек, которые так или иначе приложили руку к этому нечистому делу, уже нет в живых. У остальных — большие беды в семьях.
- Вы говорите: судьба. А вам она за что такое испытание послала?
- Наверняка было за что. Ошибок наделал достаточно. Например, я не всегда был прав в отношениях с женщинами. Сейчас хотел бы семью, детей. Но мне 43 года. Ровесница рожать не будет. А если встречу женщину моложе, разве поймет она мою жизнь? Меня выпустили, но судимость-то осталась…
До Галины Кострубы, которая в свое время вместе с коллегой рассматривала дело Пунько, я дозвонилась уже из Киева. Спросила, помнит ли такого. «Конечно!» — бодрым голосом сказала Галина Ивановна. И сегодня она уверена в том, что действовала правильно: «Как я могла вынести несправедливый приговор?!» Только этот вопрос не ко мне…
1135Читайте нас в Facebook
