«Снаряд попал в стену нашей спальни»: Вадим Карпяк восстанавливает свой дом в Буче

«Очень помогает, когда ты помогаешь другим»

— Вадим, какие ваши ощущения сейчас, на пятом месяце войны?

— Это все еще процесс перестройки. Я стараюсь адаптироваться к новым обстоятельствам, к новой реальности, жизни без семьи, работе на марафоне. В моей голове четкое понимание того, что уже никогда не будет так, как было раньше, поэтому я пытаюсь выстроить новую реальность, привыкнуть как-то к ней. Нет переключателя на новую жизнь в условиях полномасштабной войны. Есть вещи, которые постоянно будут напоминать о жизни до 24 февраля. Я учусь жить в этом новом мире.

— Вас пугает такая новая реальность?

— Не могу сказать, что «пугает» — правильное слово. Я смирился и не боюсь ее. Да, эта реальность ужасна, конечно, по сравнению с той, которая была. Но, как утешают себя иногда люди, бывает и хуже. У меня далеко не самая плохая ситуация. Могу сказать, что очень помогает, когда ты помогаешь другим: перечислишь деньги в фонд или поддерживаешь всеми возможными путями своих попавших в беду знакомых. Это не дает тебе сойти с правильного курса.

— Недавно снова бомбили Киев, был страх?

— Я был дома в Буче в это время. Но перед тем и у нас были взрывы — сбили очень близко от моего дома ракету. Я все слышал. Это было рано утром. Уже не спал. Я бы это чувство назвал «возвращением в 24 февраля». Тоже очень приземляет.

— Но, несмотря на страшную угрозу, люди все равно возвращаются домой, в столицу в частности. Как вы думаете, что ими двигает? Надежда?

— Не думаю, что это надежда. Боюсь, что людьми двигает некая безысходность, потому что те, кто имеют возможность оставаться, они остаются за границей. Там безопаснее. Это верно. Возвращаются те люди, у которых подушка крепости уже не такая сильная и дома вроде бы легче. То есть у многих все же есть где жить, есть родственники, работа или огород. Есть сообщество. Там, не на своем родном месте, люди оторваны от общества. А ведь большинство просто не может постоянно жить на небольшие выплаты в спортивном зале, где каждый день ночует несколько сотен человек. Под таким углом более привлекательным выглядит возвращение в Украину, где большие риски, но вроде и какие-то условия жизни более знакомые и, как бы это ни странно звучало, могут быть более комфортными. Ведь даже если ты жил в однокомнатной квартире, там все твое и ты имеешь хотя бы эту иллюзию защищенности своими стенами, чем когда ты живешь в каком-нибудь огромном помещении или временных палатках на улице. Сейчас лето — это еще приемлемо, дальше нас ждут осень, зима — будет холодно. Поэтому люди возвращаются вынужденно, а не потому, что верят, что уже все отступило.

Читайте также: «В палисаднике моей мамы стояли вражеские танки»: Надежда Матвеева о пережитом в Ирпене

— Какой период стал лично для вас самым тяжелым за это время?

— Первые несколько дней. Мне нужно достаточно информации для оценки, чтобы чувствовать себя уверенно обеими ногами на земле. А первые несколько дней этой информации было критически мало. И это был самый ужасный период, потому что я не понимал, куда идти, где могу быть полезным — оставаться и выполнять свою работу как журналист или записаться в терроборону. Когда стало чуть-чуть понятнее, куда бежать, это стабилизировало. Появилось направление деятельности, которого я придерживаюсь до сегодняшнего дня.

«В Буче бывали случаи, когда люди выходили из дома и исчезали по дороге, уезжали и не возвращались»

— Расскажите о своем утре 24 февраля.

— Перед полномасштабным вторжением тревога витала в воздухе, и «Свобода слова» у нас шла в непрерывном режиме. После эфира я поздно приехал домой, фактически это уже было 24 февраля, и крепко уснул. В 5 часов утра меня разбудил звонок продюсера, который сказал: «Началось». До Гостомельского аэропорта от нашего дома несколько километров. Я сразу услышал взрывы. Мы с женой разбудили детей и собрали вещи. Дочь Марта (10 лет) и сын Орест (8 лет) вели себя очень по-деловому. Не было никакой паники. Дети в курсе, что война. Они видели и чувствовали напряжение последних дней. Поэтому все быстро, без страха складывали свои вещи: несколько любимых игрушек, книг, одежду. Готового тревожного чемодана у нас не было. Были только запас бензина в канистрах и полный бак, слава Богу. Конечно, было понимание, что мы надолго прощаемся. Они сразу поехали к моему отцу в Коломыю, а я — на работу. И с тех пор не мог вернуться домой, пока не освободили Киевщину. Однако в нашем семейном доме, в Буче, остался тесть. Он сам из Херсона и 25 февраля намеревался вернуться. Но в этот день из Бучи уже нельзя было выехать, и он остался в оккупации. Только 11 марта смог выбраться.

— Как тестя удалось вытащить из Бучи?

— У меня была призрачная связь с Бучей раз в сутки. Сосед как-то имел возможность зарядить телефон через генератор и примерно раз в сутки он ходил ловить сигнал, звонил мне и говорил, что тесть жив, отчитывался о соседях, а я ему рассказывал об эвакуационном коридоре из Бучи. Несколько дней тесть не решался уехать, а 11 марта таки сделал это: добрался до центра, где были автобусы, и выехал оттуда. Страшно было за него. Ведь было рискованно ходить по Буче пешком. Потому что были случаи, к сожалению, когда люди выходили из дома и исчезали по дороге, уезжали и не возвращались. Бывало и такое, что люди собрались, а их не выпускают россияне, и им приходилось возвращаться. Конечно, тесть опасался, но, когда выживать стало невыносимо, он рискнул и, к счастью, в первый же день уехал.

— В ваш дом в Буче попал снаряд. Насколько все повреждено?

— Сейчас в наш частный дом вернулся тесть и продолжает там жить, потому что вернуться в Херсон возможности нет. Нас не ограбили. Наш дом был немного дальше тех мест, где стояли русские, поэтому они по этому углу не очень-то лазили. Мы уже восстановили электроснабжение и свет. В доме повреждена только одна стена в спальне, куда попал снаряд. Но нам повезло, что он не вспыхнул. У меня есть прекрасная знакомая Лариса, которая заделала дыру в стене. Мы даже заклеили ее обоями.

«Не ожидал, что они пойдут из Беларуси на Киев. Все эксперты называли это абсурдной идеей»

— На длительное время (даже и сейчас во время эфиров) ваш офис стал вашим домом. Как решали все бытовые вопросы?

— В чем я поехал 24-го на работу, в том и остался. У нас на канале собралось несколько таких, как я, кто занимался эфиром в эти первые дни. Поэтому мы организованно закупили зубные щетки, пасты, белье. Слава Богу, в офисе есть большой гардероб. Я что-то подобрал для себя. Были и вещи, в которых я мог рассекать по каналу, — не обязательно же быть в костюмах и галстуках постоянно.

У меня возникла проблема с обувью — волонтеры привезли. Тестя, который жил со мной на канале, тоже волонтеры одели. Потом магазины начали понемногу открываться, и мы докупали посуду, потому что есть тоже нужно было из чего-то.

— Что эмоционально вас спасает все эти месяцы?

— Работа. Кроме того, я стараюсь переключаться на какие-то вещи, совсем не связанные с нынешней реальностью. К примеру, вернулся к занятиям на пианино. Моя учительница нашла синтезатор, и он сейчас у меня стоит на работе. Я здесь сам тренируюсь каждый день, а также она приезжает время от времени, чтобы научить меня новому произведению. Это один элемент. Другой — я наконец возвращаюсь к чтению. Три месяца ничего не мог ни читать, ни смотреть, ни музыку слушать. А в последний месяц, чтобы перезагрузить голову, я углубился в Шекспира. Его исторические драмы, Генрихиаду: Ричард II, III, Генрих IV, V, VI… Я перечитываю его, смотрю разные экранизации, ищу театральные постановки, открываю критику. Параллельно смотрю, что историки об этом периоде Великобритании пишут. Возможно, сейчас у меня такой порыв, потому что мои дети с женой Таней в Великобритании.

— То есть ваша семья из Коломыи перебралась в Великобританию?

— Да, у отца очень маленький дом, который совсем не рассчитан на такую большую семью. А детям нужно пространство для обучения, соответствующие условия. Знакомая моей жены живет в Великобритании, и она с радостью согласилась подыскать семью, готовую их принять там. Таня с Орестом и Мартой выехали туда, в Оксфордшир. Сейчас дети учатся в британской школе.

— Вы лишились возможности наблюдать за тем, как растут ваши дети… Как справляетесь с этим?

— Я понимаю, что вопрос безопасности моих детей сейчас важнее, поэтому мы идем на эту жертву. Мне так проще даже работать. Я не волнуюсь за их безопасность ежеминутно. А также утешаю себя мыслью, что это своего рода машина времени для меня — увидеть сквозь время, как дети подросли, встретить их уже другими.

— Что с вами случилось светлого и доброго за время войны?

— Это было тогда, когда я понял, что дом стоит. Самый светлый момент. Понимание того, что мне просто повезло. Ничего серьезного, кроме дыры в стене, там нет. Крыша не пробита, дом на месте, все можно отремонтировать своими силами. В обычное мирное время то, что стоит дом, — это нормально, а в войну — это чудо.

— Вообще насколько для вас было ожидаемо полномасштабное нападение россии?

— Я думал, что будет активизация на линии разграничения, и что россия всеми силами постарается вывести так называемые «лнр/днр» на географические границы областей. Но я не ожидал, что они пойдут из Беларуси на Киев. Все эксперты в «Свободе слова» называли это абсурдной идеей. Даже в непубличных комментариях. Потому я не был готов к такому наступлению.

«На глобальную победу с возвращением Крыма у меня тоже есть план»

— О чем мечтаете, когда мы победим?

— У меня два важных плана. Первый: взять отпуск, сделать британскую визу и уехать к своей семье. Мы устроим послепобедное семейное путешествие по Европе. Я бы его назвал «возвращение домой». А второй план: проехаться по всем городам-героям — местам ведения боевых действий. Кстати, на глобальную победу с возвращением Крыма у меня тоже есть план. С 2014 года мой коллега Саша Авшаров перевернул мое представление о крымских винах. Я думал, что они умеют делать только десертные, но никак не сухие. Но бутылочка «Эссе», изготавливаемая локальным производителем, оказалась роскошной. Он успел привезти еще одну, а после этого Крым оккупировали. Эта бутылка сбереглась и от снаряда, и от оккупации. Поэтому после объявления окончательной победы я ее обязательно откупорю.

— И главный вопрос к вам как политическому журналисту: когда закончится война?

— Война закончится при одном условии — если россия перестанет существовать как имперский проект. Пока россия будет существовать как имперский проект, со всеми этими федеральными округами, война не закончится. Она может приостановиться на время. Но это кровопролитие продолжается уже столетиями с разными вариантами затишья — еще с XVII века. Полтавская битва, восстания, освободительные войны начала XX века, УПА — тоже часть украинско-российской войны. А вот когда прекратятся горячие боевые действия, никто не знает. У россиян есть запасной вариант — просто откатиться на свои границы. А для нас единственный выход — победить. Это в свою очередь зависит от огромного количества постоянно меняющихся факторов. Это может занять два месяца, а может еще два года. Потому я не буду называть никаких сроков. Надо готовиться к тому, что это надолго. Так будет проще, чем тешить себя иллюзиями.

Ранее известная телеведущая Лидия Таран рассказала «ФАКТАМ», что произошло с ее домом в Киеве после попадания российской ракеты и когда она вернется домой.

Фото из семейного альбома Вадима Карпяка

7391

Читайте нас в Facebook