Николай мащенко: «я пришел к секретарю цк кпу юрию ельченко и умолял: «ну разрешите мне жениться! »
Николай Мащенко отмечает свой день рождения неделю. Хотя мог бы и целый год. Официально он справляет его 12 января, а неофициально — 12 декабря. Друзья поздравляют в конце года. Обычно идут к знаменитому режиссеру домой или встречаются с ним в ресторане. Как мы. Николай Павлович к концу дня устал принимать поздравления. «Уж и не помню, со сколькими сегодня встречался», — признался Мащенко, усаживаясь за столик в уютном ресторанчике. Официантки, узнав мэтра, засуетились. «Мне водочки, а гостям — коньяк, — заказал Николай Павлович. — И икорки красной на закуску. Очень ее люблю… »
«В шесть лет я уже был пастухом. Там меня и научили материться… »
- Понять не могу, зачем вы так запутали народ? — С днем рождения, что ли? — Ну да. — Я же из глухого села! А в селе паспорта выдавали только тогда, когда закончил школу, и то если собирался уезжать. Иначе документ иметь незачем. В войну мы с семьей были в оккупации, документы мама завернула в рушник, закопала в землю, и пойди найди. Когда же встал вопрос, что мне надо оформлять паспорт, мама, проработавшая свинаркой 45 лет, никак не могла вспомнить дату моего рождения. Старшая сестра говорила, что после Нового года, мама настаивала — до. Путались-путались и, наконец, имея в виду декабрь, сказали… январь. — А вы, значит, до совершеннолетия и день рождения не отмечали? — Тогда в селе и понятия не имели о таких праздниках! Мы жили в страшной бедности. Я знал лишь, когда родилась моя мама. Кстати, когда мы пошли к батюшке, который меня крестил, он сказал, что по его записям я таки родился 12 декабря. Тогда же отец Николай дал мне свое имя, так что в селе меня дразнили поповским сыном. Одним словом, я отмечаю свой день рождения 12 декабря. Правда, в советское время властные органы поздравляли меня исключительно по документам — 12 января. Так и праздную свой день рождения дважды в году. — Пенсию почти на год раньше положенного получать стали… — Да это было уже сто лет назад! Я вышел на пенсию, когда платили 49 рублей 62 копейки. Помню, Кость Степанков тогда возмущался: «Могу простить людей, выдумавших пенсию в 49 рублей, но готов удушить тех, кто добавил 62 копейки. Это же издевательство!» Сейчас, конечно, больше получаю… Знаете, как я говорю: «С закуской может выпить и дурак, а мы с вами умные. Давайте без особой закуски… » Ваше здоровье! (Мэтр чуть-чуть пригубил водочки. — Авт. ). — Как вы умудрились впервые попробовать спиртное лишь в 40 лет? — В 41! Во время съемок картины «Комиссары». До этого ВООБЩЕ в рот не брал! Я учился в Харьковском театральном институте у четырежды лауреата Сталинской премии Ивана Марьяненко. Мы ведь, студенты, были бедные. 1949 год, голод. Я жил в общежитии в одной комнате с Леней Быковым. Помню, мы покупали леденцы, ложечкой брали один, клали в рот, выпивали три чашки чая с печеньем и нерастаявшую часть конфеты клали на блюдечко до следующего раза. Иногда Марьяненко приглашал нас на ужин. С вином, коньяком. Меня просили: ну выпей, чтобы не простудиться, и все норовили поднести руку со стаканом ко рту. А моя рука не гнется, и все. Хоть тресни. Так и не выпил ни разу. Даже пива не пробовал. А когда снимал «Комиссаров», собрались как-то Миколайчук, Быков, Бакштаев, Гаврилюк и заявили мне: «Если не выпьешь, завтра не пойдем на съемку!» Ну, я и принял стакан водки на грудь. — И как? — В глазах потемнело, люди начали куда-то проваливаться, а потом и вовсе ничего не помню. Наутро мне сказали, что я спьяну выругался в адрес Ларисы Кадочниковой. Тогда она только закончила съемки в «Тенях забытых предков», была звездой первой величины. А я, значит, матюками ее… — Ненормативной лексикой хорошо владели? — А то! Я же с шести лет пастухом был, там меня и научили ругаться. Длинные матюки знал. Но при женщине выругаться было немыслимо! Утром прихожу к Ларисе с повинной, а она мне: «Помилуйте, я вас вчера не видела!» Оказывается, она в тот день сама впервые выпила.
«Девять тысяч рублей прямо в пачках рассовал по карманам пиджака»
- Говорят, вы не только крепким словцом, но и табуреткой запустить, коли что не так, можете. — Это Конкин про меня слухи распускает. Даже по телевизору как-то сказал, что Мащенко, как разозлится, стульями бросается. Чепуха! Я очень нежный в работе. Пока люди делают, что надо… — А если нет? — Есть разные средства. Но я всегда знал слабости актеров. Например, Конкин родом из Саратова. Когда я видел, что он врет, говорил: «Без саратовских напевов!» Володя сразу скисал, слезы в глазах — то, что мне надо! Конкину-то ведь было всего 19 лет, когда на него слава Корчагина свалилась. — Говорят, знаменитый Шарапов сразу зазнался? — Еще как! Такой успех у зрителей, как у него, трудно себе представить. Мы объездили с фильмом десятки стран, были гостями первых лиц государств. Конкина носили на машине! В Дрездене занесли ее в парк, и он там целый день подписывал книги. Кстати, один раз я таки послал матом Володю. И вдруг он мне ответил тем же. Я опешил. А Конкин страшно испугался, думал: все, обижусь. Но я подошел, обнял его, поцеловал и говорю: «Молодец, правильно сделал. На грубость надо отвечать грубостью». — С вашей легкой руки звездой стал еще один молодой актер — Андрей Харитонов после роли Овода. — Харитонов — это другое. Он — единственный советский актер, получивший во Франции премию «Золотая нимфа». Причем ни меня, ни Харитонова на вручении не было. Из Москвы со своими картинами поехали Янковский, Джигарханян, Лавров. Они и рассказали, что, когда объявили победителем Харитонова, зал в едином порыве встал. — «Нимфу» хоть вам передали? — Показали, но не отдали. Сказали: «Вы снимали за государственные деньги… » — и оставили у председателя Гостелерадио Сергея Лапина. Это была его гордость. Он даже Брежневу ее показывал. Кстати, не досталась нам и денежная премия. Она пошла на банкет, как это положено по уставу фестиваля. Ну, ничего, я много премий за свою жизнь получил… За книгу «Вся краса земли», опубликованную в журнале «Дружба народов», я получил аж девять тысяч рублей! Это было в 1985 году. — Колоссальные деньги! — Мог машину купить. Но не стал. В то время я как раз ехал на Кубу в составе делегации кинематографистов. Помню, получил деньги в Москве, не успел их оформить и прямо в пачках засунул в карманы пиджака. В аэропорту меня спрашивают: «Деньги есть?» Я достаю пачки. Таможенник ошалел, но, видать, понял по моему виду, что я имею право на их вывоз. Лишь шепнул: «На Кубе карточная система». Действительно, я ничего так и не смог купить на эти рубли. — Вы встречались с Фиделем Кастро? — Нас везде сопровождал его брат Рауль. Фидель пришел лишь на одну встречу. Высокий, здоровый, в военной форме, грубых ботинках. Шаг широкий, уверенный. Подошел к столу, снял военный ремень и начал говорить. Держал речь часа три — заслушаешься. Потом был банкет. Грандиозный! В вазах черная, красная икра, вина какие хочешь. Фидель, правда, не остался. Незаметно исчез. Так же, как и появился. Говорил долго-долго, потом вдруг воскликнул: «Родина или смерть!» Все: «Вива, Куба! Вива, Фидель!» А его уже нет… Тут Николай Павлович обращается к фотокорреспонденту: «Только крупно меня не снимай. Запечатлей… как будто я молодой, без морщин, не седой. Чтобы искусство было!» — Да у вас шикарные волосы! — Ты бы видела мою цыганскую гриву! Черную, как смоль…
«Доставал из-под стола бутылку джина и наливал жене Щербицкого»
- Наверняка не одно сердце актрисы разбили. — Я всегда влюблялся в своих актрис, но это ничего не означало. Был влюблен в красавицу Аманову. Потрясен Аллой Демидовой — она просто Господнее создание. Клара Лучко осветила меня своим обаянием и женственностью. Но все это было несерьезно… — Одной из ваших жен была красавица-художница из Болгарии. — Захария. Я был скромной номенклатурой, которой не положено было два раза жениться или разводиться. Когда до моего 50-летия оставалось 10 дней, я пришел к секретарю ЦК КПУ Юрию Ельченко и секретарю ЦК комсомола Украины Тамаре Главак, умолял: «Ну разрешите мне жениться!» В то время я уже был разведен. Ельченко подумал и сказал: «Тамара Владимировна, завтра же организуйте ему свадьбу». Через день я женился. Свадьба была не очень шумной, гуляли в ресторане гостиницы «Киев». — Долго прожили вместе? — 16 лет. Мы жили на два дома. Жена — в Софии, я — тут. В 1990-е годы Союз распался, стало трудно ездить… В общем, я уже 16 лет счастлив с другой. Впрочем, я никогда не ссорился со своими женщинами. И с каждой был счастлив. — Говорят, вы были дружны с женой Владимира Щербицкого Радой и их дочерью Ольгой. — У нас была уникальная встреча. Директор киевской школы на улице Свердлова пригласила меня показать фильм «Накануне». Сказала, что руководитель какого-то класса хочет, чтобы ученики лучше изучили Тургенева. Я пришел. На показе была и молодая учительница младших классов. Посмотрели картину, потом было обсуждение. После мне директриса и говорит: вы знаете, что это были жена и дочь Щербицкого? Я был потрясен. Они держались очень просто, без напыщенности… Потом мы несколько раз встречались в Доме кино, в ресторане. Однажды, когда при Горбачеве было запрещено спиртное, я пригласил жену Щербицкого и Олечку в ресторан. Им очень хотелось познакомиться с Иваном Миколайчуком, и я организовал встречу. Пришли, а пить-то нельзя. Напитки я с собой взял, поставил под стол и оттуда наливал. Жене Щербицкого — джин, она его любила. Мы с Олей пили шампанское, а Иван — водку. Долго сидели, разговаривали. У Оли ведь муж был послом Болгарии в Украине, поэтому у нас нашлись общие темы. Кстати, картина моей жены висела на видном месте в доме Щербицких. Я знал, что Владимиру Васильевичу очень нравился мой фильм «Овод», он даже лично вручал Государственную премию Бондарчуку. — Вы уже отдали Никите Михалкову бильярдный долг? — Сто бутылок шампанского? Еще нет. Теперь такие сложности с таможней… Никита, помню, играл и все приговаривал: «Коля, с кем ты сражаешься? Ведь я же вырос на бильярде». — А вы где играть-то научились? — Во время двухмесячных курсов кинематографистов под Москвой. Там я и с Андреем Тарковским познакомился. Кстати, играл он в бильярд неплохо. В то время я еще ничего знаменательного не снял, а Тарковский уже был автором «Иванова детства», которое всех потрясло. Тогда мы много говорили, играли в бильярд. Пока не побили все кии… Когда Тарковский снял «Андрея Рублева» и привез картину в Киев, я организовал просмотр в одном закрытом санатории. Вдруг во время показа люди стали уходить. Публика солидная — секретари обкомов, горкомов. Выходят и требуют деньги в кассе, ругаются, что за фильм я привез. Я страшно переживал за Тарковского, а Андрей мне мужественно сказал: «Коля, это фильм для другого времени. Оно еще придет». Но за всю жизнь лишь его «Андрей Рублев» и фильм Спилберга «Список Шиндлера» меня по-настоящему потрясли. — А как же картины Параджанова? — Это великие фильмы! Но я никогда не считал себя близким другом Сергея. Хотя, когда Юра Ильенко ругал мою картину «Иду к тебе», за нее вступился именно Параджанов. Он даже к Шелесту ходил, защищал ее. Помню, как-то я попал к Параджанову около 12 часов ночи. У него в гостях было много людей: сын Шелеста, Чухрай, Ильенко, Кадочникова. Тогда Параджанов с Ильенко и стали высказываться о моей работе. В конце концов Ильенко таки сдался. — Параджанов вам делал подарки? — Однажды он подарил мне потрясающей красоты серебряную пиалу. Но я ее кому-то передарил. Правда, с наставлением, чтобы берегли раритетную вещь. А как-то Юра Ильенко подарил мне кепку Параджанова. Я отдал ее в музей Довженко. Так надежнее… — Вы бываете когда-нибудь недовольны собой? — Да я всегда недоволен! Что-нибудь не так снял, где-то промолчал, кому-то что-то простил. Безгрешных людей не бывает. — Видите, уже нашли себе оправдание. — Я — хороший человек и считаю это великой профессией! Вопреки всеобщему мнению. Не знаю, что может быть благороднее ее. Давайте выпьем за это…
Читайте нас в Facebook
