После того как пролетарская власть «уплотнила» внучку всемирно известного педагога константина ушинского в ее собственной квартире, она повредилась рассудком
Весть о революции осенью 1917 года застигла дочь всемирно известного педагога Константина Ушинского Веру Константиновну в имении отца, где она отдыхала с дочерью Натали. Новая власть объявила владелице, что ее собственность конфискована. Пришлось вернуться в Киев — в квартиру на улице Малоподвальной, 12, но и здесь она уже не была хозяйкой: им с Натали разрешили пользоваться лишь одной из десяти комнат — будуаром Веры Константиновны. Вряд ли мы когда-нибудь узнали бы, как жилось в образовавшейся коммуналке дочери и внучке педагога, если бы соседствовавшая с Верой Константиновной и Натали известная художница Ирина Левитская не рассказала о судьбе потомков Ушинского в книге «Все мое с собой».
После революции путь в Париж для Веры Константиновны и ее дочери оказался закрытым
Комнату в квартире на Малоподвальной мама Ирины Левитской Елена Федоровна получила, будучи секретарем Клуба работников искусств (Рабиса). Дочь урожденной графини Тузинкевич и итальянского актера Теодора Барилолли, Елена Федоровна владела несколькими языками, поэтому единственная из жильцов квартиры понимала, о чем по-французски говорят между собой статная дама и ее молоденькая дочь из крайней комнаты. Елена Федоровна и Вера Константиновна подружились. — Маме Вера Константиновна рассказывала, что ее братья и муж остались в Париже, — вспоминает Ирина Георгиевна. — Александр Пото, отец Натали, хотел, чтобы дочь стала художницей, поэтому не жалел денег на ее образование. В Париже девушка посещала курсы скульпторов, а летом приезжала с матерью на отдых в имение деда под Черниговом. Начало Первой мировой задержало их в Украине, а потом случилась революция, и путь в Париж оказался для обеих закрытым. Вера Константиновна дарила маме книги из библиотеки отца. По одной из них, учебнику Константина Дмитриевича «Родное слово», я в три года научилась читать. Сохранить книги, мебель и картины отца Вере Константиновне помогла «охранная грамота», которую ей выдал лично председатель Народного комиссариата культуры Луначарский. Но разместить все пришлось в одной комнате, и она превратилась в лабиринт, где в три этажа стояла мебель. Вера Константиновна надеялась, что кое-что удастся продать, но, увы, покупатели не находились. Жили мать с дочерью на то, что Вера Константиновна получала, преподавая русский язык на рабфаках. У них было скромно, но чисто. В комнате на столе всегда лежали белоснежные салфетки, постели были застланы накрахмаленными простынями. Для многих соседей это было в диковинку. Ведь, переселившись из рабочих бараков, они и ванной-то не умели пользоваться — превратили ее в склад старых вещей, а мылись в корытах и «балиях», которые после использования вешали в коридоре на гвозди. Девушка презирала своих соседей за эти «балии»: что за дикость — плескаться в неудобных корытах? Натали так и не смогла вписаться в новую жизнь, психика ее не выдержала перемен — девушка повредилась рассудком. Пока Вера Константиновна была жива, она заставляла дочь хотя бы лепить, и та тиражировала фигурки беспризорников в лохмотьях. Со смертью Веры Константиновны в 1924 году из комнаты исчезли белоснежные салфетки и простыни, на столике красного дерева место фарфоровых статуэток, постепенно перекочевавших в комиссионные магазины, заняли глиняные фигурки беспризорников, не пользовавшиеся спросом. — Иногда я вместе с мамой заходила в комнату Натали, — продолжает Ирина Георгиевна. — Помню кровать с блестящими шариками на спинках. На кровати голый матрац и некогда роскошный каракулевый сак (полупальто), которым Пото укрывалась вместо одеяла. В комнате роились большие зеленые мухи, потому что под ее окном соседи устроили мусорную свалку: получи, буржуйка!
«На кухню к железному рукомойнику Натали без стеснения выходила в нательной рубашке и нижней юбке в оборочках»
Кроме как «буржуйка», Натали не называли, но она этого словно не слышала. На кухню к железному рукомойнику без стеснения выходила в нательной рубашке и нижней юбке в оборочках. На вопрос моей мамы: «Почему вы ходите в белье по квартире при мужчинах?», она гордо отвечала: «Я не вижу тут мужчин!» — и, переходя на французский, мечтательно повторяла: «Париж, Париж… » Когда началась Великая Отечественная война, соседи вдруг стали обращаться к «буржуйке» вежливо: «Наталья Александровна». — Еще в начале 1941 года Натали пророчила: «Скоро будет война. Это из достоверных источников», — рассказывает Ирина Георгиевна. — Натали так часто говорила о войне, что, когда 22 июня на Киев посыпались бомбы, никто из жильцов нашей квартиры не удивился. Когда же фашисты вошли в Киев, Натали Пото, натянув на себя каракулевый сак, побежала встречать «освободителей». Нас, знающих, чем обернулась для киевлян оккупация, это может удивить. Но для Натали Пото, видевшeй немцев 1918 года, они оставались той культурной нацией, которая могла освободить ее, внучку всемирно известного педагога, из пролетарского плена. Новая власть, однако, не проявила интереса к странноватой женщине, ей лишь выделили продуктовый паек — за деда. Этот паек и приблудившаяся облезлая кошечка помогали ей держаться в оккупированном Киеве. Осенью 1943 года перед наступлением Красной Армии по приказу штадткомендатуры на стенах домов появились объявления: «Всем гражданам Киева направляться на Запад! Все, кто ослушается, будут расстреляны!!!» Натали Александровна не ослушалась. Она ушла по приказу комендатуры на Запад, так и не поняв, что и почему произошло в стране ее деда…
Читайте нас в Facebook
