Получив известие о гибели жены, борис громов около часа молча сидел в своей комнате. Затем сказал: «ну все, пора собираться»
Оказывается, Советский Союз начал выводить свои войска из Афганистана значительно раньше -- вскоре после прихода к власти Михаила Горбачева. Об этом корреспонденту «ФАКТОВ» накануне официальной даты поведал друг юности и бывший сослуживец Героя Советского Союза Бориса Громова, генерал-лейтенант запаса одессит Михаил Бондаренко. За долгие годы армейской службы Михаил Григорьевич прошел путь от командира мотострелкового взвода до заместителя командующего Одесским военным округом. Сейчас работает директором коммунального предприятия «Одессагорпресса», является первым заместителем председателя областной организации партии «Свеча» (Союз ветеранов, инвалидов, чернобыльцев, афганцев). Женат, имеет дочь, внучку-второклассницу. Его самая большая мечта -- чтобы дети никогда не становились сиротами.
«Неизвестный поэт мастерски, не хуже Твардовского, «перелицевал» на афганский лад поэму «Василий Теркин»
-- Михаил Григорьевич, ваша воинская биография началась, пожалуй, еще с суворовского училища, где вы и познакомились с будущим командармом, а ныне губернатором Московской области Борисом Громовым…
-- Да, наши судьбы в чем-то схожи. Я родился в 1943 году в Днепропетровской области. Когда наши края освободили от немцев, отца призвали на фронт, где он вскоре, в сорок четвертом, и погиб. А в 1952-м в автокатастрофе погибла мама. Возможно, потому, что я в школе учился на «отлично», а еще потому, что мой дед был уважаемым в районе человеком -- участником Первой мировой и гражданской войн, меня определили в Саратовское суворовское военное училище. И я оказался в одном учебном отделении с Борисом. Мы с ним ровесники. Его отец тоже погиб на войне.
Помню Борину маму. Красивая, представительная такая была женщина. Работала зампредом в райисполкоме. И тоже потом трагически погибла. Не выдержала лживых несправедливых обвинений. Была человеком чести.
Борис учился хорошо. Отличником не был, но обладал твердыми знаниями. Еще в младших классах этот невысокий, но мускулистый ладный парнишка стал заметной фигурой в спорте -- увлекался акробатикой, гандболом, баскетболом. А когда после расформирования саратовского училища нас перевели в калининское, ныне это город Тверь, Громов стал чемпионом Московского военного округа по прыжкам с шестом. Очень умело владел своим телом. Однажды Боря вспоминал, как в раннем детстве они с пацанами иногда тайком подплывали на самодельном плоту к пришвартованной к берегу огромной барже с астраханскими арбузами, взбирались на борт, сбрасывали лакомство в воду, а затем вылавливали. Но домой приносить арбузы боялся: и дед, и мама вранье и воровство считали самыми большими грехами. Дед у него вроде бы был капитаном судна, потом работал в управлении Волжского пароходства.
Вспоминая теперь наше детство, прихожу к выводу, что Боря был, наверное, генетически предрасположен управлять, командовать. Но не помыкать! Все у него получалось дружелюбно, даже весело. Кличку как прилепит -- чуть ли не навсегда останется. Меня за то, что я увлекался плаваньем, до морозов тренировался в Волге, Борис прозвал Моржом (позже это прозвище трансформировалось в Клык), нашего товарища Витю Головинского, увлекающегося химией, -- Феррумом, заместителя офицера-воспитателя старшину Косталева -- Пиратом…
-- А у самого Громова было прозвище?
-- Нет. Он цельная натура, без какой-либо слабинки. Его все уважали.
Иногда, правда, Борис умел приятно удивлять. Полной неожиданностью, для многих из нас стало, когда мы увидели Бориса на… сцене (!) в спектакле по пьесе «Любовь Яровая», где Громов исполнял роль матроса Шванди. Боря нам не признавался, что посещает училищный драмкружок. Мы его потом какое-то время называли Швандей.
-- Так ведь у него еще и прекрасный голос! В последнее время он начал петь со сцены на вечерах, посвященных празднику защитников Отечества, Дню Победы…
-- Да, многогранная он личность. За главные его качества -- волевой характер, смелость и честность -- в Афганистане молодой комдив приглянулся начальнику Генштаба маршалу Советского Союза Ахромееву, и с его подачи Громова назначили представителем Генштаба при командовании 40-й армии.
-- Странная должность какая-то.
-- Ситуация потребовала. Теперь легко говорить, что политика советского руководства была лживой, лицемерной, зачастую просто нереальной. Трагедия военных заключалась в том, что они вынуждены были выполнять иногда заведомо абсурдные или невыполнимые приказы. Соответственно, нередко и информация об их выполнении отражала не реальное положение дел, а была такой, какой ее хотели видеть московские правители, тщательно фильтровалась через многоступенчатую, иерархическую систему: штаб 40-й армии -- командование Туркестанского военного округа, в состав которого мы входили, -- командование Южного оперативного направления (Баку) -- Генштаб в Москве -- военный отдел ЦК КПСС -- секретариат ЦК и, наконец, Политбюро… И каждое звено этой цепи норовило информацию подкорректировать. В сторону, конечно, сглаживания острых углов.
Вспомните хотя бы, как скупо газеты писали о службе советских воинов «за речкой». Или как на начальном этапе кампании о гибели заместителя главного военного советника СССР при правительстве Демократической Республики Афганистан генерал-лейтенанта Шкидченко, сгоревшего в сбитом душманами вертолете, сообщили, что погиб в авиакатастрофе. А звание Героя ему не хотели давать, потому что войны вроде бы как не было… Маршал же Ахромеев -- старый фронтовик, думающий, ответственный человек -- хотел получать оттуда достоверную, правдивую информацию. Только основываясь на ней, можно вырабатывать правильные решения. И Громов докладывал правду. Иногда очень горькую. Не всем генералам и маршалам она нравилась. То, что часто происходило в Афгане, очень точно отразил неизвестный талантливый поэт, написавший афганский вариант «Василия Теркина» -- остроумно, едко, иногда до слез смешно. Магнитофонные кассеты и рукописи ходили по рукам, солдаты и офицеры тайком от особистов слушали. Жалею, что сейчас у меня ее аудиозаписи нет.
«Зятем маршала Ахромеева Громов никогда не был!»
-- Не эти ли недоброжелатели Бориса Всеволодовича сотворили легенду о том, что Громов-де -- зять Ахромеева, стало быть, и карьеру сделал благодаря этому?
-- Бред сивой кобылы. Боря женился уже курсантом военного училища на землячке из Саратова, дочери нашего бывшего офицера-воспитателя суворовского училища. Я не был с ней знаком, офицерская судьба разбросала нас по разным уголкам страны. До встречи в Афгане и после нее, в основном, по телефону общались. Знаю, что у них росли два мальчика -- Максим и Андрей. Оба тоже закончили суворовское училище. Старший окончил Институт международных отношений, живет и работает в Киеве. Младший получил юридическое образование.
-- При каких обстоятельствах погибла жена Громова?
-- Весть о гибели супруги Борис Всеволодович получил, считай, на моих глазах. Это было третье мая 1985 года, я служил заместителем начальника политотдела 40-й армии. А Борис -- представителем Генштаба. Мы часто с ним контактировали по службе и просто так, как однокашники. Помню, был примерно полдень, весна -- сады цвели. Приближался День Победы, настроение было приподнятое.
Я позвонил Борису, начал говорить что-то весело-шутливое. А он молчит в трубку. Потом тихо так говорит: «У меня жена погибла». Бегу к нему в модульный домик. Он сидит и смотрит в одну точку. Хочется пожалеть мужика, посочувствовать. А нужных слов не нахожу. Так молча мы просидели около часа. Потом он решительно встал, поправил гимнастерку: «Ну что, Миша, пора собираться» -- и ближайшим самолетом улетел на похороны.
Они любили друг друга, очень тосковали в разлуке. Собирались встретиться в Москве, где у него были служебные дела. Потом мы узнали, что жена хотела лететь пассажирским рейсом, даже билеты купила. Она с детьми жила в Ивано-Франковске, где раньше служил Борис. А рядом, во Львове, служил его друг генерал Евгений Крапивин -- командующий ВВС Прикарпатского военного округа, с которым Громов учился в Академии Генштаба. Крапивин предложил жене Громова лететь военным «бортом», тоже направлявшимся в Москву. Она сдала билеты. И вскоре после взлета в районе городка Золочев Львовской области военно-транспортный Ан-26, где, кстати, вторым пилотом летел единственный сын космонавта Валерия Быковского, молодой старший лейтенант, якобы из-за недосмотра авиадиспетчеров (официальная версия. -- Авт. ) столкнулся с заходящим на посадку гражданским Ту-134, следовавшим из Таллинна.
Погибли жена Громова, их друг Евгений Крапивин, двое сыновей Крапивина. Один из них был мужем Фаины (вторая жена Громова. -- Авт. ). Борис знал эту семью, они жили в одном доме, дружили. За месяц до трагедии Фаина родила девочек-близняшек. Словом, горе сблизило их. С 1989 года они стали жить вместе -- два сына, две дочери. Девочки Женя и Валя уже студентки. А пять лет назад у Бориса и Фаины родилась еще и маленькая Лиза. Для Бориса, рано осиротевшего, самое большое счастье -- это семья. Как я его понимаю!
«Придуманный Иосифом Кобзоном пароль «Кабул» и через годы действовал безотказно»
-- Тем не менее после трагедии и двух сроков пребывания на афганской войне, когда, казалось бы, ради детей следовало бы прекратить рисковать собой, когда в Союзе Борису Всеволодовичу предлагали неплохие, более спокойные должности, он полетел в Афган на третий срок и оставался там до окончания вывода…
-- Наверное, это кредо профессионала -- любое дело доводить до логического конца. Плюс чувство ответственности за судьбу чужих сыновей, оставшихся там. За годы войны он приобрел огромный боевой опыт. Не хочу делать из него икону -- возможно, Громову, как и многим другим командирам, этот опыт давался порой нелегко, ценой собственных и чужих ошибок. Он этого и не скрывал, никогда не перекладывал ответственность на других. Мне не раз приходилось летать с ним на расследование причин неоправданной гибели солдат и офицеров. Борис Всеволодович всегда объективно, глубоко и принципиально проводил эти разборы, чтобы впредь не допустить ненужных потерь. Умел аргументированно отстаивать свою точку зрения перед высокими военными чинами…
Чтобы избежать кровопролития с обеих сторон, Громов нередко инициировал переговоры с афганскими старейшинами и полевыми командирами и сам принимал в них участие. Однажды я рассказал ему, как в кишлаке Алихейль меня крепко осадил с нашим тезисом «мы пришли Афганистану помогать» седобородый старейшина одного из племен: «Вы хотите, чтобы и мы когда-нибудь пришли к вам в вашу страну помогать?» В глазах чертики сверкают, рукой древнюю берданку поглаживает.
Громов улыбнулся, а затем задумался. Он сам давно убедился, что этой стране если и надо помогать, то не силой оружия. Миссию же нашей армии там он видел скорее миротворческой. Но когда «дипломатия» не срабатывала, тщательно продумывал планы боевых операций и требовал неукоснительного выполнения всех оговоренных нюансов. Ведь противник был очень умен. Особенно одно время нам досаждал полевой командир Туран Исмаил, который прежде, будучи офицером афганской армии, окончил военную академию в Москве, затем на родине стал командиром полка, а позже увел полк к моджахедам.
А когда, не без помощи Громова, бессмысленность этой войны начали осознавать и в Москве, в 1986 году нам приказали подготовить к выводу первые шесть мотострелковых и танковых полков. В течение двух-трех недель они выводились из Кабула, Кандагара и Шинданда. Особенно мне запомнился вывод первых двух полков. Прямо на дороге рядом с военными городками были построены личный состав и боевая техника. Солдат и офицеров одели в новенькую форму. Технику вылизали до блеска. Здесь же построили трибуну и палаточный городок, в котором накрыли столы с угощением для гостей. Все это производило впечатление и на нас, и на иностранных журналистов, прилетевших в Шинданд на трех транспортниках.
Акция была, конечно, пропагандистская. Я мог бы часами говорить и о плохом, и о хорошем, что имело место на той войне. Но бросилась в глаза и предвзятость некоторых западных репортеров. Они старались схватывать объективами не самые, скажем, симпатичные лица наших солдат, задавали каверзные вопросы вроде «сколько в вашем полку танков?» Да танки, вот они стоят -- возьми и посчитай, но зачем солдата в неловкое положение ставить? Ведь по уставу он не должен говорить многие вещи. Женщины-журналистки были одеты в грубую полувоенную форму, предназначенную для полевых условий. Словом, думали, наверное, что едут к дикарям каким-то.
Но увидели наших военторговских красавиц в белых блузках, с красивыми прическами -- и поникли. А в следующем гарнизоне преобразились -- надели блузки, платья. Когда же убедились, что наши воины вовсе не дикари и живут в довольно сносных условиях (к тому времени быт в частях был уже неплохо налажен), то даже прониклись сочувствием.
А что? При всех отрицательных моментах той войны и Громов, и другие командиры заботились, чтобы война, оторванность от Родины и семьи не убивала в человеке человеческое. Приглашали артистов, писателей. Мне запомнилась своей неугомонностью, любознательностью и спокойным отношением к тяготам походной жизни эстонская певица Анне Вески. Ну, лихая девушка! Вытаскивала из зала на сцену офицеров и солдат, танцевала с ними, заставляла подпевать песню «Капитан, капитан, улыбнитесь… »
Иосиф Кобзон часто говорил: «Надо охватить концертами как можно больше солдат. Ведь большинство из них разъедется после службы по деревням и потом вряд ли увидит живьем столичных артистов. Зачем в Доме офицеров? Давайте на открытой площадке!» Для нас открытая площадка -- головная боль. Вдруг на ближайшую гору просочится снайпер! Но Иосиф Давыдович давал концерты и в помещении, и на площадке. Наверное, весь Афган он объездил. Удивительного трудолюбия человек. Летал и на сторожевые заставы, и в гарнизоны, выступления длились по три-четыре часа. После них все мы испытывали огромный эмоциональный подъем. А на прощание Кобзон всегда говорил: «Если встретимся в Союзе, назовите пароль «Кабул», и я бесплатно проведу вас на мой концерт… » Через несколько лет, уже в Одессе, я воспользовался этим паролем. Иосиф Давыдович вряд ли помнил меня. Но, услышав заветное слово, широко улыбнулся и попросил помощников устроить меня с внучкой в зале.
Да о многих деятелях культуры можно рассказывать. Ой, а представляете, Валеру Леонтьева в Джелалабаде обезьяна поцарапала. Ее солдаты где-то поймали, курить научили, непристойностям разным. И перед концертом предложили певцу сфотографироваться с этой тварью в обнимку.
Артист был уже в гриме. Взял обезьяну на руки. А ей, видать, запах косметики не понравился: цап его лапой по лицу! Кровь полилась ручьем. Мы опешили. Хорошо, в зале оказался санинструктор с сумкой, извел половину своего добра, пока кровь остановил. Валера -- ничего, не обиделся: «Ну что вы, это милое существо. Где вы видели даму, которой понравился бы мужчина в гриме? Будем считать боевым ранением». Потом Леонтьев блестяще отработал концерт. А шрам от той поездки в Афган остался на лице, наверное, на всю жизнь. Удивительный, простой человек.
… А та, первая, колонна ушла домой красиво. Из трехсот единиц техники не завелся лишь один видавший виды грузовичок ГАЗ-66 из хозяйственной службы, сущий пустяк.
Как и последняя. Та, которую замыкал Борис Громов.
Позже ему поручили организовать контроль за выводом наших войск из Германии. Но там наше высшее руководство больше занимали меркантильные вопросы. С этими людьми Громов не сработался, хотя хорошо знал по совместной службе генералов Шапошникова и Грачева. Помните, какое прозвище последнему дали военные -- Паша-Мерседес? А в Афгане главной ценностью была человеческая жизнь.
Не захотел Громов участвовать и в войне на Кавказе, а затем критиковал бездарные действия отдельных российских начальников в Чечне. Это личность.
Думаю, «афганцам» нечего стыдиться. Пусть политики краснеют.
Читайте нас в Facebook
