«вы знаете, что за съемками «ярослава мудрого» следит лично леонид ильич брежнев! « -- так григорий чужой убеждал командира конного полка срочно прибыть в киев
Григорий Чужой был одним из тех директоров картины, которые умели проходить сквозь стены советской бюрократии, экономить государству деньги и в срок выпускать масштабный и интересный для зрителя фильм. За три дня до своей кончины Григорий Давидович забрал свою трудовую книжку со студии, на которой проработал 40 лет. С этой книжкой в руках он и ушел в мир иной…
У него был всего один ученик, которого он готовил в «великие Гетсби». Леонид Медянный поделился с читателями «ФАКТОВ» своими воспоминаниями о Грише (так Григория Давидовича называли на студии), каким его знали -- веселым, остроумным и добрым мистификатором…
«Секрет Чужого был в его уникальном обаянии»
-- Леня, как вы познакомились с Григорием Чужим?
-- Мне было 20 лет, когда в 1979 году я пришел на студию имени Довженко «работать в кино». Киев тогда готовился к своему 1500-летию, а довженковцы -- к эпохальному фильму «Ярослав Мудрый». Творческая группа была уже сформирована, в ней собрались такие все молодые и доброжелательные, что я чувствовал себя на седьмом небе. И вдруг… снимают директора картины -- интеллигентного, тихого Рому Райнчковского и назначают Чужого. Об этом человеке иначе, как о монстре, не говорили. Поэтому группа решилась на акцию, как теперь говорят, «гражданского неповиновения».
И вот сидим, пьем чай, вдруг с шумом распахивается дверь, и на пороге -- он. Пауза. Как будто в комнату не человек вошел, а Вселенная ворвалась! Что костюм, что парфюм -- все шикарно. Здоровается, очаровательно улыбается, садится и закуривает «Мальборо» -- и это в 1979 году! «Я пришел знакомиться! -- говорит он мягко. А мы молчим и глаза в пол.
Чужой же ведет себя, будто ничего не происходит. «Извините, но до меня дошли слухи, что ваша группа со мной не хочет работать. Я не возражаю. Кто не хочет, может уйти. Кто хочет, останьтесь». Десять человек встали и вышли. Осталось трое. «Спасибо, -- сказал он серьезно. -- Начинаем работать». И очень доходчиво объяснил, что мы должны сделать сегодня. А завтра, добавил, он нас (художника, второго режиссера и администратора) ждет у себя в кабинете.
С приходом Чужого в группу на студии сразу прекратились разговоры о том, что Украине не потянуть «такой фильм», что 600 тысяч рублей, выделенных на его постановку, не хватит, и через месяц придется просить еще столько же. Директор уложился и в сроки и в суммы -- благодаря своим удивительным способностям.
-- В чем же был его секрет?
-- В уникальном обаянии. Он мог уговорить любого чиновника подписать любую бумагу, мог очаровать даже таких людей, одно имя которых в те времена приводило в трепет. У Гриши была компьютерная, как бы сейчас сказали, память: в голове у него копилось колоссальное количество информации о том или ином человеке, к которому надо было идти с просьбами. И когда директор фильма обрушивал ее на «сановное лицо», чиновник верил: этот человек давно его знает, или служил с ним в одно время, или они не раз поднимали бокалы за здоровье друг друга… А сокровенное «помните?» окончательно дезориентировало очередного московского начальника, и через пять-шесть минут он уже понимал, что только от него зависит судьба украинского кинематографа и, естественно, давал «добро» на его процветание.
-- А вам самому приходилось быть участником или зрителем таких спектаклей?
-- Да, он везде возил меня с собой. Говорил: «Смотри, учись, познавай жизнь через человеческие взаимоотношения». Приведу случай, который никогда не забуду. Съемки «Ярослав Мудрого» были уже в разгаре, нужен был кавалерийский полк на площадку (обученные лошади, каскадеры, военно-киношная массовка в огромном количестве). А единственный на весь Союз спецполк в это время был занят на других студиях. Госкино СССР рекомендует отложить съемку, Госкино УССР в растерянности разводит руками. Но у нас горят сроки, стоит в Пидгирцах под Обуховым возведенный умельцами «древний Киев», сшиты костюмы, вызваны из театров страны актеры!
«Как это отложить? -- хмурит брови Григорий Давидович. -- Поехали, -- говорит он мне, к Самому!» Сам -- полковник Барыло, который командовал этим полком. Когда он из-за стола встал нам навстречу, я испугался: два метра ростом, грудь колесом, лицо -- каменное изваяние, так и кажется, что его «нет» прогремит, как раскат грома. Но Григорий Давидович с поистине голливудской улыбкой бесстрашно идет к нему, тискает в объятьях и вдруг: «Я знал, что только с вами могу говорить о том, что угрожает Киеву, если в срок не сдадим эту эпохальную картину, если провалим госзаказ, за которым следит лично Леонид Ильич. Кстати, вы меня помните?»
Через несколько секунд после такого Гришиного монолога, сделанного по-актерски просто безупречно, Барыло подписал бумагу. Спустя неделю после этого визита в Киев пришел эшелон с кавалерийским полком, питанием и палатками. Высокие чиновники от кино знали: что под силу Чужому, не способен сделать больше никто. Поэтому прощались ему и «некоторые злоупотребления спиртным».
«Он терпеть не мог лени и нерасторопности и частенько прибегал к непарламентским выражениям»
-- Однако Григорий Давидович мог выпить, но не пьянел, был в этом смысле каким-то заколдованным…
-- Это правда. Он оставался лишь навеселе, независимо от принятой дозы. После тяжелейших съемок на жуткой жаре (ведь в «древнем Киеве» наши декораторы деревьев на посадили) мы расслаблялись по ночам. А в пять утра уже грузились на студии в автобусы и ехали в Пидгирцы. Гриша к погрузке являлся первым и в автобусе не спал. Собранный, быстрый, строгий в любое время дня и ночи. Алкоголь, мне кажется, подпитывал его кураж -- он все делал весело, играючи. Глядя на директора картины, подтягивались и остальные. А его афоризмы шли в народ, как от Козьмы Пруткова: «Меняю чувство юмора на повод для смеха», «Юмор в плохом настроении -- это цинизм», «Не тратьте нервы на то, на что вы можете потратить деньги», «Муж -- это то, что осталось после любовника в результате удаления нерва»…
-- Почему же на студии этого человека все-таки боялись?
-- Боялись не его, а вспышек его гнева. Он терпеть не мог лени и нерасторопности и часто прибегал к непарламентским выражениям. Кричал: «Уволю, выгоню из кино!», -- но никого никогда не увольнял. Меня, например, грозился уволить десять раз, а потом говорил: «Ну куда ты пойдешь? Ты же пока не обучен, пробивная сила еще в тебе дремлет».
-- Леня, а вам не надоело быть все время при нем?
-- Мне было интересно с ним общаться. Он был образованнейшим человеком. Классику великолепно знал, умело пользовался цитатами. А мне говорил: «Человек живет не тем, что съедает, а тем, что переваривает. Это одинаково справедливо для ума и для тела». Дружил со многими известнейшими в стране людьми: с семьей Дворжецких, с космонавтом Поповичем, со Спартаком Мишулиным, с Вячеславом Тихоновым, с Тимошенко и Березиным. Они его очень любили. Все у него останавливались, когда приезжали в Киев, и он гостил у московских друзей.
-- Чужой никогда не говорил, что хотел быть актером?
-- Он им просто был! Я считаю, что у нас на студии два таких актера от Бога -- Чужой и Мащенко. Во всех ипостасях эти люди -- настоящие артисты: им подвластно все, они умеют убедить, очаровать, обаять каждого, чтобы добиться своего!
-- Не из актерского ли нутра выросло его донжуанство? Песня Леонтьева «Казанова» -- это о нем, не так ли?
-- Гриша любил женщин, но скорее как объект поклонения, служения, что ли… Я видел, как женщины реагировали на него -- прохода не давали! При этом свою жену Дину Захаровну он обожал! Однажды она внезапно приехала в экспедицию в Ялту, а у Григория Давидовича был ужин с одной из поклонниц в его номере. Пока одни отвлекали Дину Захаровну, другие организовывали эвакуацию посторонней дамы через балкон -- это было действо, достойное отдельной картины.
«Вижу, какой-то голый дядька трусами кефаль в море отлавливает. Оказалось -- ваш директор»
-- Но говорят, и Григорий Давидович умел людей выручать…
-- Впервые эту его способность я заметил, когда мы снимали фильм «Карастояновы». Есть такая хитрость у режиссеров: когда сцена не получается, они начинают нервничать и искать козла отпущения. С актером это не проходит -- уйдет со съемочной площадки. Как правило, достается директору фильма: мол, и того нет, и другого, и вообще не надо было на сегодня назначать съемку!
И вот как-то не шла такая сцена у Мащенко. Григорий Давидович, предвидя развитие событий, вдруг падает на землю (снимали в лесу), корчится в конвульсиях, синеет и еле шепчет: «Я умираю». Паника, остановка съемки, скорая помощь… Но когда на следующий день мы приходим навестить его, больной встречает нас вопросом: «Почему водку не принесли?» Мы: «Вам же нельзя». -- «Кто сказал?» И признается: «Не выставлять же режиссера в невыгодном свете перед всеми! Вот и взял огонь на себя -- как бы по моей вине пришлось отменить дорогостоящую съемку».
А вот его самого обмануть никому не было дано. В тех же «Карастояновых» нам со вторым режиссером поручили обеспечить для съемки шампанское. Нам тоже захотелось причаститься, а денег на лишнюю бутылку нет. И решились мы на отчаянный шаг: купили сидр, переклеили этикетки, ложное шампанское выставили в кадр, а настоящее выпили. И вдруг пассаж: не выстреливает в кадре наш сидр! Чужой сразу догадался, в чем дело, и дает команду: чтобы в следующем дубле бутылки выстрелили. Мы ставим сидр возле осветительных приборов. И что вы думаете? Выстрел, летят пробки… Но актеры, пригубив эту адскую теплую смесь, невольно стали морщиться. Мащенко кричит: «Стой!» Пробует вино и с перекошенным лицом смотрит на меня и второго режиссера.
И тут в бой ввязывается Григорий Давидович: «Коля, шампанское скисло! Завтра разберусь с этим магазином!» Съемка состоялась, но весь сидр Чужой вылил потом на наши бедные головы: «Кого обмануть задумали, дети?» А Мащенко так и не узнал о нашей проделке.
-- Говорили, что в его кабинете был встроенный шкаф, который напоминал костюмерный цех.
-- Да, там действительно висело штук пять роскошных костюмов (один -- обязательно белый), 15 хороших рубашек и 30 шикарных галстуков. Любил Гриша красивую одежду. Часто ведь приходилось вести переговоры в ресторане, вот и ошеломлял он собеседников голливудским блеском. Конечно же, играл свою главную роль -- великого продюсера, коим и был на самом деле. Недаром на столе Чужого всегда лежал роман Фицжеральда «Великий Гетсби». Как директор фильма, Гриша часто сам встречал в аэропортах и на вокзалах актеров, которые снимались в его картинах. И в любое время дня и ночи выглядел шикарно.
-- У многих это вызывало иронические улыбки…
-- Ему завидовали. Умению обеспечить картину всем необходимым, что в советское время было почти невозможно: выбить дополнительные деньги, создать атмосферу энтузиазма в творческой группе… Жаль, что злословы не заметили, какой Григорий Давидович был внимательным и заботливым человеком.
Как-то Михай Волонтир, снимавшийся в картине Савельева «Выгодный контракт», говорит: «Ребята, снимаем на берегу моря, а рыбы так и не видим, а ведь хочется!» И вдруг после съемки приходим в гостиницу, а там целый таз поджаренной кефали. Мы: «Откуда?» Повариха: «Вижу, в четыре утра какой-то голый дядька трусами кефаль после шторма отлавливает. Когда принес ее целую корзину на кухню, я увидела, что это ваш директор». И это что! Ни одна наша просьба не оставалась без внимания. Гриша умел позаботиться и прийти на помощь даже тогда, когда все от тебя отступались. На работе он был «мать Тереза», зато дома -- аристократ: сервировка, белая льняная скатерть, прямая спина, совершенно другой голос, никаких анекдотов, баек, серьезные разговоры о смысле жизни. Особенно в последние годы…
-- Он ушел из кино десять лет тому назад, но на студию приходил чуть ли не каждый день. Чем занимался?
-- Давал интервью, писал воспоминания. Но ему отдали трудовую книжку -- и будто пуповину перерезали. Через три дня Чужой умер.
493Читайте нас в Facebook
