О казни министра государственной безопасности всеволода меркулова, арестованного как пособника лаврентия берии, его семья узнала только из газет
Во время хрущевской оттепели этого человека ставили в один ряд с Лаврентием Берией и называли палачом. В то же время Андрей Сахаров в своих воспоминаниях утверждал, что Меркулов палачом не был. Друзья, в шутку называвшие Всеволода Николаевича «интеллигентом», говорили, что он вообще случайно попал под гильотину хрущевских репрессий. По словам сына, если бы не роковое стечение обстоятельств, то, возможно, Меркулова узнали бы как талантливого драматурга, кинорежиссера или изобретателя…
«После первой мировой войны отец преподавал в школе для слепых детей»
-- Как могло случиться, что потомственный дворянин Всеволод Меркулов стал наркомом государственной безопасности?
-- Это одна из удивительных и загадочных страниц в биографии отца, -- рассказывает Рэм Всеволодович Меркулов. -- К сожалению, о многом я узнал уже после его смерти. В сталинские время даже в кругу семьи вспоминать о дворянских корнях было небезопасно. Об этом факте знали многие, но не говорил никто. Поэтому сейчас происхождение отца у многих вызывает удивление. Министр МГБ дворянского рода -- парадокс!
Мой дед по отцовской линии был капитаном царской армии, потомственным дворянином, который вел свой род от графа Милорадовича, губернатора Петербурга, героя Отечественной войны 1812 года, погибшего во время восстания декабристов в 1825 году. Бабушка -- княжеских кровей, из очень уважаемого грузинского рода. После Октябрьской революции дед эмигрировал в США, но был на стороне большевиков, помогал выходцам из России. И его сын, мой отец, поддерживал с ним прекрасные отношения. Накануне Великой Отечественной войны дед захотел вернуться в Советский Союз, но его попросили остаться: «В США вы будете более полезны Родине». Сейчас я могу предположить, что он был связан с разведкой, ведь отец тогда уже был главой наркомата государственной безопасности (НКГБ). Об этом свидетельствует и еще один факт: когда после окончания войны дедушка вернулся в Советский Союз, его приняли как своего -- дали служебную машину, квартиру, определили обслуживание на уровне высших руководителей страны, прикрепили к Кремлевке. Не каждому вернувшемуся из эмиграции дворянину предоставляли такие блага. Позже он написал мемуары «Эпопея генерала Яхонтова», но о разведке там ни слова.
За годы жизни в Америке дедушка усвоил американский образ жизни, был предельно пунктуален. Однажды он пришел к нам в гости на четыре минуты раньше условленного времени. Помню, как дед долго извинялся, что не рассчитал дорогу…
-- Тем не менее дворянское происхождение не помешало Всеволоду Николаевичу обрести доверие большевиков и успешно продвигаться по службе?
-- Большевистские настроения появились у него еще в 1914 году, когда его, молодого подающего надежды студента физико-математического факультета Петербургского университета, отправили на ускоренные офицерские курсы в Оренбург. Отца там даже допрашивали, узнав о его взглядах. Интересно, что спустя почти сорок лет я преподавал в стенах этого училища, но тогда еще не знал, что отец там учился. Только после его смерти, перебирая с мамой переписку, мы нашли письма из Оренбурга, из офицерского училища. Тогда мать и рассказала об этом эпизоде его биографии. Отец же о нем никогда не упоминал.
Когда он в чине прапорщика (в то время -- низшее офицерское звание) выпустился из офицерского училища, Первая мировая война закончилась, и папа благополучно вернулся в родной Тбилиси. Его мать работала директором местной школы для слепых детей. И отец до 1921 года преподавал в этой школе, обучая незрячих детишек математике, физике и другим точным наукам. Он уже был членом коммунистической партии и познакомился с Лаврентием Павловичем Берией, который вскоре и пригласил его на работу в местное ЧК.
«Романтические пьесы, которые писал отец, ставили практически во всех московских театрах»
-- До встречи с Берией Всеволод Николаевич не помышлял о работе в в органах безопасности или партийных структурах?
-- Сложно сказать. Отец об этом никогда не говорил. Возможно, если бы в стране сложилась иная обстановка, то об отце узнали бы как о прекрасном режиссере или драматурге. Он ведь был очень разносторонним и талантливым человеком. Еще во время учебы в университете он написал несколько романтических повестей, которые были напечатаны в литературных журналах и получили положительные отзывы. Позже он давал мне их читать. Это действительно достойные произведения.
Работая в Тбилиси в середине двадцатых годов, отец подружился с кинематографистами. Его очень занимало кино, тогда ведь оно было в диковинку. Он прекрасно разбирался в технике, еще в юности увлекался электроникой и даже обустроил дома небольшую лабораторию, где проводил всевозможные опыты, проверяя те или иные научные открытия. Со временем папа приобрел кинокамеру и занялся домашней съемкой. До сих пор у меня хранятся несколько бобин с пленкой. На одной из них мне полгода, и мама купает меня в ванночке, на второй -- я подростком гоняю в футбол. Как я благодарен отцу за такую память! Вскоре он занялся серьезными съемками и снял прекрасный видовой фильм «День Батуми» о курортах и здравницах города. По сегодняшним меркам это очень скромное произведение, но тогда фильм восприняли на ура и демонстрировали практически во всех кинотеатрах страны.
-- А как насчет драматургии?
-- В середине 30-х отец написал свою первую пьесу о борьбе американских революционеров. Пьесу одобрили и поставили в одном из московских театров. Следующее произведение -- «Инженер Сергеев» -- отец написал уже в должности наркома государственной безопасности в 1941 году, когда вовсю бушевала война. В пьесе описан подвиг рабочего, ушедшего на фронт. В годы войны отец написал еще несколько пьес, уже более романтических. Но одна нелепая случайность оборвала это увлечение отца.
Он вспоминал, как в конце войны в Кремле проходил прием, на котором присутствовали Сталин, члены Политбюро, военные, писатели, артисты. Как руководитель госбезопасности отец старался находиться рядом с Иосифом Виссарионовичем. В какой-то момент Сталин подошел к группе артистов и завел с ними разговор. И тут одна артистка с восхищением воскликнула, мол, какие прекрасные пьесы пишет ваш министр (к тому времени наркомат госбезопасности был переименован в министерство). Вождя это очень удивило: он действительно не знал, что отец пишет пьесы, которые идут в театрах. Однако Сталин не пришел в восторг от такого открытия. Наоборот, обращаясь к отцу, он строго произнес: «Министр государственной безопасности должен заниматься своим делом -- ловить шпионов, а не писать пьесы». С тех пор папа уже никогда не писал: как никто другой, он знал, что слова Иосифа Виссарионовича не обсуждаются.
-- Всеволод Николаевич рассказывал о своих взаимоотношениях со Сталиным?
-- Прежде чем ответить на это вопрос, расскажу один эпизод. С 1942 года я тоже стал работать под началом отца в системе госбезопасности, в отделе, который занимался разработкой новой техники для разведывательных и военных нужд. Тогда отец сказал мне: «Запомни, сынок, у нас такая работа, что ни дома, ни среди друзей мы не должны о ней вспоминать. Даже друг другу мы не должны ничего рассказывать, и ни о чем друг друга не спрашивать. » У нас в доме это стало правилом, и только в очень редких случаях отец мог что-то рассказать о служебных делах. Уже после его смерти мама вспоминала, как отец отзывался о Сталине: «Сегодня он может тебя по-дружески обнять за плечо, а завтра, стуча кулаком по столу, кричать: «Раздавлю, как клопа!»
Однажды и моя мама стала свидетелем эпизода, который как нельзя лучше говорит о том, что Иосиф Виссарионович даже самых верных и преданных ему людей держал на расстоянии. Этот случай произошел на дне рождения Сталина. Застолье происходило на даче. Собрались только самые близкие соратники Сталина -- человек пятнадцать. По левую руку от вождя сидел Вячеслав Молотов. Праздник шел уже не первый час, гости были навеселе. В какой-то момент Молотов произнес очередную здравицу в честь вождя и нагнулся к Иосифу Виссарионовичу, чтобы по-дружески поцеловать его. Сталин возмутился: «Ты что, баба, что ли?» Молотов стушевался и здорово испугался. Весь оставшийся вечер он просидел очень тихо.
-- Каким образом вы попали в ведомство отца?
-- Отец предложил мне работу у него, а я не был против, так как к тому времени уже избрал для себя карьеру военного. Правда, поначалу мечтал стать разведчиком. Отец, прекрасно знавший подноготную этой профессии, сказал мне следующее: «Представь, сынок, себе такую ситуацию: ты -- резидент в чужой враждебной стране. Кроме твоего товарища, связного или напарника, с которым вы вместе живете и работаете, переносите все тяготы и лишения, у тебя там никого нет. И вот в один прекрасный момент из центра приходит приказ: напарника немедленно ликвидировать, поскольку он двойной агент. И ты обязан выполнить этот приказ. Как ты будешь себя чувствовать? Но это еще не самое страшное. Завтра тебе сообщают: приказ отменяется, это была ошибка, напарник чист. Но его-то уже нет, и сделал это ты. Ты способен пережить подобное? А ведь может прийти ошибочный приказ и о твоей ликвидации»… Отцовские слова охладили мое рвение.
-- Чем, если не секрет, занимался технический отдел разведки, в котором вы работали?
-- Тогда много внимания уделялось средствам связи, подслушивающим устройствам. К примеру, все радиопередатчики для наших резидентов за рубежом, особенно в Германии, мы делали из американских деталей и на американский манер. Так что в случае провала вся аппаратура, изъятая у резидента, свидетельствовала о том, что он якобы американский, а не советский шпион. Помню один забавный случай. Первым моим ноу-хау было использование презервативов в радиоприемниках. Дело в том, что при работе радиопередатчика очень часто возникали проблемы с элементами питания -- батареи начинали течь и портили весь аппарат. Разработка и производство специальных резиновых приспособлений для батарей тогда были делом дорогостоящим и хлопотным, так как техника была штучная. И я придумал помещать батареи в презерватив. Мое предложение приняли. И вот однажды я с коллегой прихожу в одну из центральных аптек Москвы с письмом из наркомата госбезопасности, где излагается просьба передать министерству пятьдесят презервативов с оплатой по безналичному расчету…
«Лаврентий Берия запретил отцу летать на самолетах в аэроклубе»
-- Как Всеволод Николаевич воспринял пренебрежительное отношение Сталина к поступающим ему разведданным о начале войны?
-- Отец был в недоумении. Сталин не верил ни одному донесению разведки о готовящемся нападении немцев 22 июня 1941. Отец, возглавлявший такую мощную разведывательную структуру, как НКГБ, лучше других знал, что нападение неизбежно. Но вождь оставался при своем мнении. За неделю до того трагического дня отец лично направил письмо Иосифу Виссарионовичу, где, ссылаясь на очень надежного информатора в Берлине, предупреждал о нападении. Сталин был взбешен и написал резолюцию: «Ваш информатор -- дезинформатор. Пошлите его к е… матери. » Позже это письмо и сталинскую реплику стали цитировать авторы многих книг. Отец очень сильно переживал такое недоверие. Вспоминал, как за три дня до нападения побывал на нашей западной границе. Он не отдавал распоряжений, а долго стоял и всматривался в даль по ту сторону границы. Словно чего-то ждал…
-- Многие утверждают, что Меркулов и Берия были друзьями.
-- Друзьями они никогда не были, хотя их встреча, которая для отца оказалась роковой, произошла очень давно. Их взаимоотношения -- это отношения начальника и подчиненного. Когда однажды отец заболел, Лаврентий Павлович позвонил домой, поинтересовался состоянием здоровья, передал привет. И не более. Он никогда не был у нас в гостях, хотя наши семьи жили в одном доме. Иногда я сталкивался с ним во дворе. Одна такая встреча повлияла на то, что отцу запретили летать -- это было его страстным увлечением. Уже будучи в должности наркома госбезопасности, папа стал посещать аэроклуб. Вскоре он научился управлять самолетом, а со временем освоил фигуры пилотажа. Однажды во дворе я встретился с Берией, тот поздоровался со мной, поинтересовался, где отец. Я, ничего не подозревая, ответил: «В аэроклубе. » Удивленный Берия переспросил: «Что он там делает?» -- «Как что, -- уже удивился я, -- летает на самолете. Это его увлечение». -- «А если разобьется? -- негодовал Лаврентий Павлович, -- он же министр». Через пару дней отец сообщил, что ему запретили летать.
-- А что Всеволод Николаевич рассказал о Берии?
-- Может, у него и были какие-то недовольства, но он их никогда не высказывал. Не позволяло ни положение, ни воспитание. В отличие от Берии, отец был очень мягким человеком, единственным из всех руководителей силовых ведомств, кто имел высшее образование. Ему даже дали прозвище Интеллигент. Настолько он отличался от остальных. Уже после отставки отец признался, что на допросах никогда не бил людей, хотя правительство специальным письмом узаконило такие действия. В письме говорилось, что «зарубежные разведки допускают в обращении с нашими гражданами, попавшими в их лапы, недозволенные методы -- пытки, избиения, истязания. Наши просьбы соблюдать гуманность остались без ответа, и поэтому нам нужно ответить тем же». Формулировка была сфабрикована, чтобы развязать руки палачам.
О Берии мне вспоминается лишь один рассказанный отцом эпизод, который тронул его до глубины души. Как-то у них с Лаврентием Павловичем случился конфликт: на одном из допросов, где они оба присутствовали, отец отказался бить допрашиваемого. Берия тогда взорвался, обозвал отца мягкотелым трусом. Ситуация накалилась, Берия пригрозил отцу, мол, если не ударит, то с ним будут разговаривать по-другому. Отец подчинился и ударил. Такое больше никогда не повторилось.
Конечно, его должность была очень сложной и требовала безумного напряжения. Остаться в стороне от происходящего в стране было невозможно. Иногда отцу звонили среди ночи, докладывая, что такое-то распоряжение выполнено. Бывало, что такой разговор заканчивался его приказом: «Арестуйте. » Утром он всегда был очень мрачен.
Правда, и в такой серьезной работе отца не обходилось без курьезов. Как-то раз в министерство на его имя пришел странный пакет, в котором оказался какой-то порошок. Конечно, все как профессиональные разведчики насторожились. Не диверсия ли какая? Может, порошок ядовитый. Отправили на экспертизу химикам. Те установили, что порошок безвреден, дали его химическую формулу, но установить, что это за субстанция, так и не смогли. По счастливой случайности, отец рассказал дома о необычайной посылке с порошком. И тут маму осенило: «Это, наверное, мне хну для волос прислали». Оказалось, что на одном из приемов в Кремле, где мама сопровождала отца, она разговорилась с иранским послом и попросила прислать ей хну. У нас она тогда была дефицитом. И, видимо, посол, не зная нашего домашнего адреса, отослал посылку по адресу министерства госбезопасности.
-- Почему все-таки Всеволода Николаевича освободили от должности министра госбезопасности, ведь Сталин ценил его опыт и образование?
-- По словам отца, его уволили с должности министра из-за мягкости. После войны, когда началась новая волна репрессий, Сталину на этой должности нужен был жесткий и прямолинейный человек. Поэтому после отца МГБ возглавил Абакумов -- человек жестокий, имевший только четыре класса образования. Помню, отец пришел домой и спокойно сообщил: «Все, я уже не министр». На вопрос мамы, а что же, мол, дальше, он ответил: «Не знаю». Интересно, что при Сталине отец был первым из наркомов, возглавлявших силовые ведомства, который после увольнения с должности остался жив. Прежние наркомы -- и Менжинский, и Ягода, и Ежов -- были ликвидированы.
«Хрущев требовал от отца, чтобы он подписал письмо, в котором Берия изобличался как английский шпион»
-- После увольнения с поста министра госбезопасности Всеволод Николаевич не остался не у дел?
-- Сталин быстро нашел применение его организаторским способностям и назначил начальником советского имущества за границей. До войны многие предприятия в Европе имели двойное владение: немецко-польское, немецко-румынское и так далее. После войны немецкая часть этих владений перешла советской стороне. Под контролем отца оказались крупнейшие предприятия Восточной Европы. Но пробыл отец на этой должности недолго, и в 1950 году Сталин назначил его министром государственного контроля. Правда, к этому времени у отца начались проблемы со здоровьем. В 1952 году у него случился первый инфаркт, а через четыре месяца -- второй. Отец долго находился в больнице. Я часто навещал его, и в одну из таких встреч он сказал: «Если со мной что-то случится, дома в сейфе для тебя лежит письмо. Вскрой его после моей смерти». Но письмо я так и не прочитал. В марте 1953 года умер Иосиф Виссарионович, и между Берией и Хрущевым началась борьба за власть. Невольно отец оказался втянут в закулисные интриги.
Вскоре в газетах появилось сообщение о том, что Лаврентий Берия и ряд высокопоставленных лиц из его окружения арестованы. Отец знал, что такой поворот событий для него тоже может обернуться непредсказуемыми последствиями, но отреагировал весьма сдержанно, даже с юмором: «Ну вот, теперь я не смогу писать мемуары». Он ведь всю жизнь проработал рядом с Берией. Мемуары отец действительно не написал.
-- Он предполагал, что его может постигнуть такая же участь, как и Берию?
-- Он знал, что в покое его не оставят. Через какое-то время после первых арестов отца несколько раз вызывали в прокуратуру на допросы. Потом были не очень приятные встречи с Хрущевым, о которых отец успел рассказать. При первой встрече Никита Сергеевич потребовал подписать составленное заранее письмо, в котором отец изобличал Лаврентия Берию как английского шпиона. Папа отказался. На следующей аудиенции Хрущев требовал от отца сообщить, где находятся документы на Берию, в которых есть сведения о сотрудничестве Лаврентия Павловича с эсерами в первые послереволюционные годы. Папа подтвердил, что таковые имеются, но не знает, где они. А при следующей встрече с Хрущевым отцу показали эти документы, все же каким-то образом раздобытые. На них стояла его подпись и пометка «Хранить вечно». Именно формулировка «Хранить вечно» послужила поводом для обвинения отца в укрывательстве документов. Следующий визит в прокуратуру для отца стал последним. Его арестовали. К тому времени он был очень слаб. Инфаркты, нервное напряжение сломили отца. Я помню, что к подъезду нашего дома вели десять ступенек. Папа преодолевал их в три этапа.
Отец находился в тюрьме около трех месяцев. Только спустя годы мы узнали, что его держали в одиночной камере в Бутырке. Все бумаги отца, хранившиеся дома, и письмо с его завещанием конфисковали. От него самого никаких вестей мы не получали. Раз в месяц к нам приходил курьер из прокуратуры. Через него мы держали связь с отцом. Никаких вещей ему передавать не разрешали. Только деньги -- 200 рублей в месяц.
Как ни странно, меня репрессии обошли стороной. Я остался на занимаемой должности и в прежнем звании. Это было удивительно, так как семью Берии выслали в Свердловск, сына Абакумова -- в Казахстан. От уцелевших сослуживцев отца я узнал, что его обвинили в пособничестве Берии, хотя все были уверены, что отец не замешан в преступлениях. Просто Хрущев устранял всех, кто мог угрожать его власти. Никита Сергеевич знал, что отец был осведомлен о его участии в репрессиях на Украине.
Самым тяжелым для нашей семьи стало то, что мы узнали о смерти отца из… газет. Сообщалось, что он был казнен за соучастие в ряде злодеяний против страны и народа. Тело его сожгли, прах развеяли.
-- Хрущевская оттепель для вас обернулась семейной трагедией…
-- Хрущевская оттепель -- не более чем лозунг. При Никите Сергеевиче тоже пострадало очень много людей. Через несколько лет после описанных событий мне довелось встретиться с генералом Серовым. Он некоторое время был в фаворе у Хрущева, возглавлял службу госбезопасности, но потом попал в немилость, был разжалован и понижен в должности. Серов был уверен, что все, связанное с делом моего отца, вряд ли когда-нибудь станет достоянием гласности. Хрущев умеет заметать следы. Генерал признался, что лично руководил на Украине уничтожением документов и арестом свидетелей, которые могли бы изобличить преступления Хрущева. Несколько тысяч человек, в том числе коммунисты, попали в тюрьмы. Но теперь не осталось ни одного крамольного документа, где бы стояла подпись Никиты Хрущева.
-- В свое время Серго Берия издал книгу, где попытался смягчить вину отца. Есть там упоминания и о Всеволоде Николаевиче. Как вы относитесь к тому, что он написал?
-- Я был хорошо знаком с Серго, на моих глазах он начинал работать. Книгу его я, конечно, читал. Признаться, большая часть из написанного в ней -- ложь. Все-таки я считаю, что доказывать свою правоту надо не обманом и искажением фактов. Некоторые вещи меня особенно удивляют. К примеру, он писал, что Лаврентий Берия дружил с маршалом Георгием Жуковым. Это абсурд! Всем известна неприязнь Жукова к работникам госбезопасности и лично к Берии.
Серго Лаврентьевич стал ракетным конструктором. Но он не рассказывает о том, что его диссертация по ракетной тематике на 80% написана пленными немецкими военными специалистами, создававшими ракетную технику для нужд третьего рейха и вывезенными после войны в СССР.
Кстати, раз уж мы коснулись темы военных секретов, то хочется вспомнить друга нашей семьи разведчика Льва Василевского. Он возглавлял отдел, занимавшийся добычей информации об атомных разработках в мире. Тогда следили за всеми: и за друзьями -- американцами и англичанами, и за врагами -- немцами. Работали над добычей атомных секретов еще до начала войны. А уже в военное время тайно вывезли в Советский Союз нескольких видных европейских ученых-атомщиков, которые внесли большой вклад в разработку ядерного оружия в СССР. Если бы не разведка, на создание атомной бомбы у нас ушло бы гораздо больше времени. Разведка в то время была очень мощной. В подтверждение тому вспоминается одна история. Лев Василевский остался с нашей семьей и после гибели отца. Однажды мы с ним были на международной авиавыставке (у меня к тому времени появилось хобби -- конструирование), и мне приглянулся один небольшой прогулочный вертолетик американского производства. Я обратился к Василевскому с просьбой достать чертежи. И уже через месяц он мне их принес -- вот так работала разведка. Несколько лет я собирал вертолет, успешно испытал его и летаю на нем до сих пор.
-- От автомобилистов я слышал об уникальной машине еще довоенного производства, принадлежавшей Всеволоду Николаевичу, которую вы бережно храните…
-- Видимо, речь идет о «Татре» 1938 года выпуска, но отцу она не принадлежала. После войны в Советский Союз пригнали много трофейных автомобилей, и мой знакомый, известный пилот, подарил мне «Татру». В то время это был роскошный скоростной автомобиль с необычным дизайном. Однажды я прокатил на нем дочь Сталина Светлану. Ей так понравился автомобиль, что она захотела себе такой же. По просьбе вождя из Чехии доставили точно такую же машину, только черного цвета (моя -- серебристого).
Мой автомобиль оказался очень надежным. Я езжу на нем вот уже 50 лет, и за это время не было ни одной серьезной поломки. Мы с женой раньше часто ездили на отдых в Крым. Останавливались прямо на берегу моря, ночевали в машине. И вот однажды увидели, что вокруг автомобиля ходит пограничник с автоматом. Я стал выяснять, в чем дело. Оказалось, часового приставил к нам бдительный начальник заставы. Ему показался подозрительным наш необычный автомобиль -- обтекаемая форма, сзади хвост, плоское дно. А не уплывем ли мы на такой странной машине в Турцию, подумал пограничник…
10478Читайте нас в Facebook
