Мать бойца, погибшего в бою с ГРУшниками: "В зале суда я хотела посмотреть Ерофееву и Александрову в глаза"
31 мая народный депутат Украины Надежда Савченко впервые выступила с трибуны Верховной Рады. В своей короткой, но яркой речи Надежда вспомнила бойца Вадима Пугачева, погибшего год назад во время перестрелки с группой российских диверсантов, в числе которых были ГРУшники Александр Александров и Евгений Ерофеев (этих военнослужащих Российской Федерации обменяли на Савченко).
— Хочу попросить прощения у матери Вадима Пугачева за то, что ее сын отдал жизнь за мою свободу, — сказала Надежда Савченко. — Извините, что я жива, а ваш ребенок мертв…
Имя Вадима Пугачева теперь навсегда связано с именем Надежды Савченко. Его смерть стала точкой отсчета для ее освобождения. Ведь если бы в бою под Счастьем Луганской области не были взяты в плен российские ГРУшники Ерофеев и Александров, еще неизвестно, как долго отважная украинская летчица находилась бы в российской тюрьме. Получается, Вадим ценой собственной жизни обеспечил нашим переговорщикам «обменный материал».
«Вадик говорил, что как только доберется до Кременчуга, тут же они с Леной понесут заявление в загс»
16 мая прошлого года 40-летний кременчужанин Вадим Пугачев, младший сержант 92-й отдельной механизированной бригады Вооруженных Сил Украины, должен был уехать в отпуск. Но у него не оказалось денег на дорогу, и он попросил маму выслать ему несколько сотен гривен.
— В два часа дня сын позвонил и сообщил, что деньги получил, — рассказывает 64-летняя мама Вадима Татьяна Алексеевна. — На следующий день я ждала его домой. Хотя Вадик собирался первым делом к Лене — своей бывшей однокласснице. Они встретились в один из предыдущих его отпусков и как-то по-особому посмотрели друг на друга. Сын до этого уже четыре года был в разводе, у Лены тоже семья распалась. В общем, роман у них завязался. Вадик уже мечтал о дочке. Говорил, как только доберется до Кременчуга, тут же они с Леной понесут заявление в загс. Да судьба распорядилась по-своему — меньше чем через час после того звонка он погиб в бою…
На дежурство, ставшее для него последним, Вадим напросился сам. Как рассказывали боевые побратимы, приезжавшие на похороны, свой порыв боец аргументировал тем, что впереди у него отпуск, поэтому он готов кого-нибудь подменить. Ребята стояли на блокпосту возле единственного уцелевшего моста через речку Северский Донец, по которой идет разграничение между Украиной и так называемой «Луганской народной республикой». Видно, российские спецназовцы получили задание пробраться в расположение нашего подразделения с целью разведки. Но дежурный Вадим Пугачев заметил засаду в кустах и криком предупредил своих товарищей об опасности. Завязался бой, в результате которого трое из 92-й бригады получили ранения, а двое российских ГРУшников — командир группы спецназа 3-й бригады Вооруженных сил Российской Федерации (дислоцируется в Тольятти) капитан Евгений Ерофеев и заместитель командира группы сержант Александр Александров — были захвачены в плен. Увы, Вадим Пугачев во время перестрелки получил смертельное ранение.
«Меня, потерпевшую, никто даже не спросил, согласна ли, чтобы осужденных помиловали»
— Сразу же после похорон меня с внучкой вызвали в СБУ, — рассказывает, не переставая плакать, Татьяна Алексеевна. — Спрашивали, не знаем ли мы о конфликте Владика с сослуживцами. Но откуда нам было об этом знать? Сын никогда не рассказывал о своих проблемах и трудностях. Все его разговоры были в основном о… природе. Ему очень нравилась тамошние пейзажи. А когда выпадали ночные дежурства, говорил, что любит наблюдать за луной. Случалось, я слышала в телефоне звуки стрельбы и взрывов. «Да это далеко, не бойся», — успокаивал он меня. Сигнал мобильного там можно было уловить только на пригорке, куда они с ребятами бегали звонить. На то, чтобы спрятаться от обстрелов в блиндаже под мостом, им требовалось четыре секунды. Это я знала точно — сын иногда убегал в укрытие, прерывая разговор.
«Какие были отношения у вашего сына с сослуживцами?» — этот же вопрос, только другими словами, задавали на суде матери погибшего и адвокаты подсудимых Александрова и Ерофеева.
— Увидев российских спецназовцев в зале суда, я растерялась, — глотает слезы Татьяна Алексеевна. — А ведь хотела посмотреть им в глаза и задать один-единственный вопрос: «Зачем вы убили моего сына?» Но когда увидела, как они вальяжно сидели и ухмылялись, у меня внутри будто что-то оборвалось.
Суть дважды повторенного вопроса разными людьми Татьяне Пугачевой объяснили знакомые, которые немного разбираются в военных тонкостях. Дескать, мост, который охранял ее сын, не простой. Через него перемещалась контрабанда как в одну, так и в другую сторону. И некоторые бойцы хорошо на этом зарабатывали. Возможно, Вадим знал то, что ему не положено было знать?
Смутные догадки отобрали у убитой горем женщины не только сон, но и жизнь. Татьяна Алексеевна говорит, она уже не живет, а просто дышит. Свет померк для нее, и уже целый год видит все вокруг только в серых тонах.
— «Все будет в вашу пользу», — говорил мне прокурор, — продолжает мама погибшего бойца. — Но какая может быть польза, если у меня нет больше сына? А теперь виновных в его смерти вообще отпустили на свободу, и они не понесут за содеянное преступление никакого наказания… Нет, я не против того, что Надежда Савченко благодаря этому обмену обрела свободу. Мне, как и всем в Украине, было жалко ее. Но меня не покидает ощущение, что я участвовала в каком-то разыгранном спецслужбами шоу, исполняя роль «антуража». Нас, простых людей, используют на выборах, на войне, а потом выбрасывают, как отработанный материал. К нашему мнению прислушиваться не обязательно. Ведь меня, признанную потерпевшей стороной по такому громкому делу, никто даже не спросил, согласна ли я на то, чтобы осужденные были помилованы. И сына моего, когда встречали Савченко, не вспомнили…
Ерофеев и Александров получили по 14 лет лишения свободы, и всего через месяц с небольшим после вынесения приговора оказались обмененными на Надежду Савченко.
— Я попросила открыть гроб, в котором привезли Вадика, — продолжает Татьяна Пугачева. — Изначально он получил ранения в ноги, а потом, когда уже упал, ему выстрелили сверху в лобную часть головы. Пуля вылетела через нижнюю челюсть слева. Уверена, сын — высокий, крепкий, никогда не прятавшийся за спины товарищей, — и тогда шел в полный рост.
— Когда он решил отправиться добровольцем на фронт? — спрашиваю женщину.
— После того как из зоны АТО начали привозить убитых ребят, Вадик не находил себе места, — объясняет Татьяна Алексеевна. — Одному погибшему было 20 лет, другому вообще 18… «Почему я здесь, не там? — заводил со мной разговоры сын. — Мне уже хотя бы сорок, а ребята еще жизни не видели! И потом, что я сыну своему скажу, когда он спросит: «Где ты был, когда шла война? Прятался?»
*Вадим Пугачев первым заметил группу диверсантов и успел предупредить об опасности товарищей, за что поплатился жизнью
«Сын планировал после войны дом отремонтировать, крышу перекрыть, стены утеплить»
— Попав на фронт в августе 2014 года, Вадик радовался: «Я тут жить начал! Чувствую себя на своем месте», — продолжает женщина. — В мирной жизни сын считал себя неудачником. Работал диспетчером в городской газовой службе, денег вечно не хватало, залез в кредит, остался без семьи… Он был хоть и вспыльчивым, но очень скромным. Его сослуживцы уже позже рассказывали, что стеснялся взять себе даже нижнее белье, которое привозили волонтеры. Не добивался повышения зарплаты, как другие. Из двух с половиной тысяч гривен оставлял всего гривен триста — на карманные расходы, а остальные мне отправлял. Понимал, как нам с Юлей (дочкой моей старшей дочери) тяжело выкручиваться на мою мизерную пенсию. Страдал от фурункулов, которые от постоянной сырости и холода буквально покрыли его тело. Принимал какие-то таблетки, но так и не нашел времени пойти к врачу. Все откладывал на потом. На после войны.
И дом планировал со мной после войны отремонтировать, крышу перекрыть, стены утеплить. Зимой в нашей хате холодно, особенно сейчас, когда из-за подорожания приходится газ экономно расходовать. Теперь не знаю, кто мне поможет… После смерти мужа сын был моей единственной опорой в жизни. А я ему не додала любви. Каждый день теперь плачу и прошу у него за это прощения.
В молодости мы с Володей, супругом, много работали на стройках: я — штукатуром-маляром, он — инженером-электриком. На выходные ездили в село к его матери, там обрабатывали землю, чтобы заработать лишнюю копейку. А что имеем? Как были бедными, так и остались. «Мама, я так люблю болеть!» — сознался мне однажды Вадик, когда был еще маленьким. И объяснил, почему. Потому что тогда я уделяла ему больше внимания. Понять бы тогда, что важное в жизни, а что второстепенное…
— У вас было предчувствие беды?
— Еще в 1990-е годы, когда между Россией и Украиной возник спор за Черноморский флот, базирующийся в Севастополе, я сказала сыну: «Боюсь, как бы тебе не пришлось воевать с россиянами». — «Да я никогда в жизни против братьев не пойду! — вспылил он. — Как это — стрелять в своих?» У нас ведь в России много родственников. У меня мама украинка, а отец русский, из Новосибирской области. Вадик, кстати, родился в Томске, куда мой будущий муж приехал на стройку по комсомольской путевке. Но вскоре мы перебрались в Кременчуг, где сын прожил последние тридцать восемь лет и где нашел свой последний приют, после того как погиб, защищая родную землю от русских «братьев».
Перед тем как Вадик ушел на войну, мне приснилось, что покойный муж перегородил наш переулок высоченным забором. Теперь этот сон можно истолковать так: отец не хотел пускать сына из дому. А накануне смерти Вадика я увидела во сне, что того забора нет и вокруг пустота…
Внучка Юля хочет подавать иск к Российской Федерации в Европейский суд. Мне кажется, это бесполезно и даже опасно. Но она на основании вынесенного приговора намерена привлечь к ответственности соседнее государство за преступления, совершенные российскими военнослужащими в Украине.
*"После смерти мужа сын был моей единственной опорой в жизни", — говорит Татьяна Алексеевна. Фото автора
Читайте нас у Facebook
