Парижане считают широкими улицы, на которых могут разминуться две машины
Париж -- город, о котором мечтает почти каждый человек. Еще в детстве, читая романы Дюма, все мы представляли себе волшебную страну, населенную благородными мушкетерами, прекрасными дамами и коварными, но всегда терпящими поражение злодеями. Более позднее знакомство с Бальзаком, Золя, Хемингуэем и другими певцами Парижа только усилило тоску по прекрасному сказочному городу.
Поэтому, когда впервые попадаешь в Париж, сначала чувствуешь себя так, как будто очутился в Тридесятом царстве. Но вскоре это впечатление проходит. Оказывается, что Париж -- самый настоящий живой город, где живут обычные люди, занятые своими житейскими проблемами. Но все же в нем есть что-то такое, что создает атмосферу радости и беззаботности и заставляет согласиться со стариком Хэмом: да, действительно, Париж -- это праздник, который остается с тобой навсегда.
Если вам нужно спросить дорогу, ищите человека с собачкой. Он наверняка парижанин
Если вам не удалось снять номер в центре города, то каждое утро, отправляясь на экскурсию, придется спускаться в метро. Оно очень похоже на наше. Не на роскошные подземные дворцы, которые назло буржуям возводились несколько десятилетий назад, а на относительно скромные, но аккуратные станции современных линий.
В вагонах, как и у нас, полно побирающегося люда. Они тоже все «люди неместные», но не рассказывают об этом гнусавыми голосами, а играют на музыкальных инструментах, в основном на аккордеонах, соревнуясь в лихости и виртуозности исполнения интернациональных мегахитов «Хава нагила», «Калинка-малинка», «Беса ме мучо» и других. Дав небольшой концерт и обойдя с футляром для очков всех пассажиров, музыканты обязательно исполняют еще одну песню -- в благодарность и просто, чтобы показать: они играют не только ради денег.
Попадаются, правда, среди них и «виртуозы» иного рода. Например, как-то мы с удивлением заметили, что на аккордеоне, который страстно терзало лицо итальянской национальности, вообще нет клавиш. А музыка звучит из стоящего рядом магнитофона.
И вот, наконец, мы в центре Парижа! Улица Вожирар и бульвар Капуцинов, мост Менял и Люксембургский сад, Лувр и Пале Рояль, Пантеон и собор Парижской Богоматери (кстати, говорят, что первый переводчик одноименного романа Виктора Гюго неверно интерпретировал французское «Нотр Дам де Пари», и в первом русском издании роман вышел с заголовком «Наши дамы из Парижа»). Все это погружает в пленительную атмосферу французских романов.
Честно говоря, несмотря на обилие исторических памятников и музеев, самое интересное занятие в Париже -- бродить по улицам, рассматривая дома, наблюдая жизнь разноплеменной толпы, заполняющей каждую щелочку большого города. Ориентироваться лучше всего по карте. Это само по себе преувлекательнейшее занятие, помогающее лучше узнать Париж. Вы останавливаетесь на перекрестке, выясняете, где находитесь, определяете направление движения и отправляетесь в путь. Минут через пятнадцать приходит осознание того, что вы идете не в ту сторону. Тогда вы опять останавливаетесь и начинаете рассматривать карту. Наметив путь, снова идете не в ту сторону. И так до тех пор, пока не пройдете по всем улицам, не отбросите карту и не начнете ориентироваться самостоятельно.
Спрашивать дорогу у прохожих нет смысла. Обычно услышав вопрос: «Где есть Сена?», заданный на ломаном английском, человек страшно изумляется, заставляет трижды повторить вопрос и, только когда вы уточняете, что это «есть ривер», его лицо озаряется неподдельной радостью. Он кричит: «А-а-а, Сина!», делает успокоительный жест, лезет в карман, извлекает оттуда помятую карту Парижа, точно такую же, как у вас, и начинает задумчиво водить по ней пальцем.
Если уж вам непременно нужно спросить у кого-нибудь дорогу -- ищите человека с собачкой. Он почти наверняка парижанин.
Улицы Парижа по сравнению с киевскими очень узки. Местные жители до сих пор с благодарностью вспоминают градоначальника Османа, который в XIX веке сломал старую планировку города и проложил широкие бульвары. Широкими бульварами в Париже и по сей день называют улицы, на которых могут разминуться две машины. Но таких улиц в центре немного. Поэтому парижане, как, кстати, и все европейцы, все чаще отдают предпочтение двухколесному транспорту. Только в отличие от немцев, трудолюбиво крутящих педали велосипедов, французы больше налегают на мотоциклы. Хозяева оставляют их прямо на улице, пристегивая к фонарным столбам толстыми цепями.
А еще писком парижской моды стали маленькие складные самокаты. На них катаются все: почтенные джентльмены в пиджаках и галстуках и хиппи в дырявых джинсах, юные девицы в порванных колготках и пожилые дамы, гуляющие с внуками (тоже едущими на самокатах). Тот, кто не едет, тащит самокат на себе: его можно сложить втрое и носить на ремне через плечо, как обычную сумку.
Словом, самокаты стали неотъемлемой частью парижской моды. Они выставлены в витринах престижных бутиков среди прочих модных аксессуаров -- перчаток, ремней, сумочек.
Знаменитые французские сыры стоят гораздо дешевле украинских
Какие главные деликатесы французской кухни (не считая лягушек, которых, кстати, французы почти не едят)? Конечно, сыры и вино. Естественно, мы отдали должное и тому и другому. Тем более что в магазинах выбор огромный. Вина бургундские, бордо, шампанские, эльзасские. Для нас эти вина сродни литературным персонажам -- мы их никогда не видели. А вот французы очень хорошо в них разбираются. Выяснилось, что бургундское, когда-то услаждавшее вкусы мушкетеров, стоит не менее 80 франков, а то и 250 (1 франк равен 71 коп. ). Шампанское тоже недешево. Приличное бордо можно купить всего за 18--25 франков.
Однажды в метро нас остановил патруль, проверяющий билеты. Мужчина, убеждаясь в действительности наших проездных документов, обратил внимание на имевшуюся при нас початую бутылку вина и произнес по-французски что-то очень строгое. Бутылка была немедленно закрыта и упрятана в сумку. «Лучше за своими школьниками следите», -- проворчали мы и отправились дальше. Нам показалось, что подобная строгость несколько чрезмерна для страны, где, по данным общественной организации «Окружающая среда без границ», двое из трех школьников принимают наркотики.
Недовольно бурча, мы вышли на перрон, где мирно сидел бородатый мулат и лихорадочно сворачивал дрожащими руками «косячок». Закончив, затянулся, по лицу его разлилась блаженная улыбка, и он приветственно помахал нам рукой. Строгого человека в форме этот тип абсолютно не интересовал.
С французским вином очень хороши сыры. Они во Франции недороги, гораздо дешевле, чем у нас (как, кстати, и все молочные продукты). Например, 250-граммовая головка прекрасного камамбера стоит 6--10 франков. Поэтому мы от души развлекались, пробуя разные сорта.
Правда, однажды случился прокол. О чудовищном запахе сыров ходят анекдоты. Мы всегда охотно над ними смеялись, но до конца не верили. Известные нам сыры пахли хоть и не розами, но вполне сносно. Но как-то, решив шикануть, мы приобрели головку дорогого камамбера за 18 франков. Вскрыв упаковку, сначала худого на заподозрили. Но уже через несколько минут ощутили запах. Он был таким сильным, что, казалось, его можно потрогать. Мы пытались себя перебороть, но есть вещи, которые выше человеческих сил… Пришлось пустить сыр на благотворительность.
Около нашей гостиницы жил бомж, ночевавший всегда на одной и той же скамейке. Скамейка была двойная -- одна спинка и два сиденья по разные стороны. Возвращаясь домой, мы заставали бомжа спящим на стороне, обращенной к дороге, а утром -- на стороне тротуара. Мы положили сыр на «утреннюю» сторону, чтобы человек позавтракал. Если он настоящий француз, то оценил нашу любезность.
Опоздание поезда не заставит француза волноваться
Французы не слишком пунктуальны. Причем относятся они к этому с очаровательным чувством юмора. Отправляясь на прогулку в Версаль, мы пришли на станцию пригородных электричек и убедились в том, что наш поезд должен подойти в 9. 25. Однако через некоторое время, видимо, почувствовав, что сие невозможно, сотрудники станции изменили цифры на табло на 9. 30. Потом -- на 9. 35. Опоздания никто не объявлял, а публика на перроне вела себя исключительно спокойно -- когда придет, тогда придет. И он пришел, и все поехали в Версаль, и обошлось без скандалов с диспетчерами и кондукторами.
Версаль напоминает Петергоф. Гулять по его садам -- одно удовольствие. Тем более что совершенно необязательно делать это пешком. К услугам туристов -- небольшой автопоезд, конные брички, лодки для плавания по каналам и самый демократичный вид транспорта -- велосипед. Уплатив по 22 франка, мы взяли два велосипеда и за полчаса без труда объехали все версальские достопримечательности.
Вернувшись в Париж ближайшей электричкой, мы поспешили на знаменитый бульвар Сан Мишель. Именно сюда когда-то приходил писать книги великий Хемингуэй. Сидя за столиком «Кафе де флер» или «Де маго», он пил аперитив и карандашом выводил слова, которым предстояло стать классикой мировой литературы. Оба кафе находятся в одном доме и ничего особенного собой не представляют: крохотные помещения, навесы на улице, а под ними легкие стулья вокруг маленьких столиков. На улице страшный шум, и мысль о том, что здесь можно написать что-нибудь великое, кажется странной. Хотя, может быть, раньше здесь было тише.
Неподалеку от хемингуэевских кафе находится украинская православная церковь. Рядом с ней стоит небольшой бюст Тараса Шевченко.
До обеда вход в Лувр стоит вдвое дороже чем после
Знакомство с парижской архитектурой производит шальное впечатление. В этом городе имеются прекрасные образцы всех стилей, прокатившихся по Европе за последние две тысячи лет. Архитекторы поколение за поколением старались сделать родной город краше и удобнее для жизни. Ими создано множество не просто прекрасных зданий, а целых архитектурных комплексов, где каждая деталь соответствует общему замыслу.
Но при этом, наверное, больше никто в мире не позволяет себе таких бесшабашных экспериментов со старинными зданиями. Только парижане могли поручить расписать центральный плафон в зале Гранд Опера Марку Шагалу. На фоне строгого изящества классических форм яркие шагаловские кляксы выглядят вызывающе. Только французы могли позволить американскому архитектору возвести во дворе Лувра огромную стеклянную пирамиду. Если бы что-то подобное вздумали выстроить, например, в Киево-Печерской лавре, пол-Киева легло бы под колеса бульдозеров. И были бы правы. А парижане -- ничего. Сами привыкают и весь мир приучают к своим выходкам, которые постепенно становятся классикой. Ведь и Эйфелева башня когда-то вызывала неприятие всей мыслящей Европы. А теперь она -- шедевр архитектуры, зарабатывающий для Франции сотни миллионов долларов.
Посещение Лувра -- обязательный номер в программе любого туриста, прибывшего в Париж. До обеда вход в музей стоит вдвое дороже, чем после. По этому случаю сотрудники музея закрывают вечером половину экспозиции.
Впрочем, в таком подходе есть много здравого прагматизма. Ведь посетитель, явившийся в музей за два часа до закрытия, едва ли собирается вникать в тонкости мирового искусства. Скорее всего, он стремится лишь к тому, чтобы сфотографироваться рядом с наиболее «раскрученными» шедеврами. Их список короток и всем известен. Поэтому специально для таких спешащих посетителей по всему музею укреплены указатели. По стрелкам они легко могут добежать до своих целей -- Джоконды, Венеры Милосской и Сфинкса. Дальше стрелки поведут экскурсантов к выходу, и они спустятся в сад Тюильри с чувством выполненного долга, унося с собой пленки с кадрами, где они запечатлены вместе со всемирно известными шедеврами.
Кстати, дирекция Лувра, как, впрочем, и всех остальных парижских музеев, и не думает запретить съемку внутри помещений. Расчет прост. Человек приходит в музей, фотографируется с Джокондой, едет домой, хвастается перед друзьями. И те, конечно же, при первой же возможности едут в Париж, бегут в Лувр, платят 52 франка за вход и там первым делом по стрелкам несутся к Джоконде, чтобы быть не хуже соседа. Ключевой момент в этой истории -- 52 франка. Французские музеи процветают, с трудом сдерживая натиск толп посетителей.
У нас совсем другая картина. Недавно один весьма небогатый, но гордый киевский музей потребовал денег за разрешение снять несколько своих экспонатов для публикации в «ФАКТАХ». Мы, конечно, отказались. Что выиграл музей от того, что никто так и не узнал, какими сокровищами он обладает (а сокровища, действительно, ничуть не хуже парижских), известно только его руководству.
Все хорошее, как известно, быстро кончается. Выйдя из Лувра, мы заспешили к автобусу, который должен был доставить нас обратно в Киев. По дороге мы успели лишь бросить франк с моста в Сену, загадав желание когда-нибудь вернуться в этот сумасшедший, но такой прекрасный город.
292Читайте нас в Facebook
