Наскоро зашив рядовому порезанные во время попытки самоубийства вены, из госпиталя его снова отправили в одиночную камеру гауптвахты
Через две недели содержания на гауптвахте дисциплинарной части Александр передал матери записку: «Мама, попросите следователя, пусть он меня переведет из дисбата в СИЗО, или меня тут убьют. Над нами издеваются хуже, как над скотиной». Вскоре после этого семье сообщили, что парень вскрыл себе вены…
«Чувствовалось, что он «на взводе»
Мы стоим с той стороны здания гауптвахты, которая выходит на неогороженную «колючкой» территорию. Рассказывает рядовой роты охраны Андрей Сибилов:
-- Мы уже ложились спать, когда услышали выстрелы. Ответственный по роте распорядился: «Захват караульного помещения на гауптвахте, быстро получайте дубинки». Стало известно, что подследственный Станкевич неизвестно как выбрался из своей камеры, захватил часового, забрал у него автомат и освободил из-под замка осужденного Невзорова. Часового они затолкали в одну из освободившихся камер. Мы забрались на крышу караульного дворика и оттуда начали с ними переговоры. Мы были без оружия. С нами говорил Станкевич. Сначала он просил закурить, потом водки и колбасы, потом -- чтобы приехали мама, сестра и любимая девушка. Требования понемногу удовлетворялись: я лично передавал ему пиво через крышу караульного дворика -- шесть литровых бутылок из офицерского буфета.
-- Они стреляли?
-- Пытаясь выйти наружу, стреляли в замок. Но не смогли его открыть. Потом выстрелы раздавались время от времени. Станкевич угрожал кого-то застрелить, говорил, что покончит жизнь самоубийством. Чувствовалось, что он «на взводе». Когда СБУ пошло на штурм, я сидел на крыше и разговаривал с ним обо всякой ерунде -- отвлекал. До тех пор, пока его не взяли.
… Случаев, когда солдат срочной службы, вооружившись автоматом, в один миг превращается из защитника родины в опасного террориста, в Украине было немало. То в Кировограде сержант захватил часового в заложники, а потом, спасаясь от погони, застрелился. В том же городе, только в соседней части, в караульном помещении часовой застрелил двух сослуживцев и двух офицеров. Прошлым летом по Крыму две недели, наводя панику на окрестных жителей, бегал с автоматом рядовой, расстрелявший в своей части нескольких однополчан. Последнее ЧП, к счастью, без смертельного исхода, произошло в июле этого года в столице. Причем в части, которая должна быть особенно сильна своей дисциплиной, потому что так и называется -- дисциплинарная часть (то бишь бывший дисбат). Четвертый месяц военная прокуратура Северного региона ведет следствие по этому делу.
«Жить можно, только удручает вид неба в клетку»
Посетить дисциплинарную часть сразу после ЧП журналистам запретили. Однако позже руководство сухопутными войсками смягчилось. Мне показали казармы, столовую, комнату для свиданий. Только в здание гауптвахты не пустили -- мол, «не положено по уставу».
По словам командира дисчасти полковника Андрея Шандера, рядовые делятся на две категории: служащие переменного состава -- отбывающие наказание (их никогда не называют «заключенными», разве что «осужденными», и то редко), и служащие постоянного состава -- их охранники. И те, и другие живут в одинаковых казармах, только у переменного состава крыша меньше течет.
Осужденные, кроме занятий военно-строевой подготовкой, восемь часов в день работают на благо общества: отливают шлакоблоки, столярничают, ремонтируют мебель. Денежное довольствие -- 11 гривен в месяц -- им на руки не выдается, зато совет общественности, имеющийся в каждой роте, коллегиально решает, как эти деньги потратить: на мыло и туалетную бумагу, или купить телевизор. Средства, кстати, вполне позволяют купить и то, и другое, и третье, так как в каждой роте около сотни рядовых.
На обед у рядовых дисбата в день моего визита был салат из капусты, гороховый суп, перловка с мясом и блинчики к чаю. Причем повара из осужденных уверяли, что приезд журналистов тут ни при чем -- такое, мол, сытное меню бывает здесь каждый день.
Кое-какие порядки в части -- чисто тюремные: передвижение между корпусами только строем в сопровождении охраны, короткие встречи с родными за «столом переговоров» в присутствии охраны, длительные -- в охраняемом помещении для свиданий. Но, как говорят парни, жить можно. Удручает только вид неба в клетку -- из спальни, из мастерских, из столовой.
90 процентов осужденных освобождаются досрочно, причем большинству из них срок пребывания в дисциплинарной части засчитывается в срок службы. Ни в одном документе факт отбытия наказания не отражается. Провинившемуся дается шанс исправить свою ошибку.
Раньше из дисчасти убегали часто: пытались выехать за ворота на вывозящем мусор грузовике, застревали в вентиляционных трубах завода железобетонных конструкций, где работали. Четыре года назад попытка побега закончилась трагически. Двое осужденных попытались уйти с территории с помощью доски, перекинутой через колючий забор. Часовые пальнули одновременно с двух вышек. Один беглец упал замертво. Второй все же ушел, но через несколько минут был возвращен обратно. С тех пор попыток к бегству никто не предпринимал.
Солдат, приговоренный к трем годам дисбата, просился в «нормальную» тюрьму
Во время июльских событий полковник Андрей Шандер находился в отпуске. Однако так уж вышло, что всего за несколько дней до отъезда у него произошел длинный разговор с одним из будущих «террористов» -- Невзоровым.
«Михаил Невзоров проходил службу в разведроте 224-го механизированного полка в Белой Церкви. За добросовестную службу был поощрен пятью сутками отпуска. Но, не доехав до дому, в Фастове совершил разбой и грабеж, за что был приговорен к трем годам дисбата.
Александр Станкевич проходил службу в военно-учебном комплексе «Десна», потом был переведен в военную часть в Житомир. Во время следования к новому месту службы на ж/д вокзале Новоград-Волынский отпросился у старшего прапорщика в туалет и назад не вернулся. Ему были выдвинуты обвинения в дезертирстве и в угоне транспортных средств. Дело вел следователь военной прокуратуры Северного региона Александр Москалюк».
(Из сообщения пресс-службы сухопутных войск)
-- До прибытия в часть Невзоров провел пять с половиной месяцев в СИЗО, где научился «блатным» порядкам, -- рассказывает командир дисчасти полковник Андрей Шандер. -- Он настаивал на том, что хочет попасть в «нормальную» тюрьму. Здесь его, мол, «достали» работой. Я объяснял ему, что для того, чтобы отсюда попасть в тюрьму, ему придется совершить новое преступление. После нашего разговора его отправили в наш военный госпиталь, где врачи дали заключение, что он психически здоров. Однако он был все же склонен к суициду. Боялись, что он может просто броситься на колючку. Возможно, он совершил дисциплинарный проступок -- я просто не знаю, так как меня в части тогда не было. В общем, он сам создал предпосылки для того, чтобы ограничить его в перемещениях, в первую очередь, для его же блага. А Станкевич находился у нас в части только потому, что Киевская гауптвахта в то время была закрыта на ремонт. Он находился под следствием. Тоже личность, склонная к суициду.
-- Почему вы так решили?
-- Да он себе вены вскрыл так, что чуть сухожилия не перерезал.
-- Почему?
-- Причина была одна: он не хотел служить в армии, самовольно оставил часть. Уйдя из части, совершил несколько грабежей: грабил машины, воровал велосипеды. Когда Станкевич прибыл сюда, на нем были три статьи. Находясь в госпитале -- после того, как вскрыл себе вены -- он попал в одну палату с Невзоровым. Наверное, они там и договорились.
«В бутылки с пивом что-то впрыскивали. Наверное, клофелин»
После операции захвата, блестяще проведенного «Альфой», террористов вновь отправили в госпиталь, на судебно-психиатрическую экспертизу. Оба были признаны вменяемыми -- следовательно, способными отвечать за свои действия перед судом. По закону преступникам, если они будут признаны таковыми, грозит от трех до десяти лет лишения свободы -- за захват оружия и заложника.
Вопрос, почему арестанты гауптвахты решились на бунт, до сих пор остается открытым. Их самих не спросишь -- оба содержатся в следственном изоляторе, и свидания с ними исключены. Осталось послушать маму одного из них, пришедшую со своей бедой в редакцию «ФАКТОВ».
-- В марте этого года у нас умерла бабушка, -- рассказала Таисия Станкевич. -- Я слегла в больницу с гипертонией. Саша просил отпуск в части -- но не получил. Тогда он сбежал. Дома положение было очень тяжелым. В июне умер отец. Сын не мог меня бросить. А в июле Саша сам отправился в военную прокуратуру, чтобы «сдаться в армию». Ему надели наручники и отправили прямиком в дисбат. Четыре раза встречались мы с ним в комнате для свиданий -- через стол, в присутствии охраны. Обнять его было невозможно, он стонал, у него болело все тело. Говорил, что его бьют ремнем с бляхой. Он сидел в одиночной камере. Говорил, что наручников не снимают весь день, приковывая с их помощью к трубе где-то сверху. В туалет выводят очень редко. Ночью то и дело будят и заставляют отжиматься от пола.
После того, как он вскрыл себе вены, его отвезли в госпиталь, там зашили порезы и сразу отправили обратно. (Интересно, почему солдатом-»суицидальником» не заинтересовались военные психиатры? -- Авт. ) В камере гауптвахты раны от грязи, от сырости загноились. Только тогда сына отправили в госпиталь еще раз, на несколько дней.
Меня привезли в часть, когда они захватили гауптвахту. Ребята выдвинули требования -- покушать, хлеба и колбасы. При мне в бутылки с пивом, которые им передавали, впрыскивали что-то шприцами. Думаю, клофелин. Я тогда еще кричала: «Сынок, не пей, там гадость!». Мне показали Сашу на минутку, когда все кончилось -- он был без сознания.
«Он вообще не должен был служить в армии… »
Военная прокуратура Северного региона обещает закончить расследование со дня на день. А пока…
Следователь Олег Муравьев, ведущий дело, разглашать тайны следствия не собирается.
-- Лично я глубоко сочувствую тем офицерам и прапорщикам, которые оказались замешаны в этой истории, -- говорит он.
-- Александр -- молодой человек с крайне неуравновешенной психикой, к тому же перенесший два сотрясения мозга, о чем свидетельствуют медицинские документы, -- считает адвокат Станкевича Игорь Годецкий, приглашенный к участию в этом деле Комитетом солдатских матерей и сочувствующий, как ему и полагается, своему подзащитному. -- Он вообще не должен был служить в армии -- в соответствии с приказом министра обороны. Однако его направили в часть, посылали в караул, давали в руки оружие. Никому не приходило в голову, что это небезопасно. Александр и в дисциплинарном батальоне не должен был находиться. Тем более на гауптвахте дисбата. Ведь он не осужденный. Теперь представьте себе его состояние, когда его после попытки суицида, с едва зашитыми ранами приковали на целый день руками вверх в камере-одиночке? Он, в сущности, решился на сопротивление -- один против огромной военной машины.
Кто в этой истории прав, кто виноват (и насколько) -- решит суд. А я вспоминаю одного военного психиатра, который, как только ему присылали солдата, совершившего попытку самоубийства, тут же комиссовал его на гражданку. И говорил так: «Ну кому он нужен в части? Командиру прикажете по пятам за ним ходить -- чтобы он снова чего-нибудь не удумал? Пускай увольняется. И парню хорошо, и армии дешевле». По-моему, он прав.
«Facty i kommentarii «. 22-Ноябрь-2000. Человек и общество.
1870Читайте нас в Facebook
