Журнал учета личного состава, находившийся на печально известной подводной лодке к-19, был настолько радиоактивен, что его не принимали в архив
После публикации в «ФАКТАХ» в ноябре прошлого года статьи о трагедии первой атомной подводной лодки К-19 в редакцию пришло немало откликов. Ко Дню Защитника Отечества о малоизвестных фактах из истории К-19 и других атомных лодках бывшего Союза вспоминают очевидцы.
Подводная лодка вернулась на базу с торчащей в борту торпедой
-- Судьба привела меня на подводную лодку К-19 еще во время учебы в школе мичманов, -- рассказывает Григорий Омелько, служивший на Дальнем Востоке мичманом на атомных подводных лодках по обслуживанию ракетных установок. -- Несмотря на то, что почти никто не знал о том, что с лодкой случались аварии, среди моряков она пользовалась недоброй славой -- за это ее и прозвали «Хиросима».
Из школы мичманов я был направлен на К-19 на стажировку. К тому времени она уже не имела на борту ракет -- лодку переоборудовали в обычную торпедную. Моя профессия оказалась невостребованной. Поскольку у меня был хороший почерк, командир лодки поручил мне переписывать журнал учета личного состава К-19. Этот журнал велся годами -- от спуска лодки на воду до ее списания или консервации. В ней отмечались каждый матрос и офицер, служивший на лодке. А ввиду того, что К-19, что называется, меняла профиль, то журнал подлежал сдаче в архив. Но его принимать отказались: журнал оказался радиоактивным. Даже на лодке его хранили в специальном сейфе со свинцовыми накладками на стенках. Несмотря на это, мне довелось переписывать более 500 его страниц.
Для меня был оборудован специальный стол, на котором вертикально установили свинцовую плиту. Я сидел перед ней, а за ней лежал радиоактивный журнал. На голову приходилось надевать специальный шлем весом около трех килограммов, обшитый свинцовыми пластинами. Я быстро выглядывал из-за плиты, запоминал строчку и потом вписывал ее в новый журнал. Работая более трех недель, я однажды наткнулся на фамилию односельчанина, который служил на К-19 лет на двадцать раньше меня. Уже когда приехал домой в отпуск, разыскал его. Оказалось, он был в первом экипаже, принимавшем и испытывавшем лодку. Ему пришлось побывать у берегов США во время Карибского кризиса, в других горячих точках. Но мой односельчанин прослужил на этой субмарине недолго -- во время неполадок защиты реактора он и еще несколько членов экипажа получили солидную дозу облучения. Пострадавших, в том числе и моего земляка, отправили в госпиталь, где ему сделали несколько операций. Потом его списали на берег. Следствием пережитого стало рождение неполноценного ребенка, который умер через три дня после родов.
Спустя несколько лет, когда я уже служил на атомной крейсерской подлодке К-429, судьба снова свела меня с К-19. К тому времени (а это было начало восьмидесятых) она уже была переоборудована в учебную подлодку. Как раз наша К-429 участвовала в учениях, где «девятнадцатая» была мишенью -- мы совершали по ней стрельбу учебными торпедами. По правилам учений торпеда должна пройти метрах в 10 выше или ниже мишени -- тогда подлодка противника считается уничтоженной. Однако наши стрелки попали прямо в борт. Торпеда пробила обшивку и застряла. Экипажу повезло, что глубина погружения была небольшой -- иначе трагедии было бы не избежать. К-19 и вернулась на базу с торпедой, торчащей в борту -- пришлось вырезать ее вместе с куском обшивки.
Моряков нашли в кафе по радиоактивному следу
-- Скажите, а вам за время службы приходилось переживать экстремальные ситуации, подобно той, что случилась на К-19?
-- Не скажу, что настолько же ужасную, но все-таки довелось. И не только мне. Большие и мелкие аварии на советских подводных лодках не были редкостью, несмотря на то, что по боевым характеристикам они превосходили большинство американских. Но все эти инциденты и ЧП тщательно скрывались.
В 1982 году я проходил службу на атомной подлодке К-325. Мы как раз вернулись из похода. Лодка стояла в заводском доке на профилактическом ремонте -- производилась замена защиты реактора.
18 июня у меня родилась дочь, и я с товарищами, как полагается, решил отметить это событие. Ничего не подозревая, мы сидели в одном из кафе рабочего поселка, находившегося рядом с базой, и не могли даже предположить, что уже получили солидную дозу облучения. Как оказалось, из защитного контура реактора произошла утечка радиоактивного водяного пара, который системой вентиляции тут же разнесло по всей лодке. Каждый час дозиметристы измеряли уровень радиации и, обнаружив аварию, забили тревогу. Нас нашли по радиационному следу, оставленному нами по пути в кафе.
Ничего не подозревая, мы праздновали, как вдруг появились люди в специальных защитных костюмах. Нас тут же забрали на базу на дезактивацию. Всем дали по стакану спирта. А ведь мы и так были навеселе. Многим посетителем кафе сказали снять обувь, выдав взамен тапочки. Зараженным оказался и пол в автобусе, который вез нас в поселок. Пол пришлось заменить. Но мы еще легко отделались. Трое матросов, находившихся на вахте у реактора, получили до 400 рентген. Их сразу же отправили в Ленинград. Больше об их судьбе мы ничего не слышали. После этой аварии наш экипаж расформировали и разбросали по другим лодкам, чтобы скрыть следы ЧП.
В 1985 году на уже упомянутой субмарине К-429, где я служил, погибли шестнадцать человек. Это случилось так. Мы готовились к походу. В принципе, когда все профилактические и подготовительные работы завершены, подлодка должна сделать недальний контрольный выход. Все шло нормально, мы спокойно отплавали положенное время, вечером экипаж сел ужинать. Лодка находилась в надводном положении. Вдруг поступила команда -- срочное погружение. Почему она была дана, мы так и не узнали -- возможно, командир хотел еще раз проверить боевую готовность экипажа. Но эта проверка обернулась трагедией.
По тревоге на подводной лодке автоматически закрываются все люки -- срабатывает автоматическая система. Но в тот раз центральный выходной люк на надстройке лодки не закрылся -- отказала гидравлическая система. И лодка пошла на погружение с открытым люком. Когда спохватились, заметив неисправность на приборах, было уже поздно -- в отверстие люка диаметром восемьдесят сантиметров хлынула вода. Исчезло электричество, и вскоре лодка легла на дно на глубине 30 метров.
С помощью индивидуальных костюмов с баллонами кислорода, предусмотренных на аварийный случай, оставшийся экипаж стал покидать лодку. В нашем седьмом отсеке, где находились я, боцман и еще несколько офицеров и матросов, сложилась драматическая ситуация -- за миг до тревоги главный механик совершал обход лодки, и авария застала его в нашем отсеке. Чтобы спастись, он взял аппарат матроса, так как до своего ему было уже не добраться -- затопило отсек. Матрос (наш кок -- узбек Аббас) запаниковал. Он нервно кричал мне: «Товарищ мичман! Товарищ мичман, где мой аппарат?! Где мой аппарат?!» Тогда боцман, парень лет тридцати пяти, отдал ему свой, а сам решил всплывать без аппарата. Хоть глубина была не очень большой, это было опасно. В костюме и с баллонами всплываешь медленно, чтобы организм постепенно адаптировался к изменению давления. Без аппарата это невозможно. Боцман всплыл, но заработал кессонную болезнь. Только через три недели лодку смогли поднять со дна и извлечь тела шестнадцати погибших. Но на этом беды К-429 не закончились.
Затонувшую и лежавшую на боку подлодку пытались выровнять танками
-- После подобных аварий при попадании соленой воды внутрь субмарины, -- продолжает Григорий Омелько, -- морская вода уничтожает всю электронику. К-429 решили восстановить. Работы, продолжавшиеся несколько месяцев, подходили к концу, уже была установлена большая часть оборудования. К этому времени я уже служил на другой лодке, а на К-429 попал мой младший брат, тоже мичман.
В один из дней на К-429, стоявшей у пирса, находились только вахтенные матросы и офицеры, а большая часть команды находилась на берегу. Мой брат Василий Омелько, служивший на лодке в должности интенданта, в тот день был вахтенным офицером на камбузе. Когда рабочие закончили смену, он ушел погулять в поселок (такое допускалось). Старшим из офицеров на подлодке остался замполит.
Вскоре после того, как члены экипажа сели ужинать, они увидели, что из нижних отсеков поступает вода. Оказалось, что рабочие по ошибке отключили давление в системе гидравлики. Это привело к самопроизвольному открытию кингстонов, находящихся в днище лодки, и субмарина начала тонуть. Так она и села на дно у самого пирса, хоть экипажу удалось спастись. Благо, глубина была небольшой. Но, ко всему прочему, лодка легла на бок. Поднялся переполох, приехал командующий -- ЧП! Экипаж построили, и оказалось, что одного человека -- моего брата -- нет. Решили, что он погиб на затонувшей лодке. Замполиту как старшему это грозило трибуналом. Когда же спустя несколько часов после аварии Василий вернулся, замполит бросился перед ним на колени. По сути, нарушив дисциплину, брат спас себе жизнь.
Несчастную К-429 той же ночью пытались поставить в правильное положение. Из ближайшей танковой дивизии пригнали шесть танков, и, зацепив лодку за подводную часть тросами, стали тянуть, но ничего не получилось. Несмотря на вторую аварию, К-429 снова решили восстановить, переоборудовав ее в учебную.
К сожалению, не все аварии ограничивались материальными потерями. Многие матросы и офицеры гибли или получали травмы в локальных авариях на субмаринах. Я сам пережил подобное. В отсеке, где я находился, взорвались аккумуляторные батареи, взрыв был такой мощности, что не выдержали металлические переборки. Счастье, что тогда осколками или ударной волной не разорвало борт подлодки. Иначе погибла бы вся лодка. Меня тогда сильно контузило -- в голове застрял металлический осколок размером со спичечный коробок. 45 суток я находился в коме, но все же выжил. Эта авария произошла на К-56.
У матросов на подлодке были любимые крысы
-- Наверняка в жизни моряков было место не только бедам и горестям?
-- Практически всех молодых, начинающих службу матросов подначивали шуткой со свинцовым передником. Это приспособление представляет собой, действительно, подобие передника, только с нашитыми сверху свинцовыми пластинами. Его надевают на пояс для защиты нижней части тела перед проходом мимо реакторного отсека, после которого передник снимался. Как правило, молодежь этого не знала. Бывало, подходишь, спрашиваешь, мол, мимо реактора ходил? Передник надевал? Нет!? Ну все, к женщинам можешь не подходить. Такой вот своеобразный юмор.
На подлодках, как и на кораблях, живут крысы. Конечно, от них только бед и жди. То в продукты залезут, то кабель перегрызут. Но некоторые матросы их приручали. Доходило до того, что появлялись любимые крысы, которые за время похода настолько поддавались дрессировке, что приходили просить еду в одно и то же место и в определенное время. Еще на лодке было полно тараканов, которых все называли стасиками. На обычных тараканов они не очень похожи -- большие, белые, длиной в палец и от радиации в темноте светятся, как фонарики. Много их было в реакторном отсеке. Матросы нередко устраивали тараканьи бега.
Когда я служил на К-56, мы умудрились выкормить на лодке поросенка. Обычно, по традиции, когда субмарина возвращается после долгого похода, на берегу экипаж встречают торжественно: музыка, приветствия командования. У нас на Камчатке командиру подлодки вручали запеченного молочного поросенка. А как-то, уходя в поход, мы затащили на борт живого и решили выкормить его втайне от командира. Я тогда совмещал свою должность с должностью интенданта -- заведовал поставкой на лодку продуктов.
В советское время подводников кормили просто шикарно. Мясо, колбасы, икра, сгущенка, соки. Каждому матросу выдавали по 50 граммов сухого вина ежедневно. Но в запасе был и коньяк, и спирт. Питание было пятиразовое. В поход же обычно брали продуктов, особенно круп и муки, в два-три раза больше нормы. Иногда мне после похода приходилось списывать до двух тонн муки.
Мы кормили поросенка отходами пищи. Даже приставили к нему матроса, следившего за чистотой. За время похода, а это около пяти месяцев, выкормили хрюшу на славу -- она едва держалась на ногах. Вес ее был килограммов 80. За день до прибытия мы поросенка зарезали: конечно, на лодке щетину не обожжешь, мы срезали ее острым ножом, как бритвой, а кожу очистили спиртом. Потом целиком зажарили в печке, где пекли хлеб для экипажа. Уже когда прибыли на базу, еле вытащили зажаренную тушу через люк. И несмотря на то, что подложили командиру свинью, он остался доволен.
«Facty i kommentarii «. 24 февраля 2000. Человек и общество
3895
Читайте нас в Facebook
