В 1977 году накануне принятия нового основного закона ссср гелий снегирев сделал публичное заявление: «ваша конституция -- ложь от начала до конца»

0:00 — 7 октября 1999

Через год киевский писатель и член Союза кинематографистов при загадочных обстоятельствах скончался

Однажды в середине семидесятых в Москве на квартиру к бывшему генералу, давно лишенному советским правительством и генеральского звания, и боевых орденов, и пенсии, -- к известному диссиденту явился неизвестный посетитель. «Я украинский писатель из Киева, -- представился он и назвал свое имя, ничего хозяевам дома не говорящее. -- Никаких рекомендаций у меня нет. О вас обоих я слышал и читал то, что вы написали… Я подумал, что если приду к вам сам по себе, вы меня не прогоните».

ВІДЕО ДНЯ

Гость вручил подарок -- рукопись своей книги. И была у гостя просьба. Писатель из Киева просил устроить ему встречу с иностранными журналистами, с которыми он намеревался говорить о политическом положении в стране. Свою просьбу гость излагал весьма настойчиво -- у старого генерала, водившего в атаки тысячи таких же ясноглазых парней, что-то внутри дрогнуло, и он сказал, что содействовать не станет. «Последствия подобного поступка непредсказуемы, -- так ответил искателю приключений генерал, который прошел и аресты, и тюрьмы, и годы истязаний в психушках, где его «лечили» разлагающими сознание инъекциями. -- Вернитесь в Киев. Как знать, может, со временем вы будете мне благодарны за то, что получили отказ». Гость ушел, а рукопись осталась. Генерал Григоренко стал читать…

Слушая критические замечания по поводу новой конституции, зарубежные журналисты рисковали быть высланными из страны

«Не сразу решился я передать рукопись этой книги для издания за границей. Существовало два варианта. Первый -- выехать на Запад самому (есть такая возможность) и, уже находясь там, издать книжку. Второй -- остаться на родине и передать книгу за рубеж.

Я понимал: если останусь, то, по всем данным, исходя из опыта поведения властей моей отчизны, буду арестован и осужден… Но я выбираю второй вариант: остаюсь. Прошу тебя, читатель, если услышишь, что меня осудят, не интересуйся слишком дополнительной информацией через слухи,.. а знай заранее: на суде я сказал то, что ты сейчас прочитаешь.

«Граждане судьи! Я переслал на Запад рукопись своего произведения потому, что, когда литератор напишет вещь, он хочет труд свой держать в руках книжечкой, изданной многими экземплярами, которые дошли бы до многих читателей. У себя на родине я этого не мог -- издать и держать в руках книжечку. А я ее писал и считал нужной людям… » Так бы я сказал на суде. Но, возможно, до суда и не дойдет. Даже до закрытого. Просто меня заберут -- и я исчезну… »

И генерал, и жена поняли, что писатель из Киева вернется, и им придется исполнить то, чего он от них добивался: помочь ему погубить свою жизнь. И он вернулся.

Время, о котором идет речь, советские газеты называли «годом конституции», поскольку на исходе 1977-го должен был вступить в силу новый свод основных брежневских законов. В преддверии этого события телевидение и печать рассказывали о небывалом энтузиазме трудящихся, которые вовсе и думать забыли о беспросветных временных трудностях, а только радовались, что мудрая партия придумала для них новую конституцию. И потому, когда генерал и его жена, уже не пытаясь отговаривать автора недавно изданной за рубежом книги, сообщили западным журналистам, что в такой-то день, в такое-то время у них на квартире некий гражданин СССР намерен в порядке обсуждения высказать критические замечания по поводу конституции, то на созванную без ведома властей пресс-конференцию пришли двадцать зарубежных репортеров! Они прекрасно знали, что рискуют быть высланными из страны.

«Я отказываюсь от советского гражданства»

В диссидентскую квартиру входили взволнованные, с чувством исполненного журналистского долга. Мужчина лет пятидесяти, тот самый, суждениями которого их собирались угостить (имя, отчество, фамилию записывали в блокнотах печатными буквами, чтобы не перепутать: GHELY IVANOVICH SNEGIREV), в прошлом член КПСС, член Союза писателей и Союза кинематографистов, поднялся и прочел заранее подготовленный текст:

«Настоящим заявлением я отказываюсь от советского гражданства. Такое решение я принял в те дни, когда вы проводите так называемое обсуждение проекта новой конституции. Газеты, радио, митинги орут о единодушном восторженном одобрении. В ближайшее время проект станет законом под всеобщее громкое «Ура!». Ваша конституция -- ложь от начала до конца. Ложь, что ваше государство выражает волю и интересы народа… Ложь и позор ваша избирательная система, над которой потешается весь народ… Ложь и позор ваш герб, колосья для которого вы импортируете из Соединенных Штатов… » В комнате воцарилась тишина. Даже иностранцы понимали, что произошло. Человек, несомненно, отдававший себе отчет в содеянном, переступил роковую черту. И нельзя было даже предугадать, что с ним случится. Может, через некоторое время он попадет под колеса автомобиля, или вышвырнут его «грабители» на ходу из поезда, или объявят его душевнобольным… Политический отдел радио «Свобода», запрещавший своим сотрудникам любые антисоветские высказывания, пропустил публицистику Гелия Снегирева в эфир: они уважали чужую храбрость, они понимали, что ждет этого Снегирева…

В длинных и злых очередях к пустым прилавкам продовольственных магазинов люди вспоминали концовку передачи: «Ложь и позор ваш герб, колосья для которого вы импортируете из Соединенных Штатов… » Владимир Лобас, журналист нью-йоркской штаб-квартиры «Свободы», в своей книге «Желтые короли» писал: «Даже здесь, в тихой заводи, живя в Нью-Йорке, в Вашингтоне или в Мюнхене, многие из нас, сотрудников, вещавших на Союз станций, вели передачи под псевдонимами. Осторожность в отношениях с КГБ всегда разумна. Но этот человек, швырнувший им: «Не хочу быть гражданином СССР», находился по ту сторону стены и за псевдонимом не прятался… Свое открытое письмо Советскому правительству он подписал полным именем и указал адрес: Киев, улица Тарасовская, 8, кв. 6. Он преодолел страх».

Еще вчера он был нуль, простой советский человек, которого можно сгноить в лагере или уничтожить в психушке -- кто там хватится? Но Гелий как-то сразу чересчур широко шагнул. Изо дня в день его имя повторяли Би-би-си и «Немецкая волна», «Голос Америки» и «Свободная Европа». «Ваша конституция -- ложь от начала до конца» -- ни Солженицын, ни Сахаров, никто вообще не решался разговаривать с Системой так. Но самое невероятное -- Гелий, бросивший такой открытый вызов, продолжал жить на свободе. Казалось, Система не могла придумать, что с ним делать. Не могла до тех пор, пока он не переступил последнюю грань. Новое письмо было адресовано Генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичу Брежневу. Лично. «Вы политический деятель образца тридцать седьмого года… »

«С самого начала я завел со следователем весьма странные отношения»

Владимир Лобас в своей книге писал: «Как-то на радио «Свобода» появился болгарский писатель Георгий Марков -- политический эмигрант, постоянно работавший в Лондоне для Би-би-си. Главной мишенью радиопередач Георгия Маркова был Тодор Живков. 7 сентября 1978 года (в день рождения болгарского диктатора и, видимо, в подарок ему -- от любящей госбезопасности) в сутолоке на мосту Ватерлоо «случайный прохожий» задел Георгия Маркова зонтиком. Охнул Марков: что-то кольнуло в бедре… Он скончался на четвертые сутки. При вскрытии из верхней части бедра извлекли крошечную -- 1,7 миллиметра в диаметре -- металлическую ампулу с ядом рицин. Другого корреспондента «Свободной Европы», Владимира Костова, тоже писавшего о своем генсеке, на прогулке по Елисейским полям «кольнуло» в спину. Костова удалось спасти. Желатиновая «пробка», закупоривавшая металлическую ампулу с рицином, извлеченная хирургом и показанная на телеэкранах ряда демократических стран, оказалась дефектной: она не растаяла полностью при температуре человеческого тела».

Радиостанции передавали последнее письмо Гелия Снегирева, адресованное Л. Брежневу: «Ваша карьера возникла на крови… Ваши руки в крови… Леонид Ильич, вы старый человек. Смерть уже задевает вас своим крылом, от вас не отходят врачи… Всю свою жизнь вы прожили ложью. Не в мелочах -- соседу или жене -- вы лгали. Лгали народам -- своему и всему миру. Неужели вы так, во лжи, и умрете?.. »

Писать такое было нельзя. 22 сентября утром Гелий Снегирев вышел из дома на Тарасовской улице и пошел к Ботаническому саду. У здания пожарной команды стоял, загораживая писателю дорогу, голубой «рафик». Когда он попытался его обойти, со стороны пожарной команды появился седовласый человек и сказал: «Здравствуйте, Гелий Иванович. Садитесь, пожалуйста, в машину… » Голубой «рафик» приехал на Владимирскую, 15 (здание КГБ).

В своих тюремных дневниках, переданных на свободу, Гелий Снегирев писал: «Начали обыск. Какое-то начальство произнесло: «Да, Гелий Иванович, вы изрядное ведро грязи вылили на нас и тут, внутри, и там, за рубежом». Потом меня повели через двор, в маленькой каморке обшмонали уже донага… Затем камера…

С самого начала я завел со следователем весьма странные отношения: не здоровался, хамил, а в устных и письменных ответах остроумничал как мог… » Но капитан Слобоженюк, который вел дело Снегирева, не выходил из себя, арестованного не бил, только напоминал остряку, что тот находится в серьезном учреждении и так вести себя здесь не положено. Словом, Гелия Снегирева поручили нерасторопному гэбисту. Да и нужен ли был выдающийся контрразведчик для дознания по делу, основное обвинение по которому именно в том и заключалось, что «преступник» даже не пытался скрывать свои преступные мысли? Из записей Гелия ясно, что «странные отношения» у него сложились не только со следователем, но и с начальником тюрьмы, а также с главным следователем. Как заключенный ни пытался достать их, все они только журили арестанта. С чего бы это?

Гелий и его сокамерник «тайно» готовили в мыльнице из хлеба, сахара и воды хмельную бражку для новогодней ночи…

Тогда еще никому не было известно, что в камере Снегирева сверкает паркетный пол, что его сытно кормят, что тюремщики исключительно вежливы с арестантом, а за состоянием его здоровья следит… специальная медбригада. Не знали друзья и другой подробности: с десятого по двадцать седьмой день голодовки заключенного искусственно не кормили, а когда наконец накормили по всем правилам -- с выламыванием рук, наручниками и хрустом крошащихся зубов, -- Снегирев почувствовал в шее иглу. Потом он будет метаться на койке и в бреду кричать: «Шприц! Январь! Японский укол!.. »

Но это все потом. Пока же, в самый канун Нового года, забыв о мелких личных обидах, седовласый капитан в который раз затеял с арестованным откровенный разговор о том, что чистосердечное раскаяние обвиняемого по политической статье, в особенности до суда, иногда сопровождается полным помилованием. Тогда и жене ничего не грозит, и сыновьям… Гордый диссидент пообещал подумать -- капитан собой гордился. И лишь позже понял, что туманным обещанием арестант просто зарабатывал поблажку.

На Новый год Снегиреву захотелось устроить в тюрьме елку. Капитан собственноручно принес еловые ветки и разрешил заключенным смастерить из фольги от плавленных сырков игрушки. А надзирателям приказал не видеть, что Гелий и его сокамерник «тайно» готовят себе в мыльнице из хлеба, сахара и воды по глотку хмельной бражки для новогодней ночи… После праздника Снегирев заявил, что ни на какие сделки с органами не пойдет.

«Допросы к февралю стали редки. Все уже было опрошено, и на все мною было нагло и находчиво отвечено, но следователь обязан был два раза в неделю вызывать меня на допросы. 20 февраля я отказался ходить в следственный корпус. И… следователь стал приходить в следственный изолятор… »

«2 марта… в камеру вошел начальник тюрьмы подполковник Сапожников. Я давно объяснил ему, что не встаю в его присутствии, и только повернулся и поглядел. Он подошел к койке и сказал: «Гелий Иванович, на этот раз вам придется встать. Собирайтесь в больницу… »

Идеально здоровым человеком Снегирев, конечно же, не был. Но такая предупредительность со стороны органов даже ему показалась явлением из ряда вон выходящим: не бессонницу же лечить собрались, а более, кажется, и нечего…

Полгода, проведенные Гелием под следствием, четко разделялись на два неравных по времени периода: пять месяцев во внутренней тюрьме КГБ и один (март) -- в тюремной больнице. Врачи госбезопасности очень своевременно порекомендовали госпитализировать заключенного. Это случилось 2-го марта, а через три дня у него отнялась правая нога, еще через неделю -- левая… Загадочная болезнь, неожиданно вторгшаяся в процесс вялотекущего следствия, прогрессировала стремительно: низ неподвижного, утратившего чувствительность тела сводило судорогами.

О смерти Снегирева его жене сообщили только тогда, когда вскрытие уже было закончено

Однажды Снегирев проснулся от прикосновения к его руке… руки следователя. Так же проникновенно, как и прежде, Слобоженюк уверял, что лечение в тюремной больнице -- это не лечение. Мол, нужно лечь в хорошую клинику, а это уже зависит только от… чистосердечного раскаяния. И что помилование в ходе следствия очень даже возможно, что и с жены снимутся обвинения, и детям никто никогда ничего не вспомнит… И рекомендовал Гелию Ивановичу подумать -- пока еще есть время. Но намекнул, что времени осталось уже мало.

Из воспоминаний Владимира Лобаса: «Замахнувшись написать сценарий о хирурге, я как-то устроился санитаром в Киевский институт нейрохирургии… Случайно я попал с поручением в институтский виварий… В операционной вивария собакам вживляли в мозг особые имитирующие опухоль модели, чтобы у экспериментатора была возможность контролировать и размеры опухоли, и темпы ее роста и произвольно выбирать, какой именно из жизненно важных центров в мозгу подопытного животного сдавит модель… Выяснилось, что цель многих опытов была непонятна не только мне, но и годами работающим там лаборантам. За протоколами этих опытов приходили сотрудники нового корпуса, выстроенного в глубине институтского двора. Я знал, что там есть операционная одного из лучших хирургов института -- нелюдимого, никогда не улыбающегося Михайловского. Его больных ни до, ни после не навещали… »

Именно в этом засекреченном корпусе Института нейрохирургии профессор Михайловский прооперировал помилованного правительством диссидента и удалил из области второго позвонка какую-то опухоль -- как сказали жене, доброкачественную. Но после успешной операции больного домой не отпустили. Впереди у него было еще 272 дня, но ни одного из них Снегирев так и не провел на свободе. После операции состояние Гелия только ухудшалось. Камера сменилась палатой Октябрьской больницы. Его посещали друзья, но он уже не мог общаться с ними. Попросил, чтобы после его смерти пригласили на вскрытие одного из друзей, врача-патологоанатома. 28 декабря 1978 года Гелий Снегирев умер. Жене о его смерти работники КГБ сообщили уже после вскрытия. Официальный диагноз: рак предстательной железы с метастазами во всех частях тела. По требованию КГБ похороны состоялись на следующий день. В обход всех правил, принятых в киевской погребальной службе, тело было кремировано в тот же день и тотчас захоронено. Крематорий охранялся работниками КГБ. Знавшие Гелия Снегирева люди до сих пор отказываются верить в случайность его загадочной смерти.

P. S. В послужном списке капитана госбезопасности Слобоженюка не только блистательное завершение дела Снегирева, но и выполнение целого ряда других заданий государственной важности: он «занимался» кумиром украинской интеллигенции Иваном Дзюбой и Виктором Некрасовым, вместо раскаяния вырвав у него согласие покинуть страну и добровольно отправиться в изгнание…

ХРОНИКА ДОСТИЖЕНИЙ СОВЕТСКОГО НАРОДА

В 1954 году в Стокгольме на открытой площадке Королевского стадиона сборная команда по хоккею, дебютировавшая в первенстве мира, выиграла у канадцев со счетом 7:2. На этом чемпионате нападающий советской сборной Всеволод Бобров был признан лучшим форвардом турнира.

В 1937--1952 годах первенство СССР среди штангистов-тяжеловесов 14 раз подряд завоевывал Яков Куценко.

Ни один из спортсменов не имеет такого количества олимпийских наград, как советская гимнастка Лариса Латынина. На играх 1956, 1960, 1964 годов она была удостоена 9 золотых, 5 серебряных и 4 бронзовых медалей.

В 1963 году финальные поединки чемпионата Европы по боксу вылились в своеобразный матч СССР -- остальная Европа. Во всех 10 финальных встречах участвовали боксеры СССР, и в шести они одержали победу. Матч СССР -- остальная Европа закончился со счетом 6:4 в пользу Советского Союза.

НАД ЧЕМ СМЕЯЛИСЬ СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ

Американец, англичанин и русский хвалятся прочностью своей резины.

-- У нас один упал с 100-го этажа, -- говорит американец. — К счастью, он приземлился на ноги, подошвы спружинили -- и он снова взлетел на 100-й этаж.

-- У нас один отплыл на корабле, -- говорит англичанин. -- Когда корабль отошел от порта на 100 миль, его потянуло назад и притащило обратно в порт. Оказалось, что наш путешественник зацепился подтяжкой за причал.

-- А у нас один в лифт свалился. Сам -- вдребезги, а галоши как новенькие.

***

Прохожий стыдит гражданина, справляющего малую нужду на забор: «Как вам не стыдно! Посмотрите: в двух шагах от вас общественная уборная!» -- «Не могу же я мочиться там, где люди выпивают и закусывают!»

***

Жена написала в партком по месту работы мужа заявление, что муж не живет с ней. Секретарь парткома вызвал «обидчика» и требует объяснений.

-- Прежде всего, я импотент, -- оправдывается тот.

-- Прежде всего, вы коммунист! -- строго и проникновенно говорит ему секретарь.

***

Женщина моется в общей ванной коммунальной квартиры. Сосед стал на табурет в коридоре и через стекло в верху двери смотрит. Она замечает это и кричит ему:

-- Ну, чего уставился? Голой бабы не видал?

-- Нужна ты мне! Я гляжу, чьим ты мылом моешься!