«Упавшая возле погреба авиабомба чуть не убила нас. Слава Богу, не взорвалась. Из ее корпуса я сделал церковный колокол. До сих пор служит!»
По праздникам звонкое многоголосие колоколов Святорождественской церкви слышно не только в селе Заньки, но и по всей округе. Однако нынче разве что несколько стариков знают, что один из этих колоколов в далеком 1943 году сделал из фрагмента стального корпуса фугасной авиабомбы 14-летний Леня Сарнавский — юный участник Потиевского подполья, боец партизанских соединений Маликова и Наумова.
И вот в уютном домике на околице Малина теперь уже 81-летний создатель необычного колокола Леонид Сарнавский рассказывает «ФАКТАМ» о событиях военных времен.
«Осенью сорок третьего наши, перепившись, снова чуть не сдали Киев»
Во дворе и в доме у Леонида Антоновича порядок, везде чувствуется рука хозяина, который с техникой на ты.
- Да я еще в детстве научился и кузнечному делу, и слесарному, — улыбается ветеран, показывая свой гараж, который напоминает скорее мастерскую. — В 1941-м закончил шесть классов. Тогда взрослели рано — родителям по хозяйству надо было помогать. Ремонтировал швейные машинки, столярничал, инструмент разный делал.
В войну на полях собирал для партизан оружие. А его сначала надо было привести в порядок. У немецкой винтовки патрон стальной. Если она с застрявшей гильзой пролежала зиму или пару месяцев под снегом, везде пошла ржавчина, вынуть гильзу очень трудно. Но ничего, научился.
А бомбу ту я разобрал осенью 1943-го. Через пару недель после освобождения Киева у нас такое началось!
Немцы, увидев, что советские войска стремительно наступают, бросили под Житомиром эшелон цистерн со спиртом, который хотели вывезти в Германию. Да в самом городе — ящики французских вин и коньяков. Говорят, фашисты готовились Новый год отмечать. А тут наши. Голодные, от тылов оторвались.
И начали гульбанить. Беженцы из Житомира рассказывали нам, что многие наши воины лежали мертвецки пьяные. Их добивали подошедшие без единого выстрела немцы.
Позже я слышал рассказы участников тех событий. Пользуясь нелетной для авиаразведки погодой, фашисты тихонько сосредоточили под Бердичевом подтянутый из Северной Африки мощный танковый кулак — и как жахнули! Даже не все танки успели перекрасить, на многих был такой желтовато-коричневый камуфляж, под цвет пустыни.
Автор романа «Берег» Юрий Бондарев так и писал: «Когда мы драпали под Житомиром… » В то время Бондарев был командиром противотанковой батареи, которую фашистские танки вскоре превратили в крошево. Советским войскам пришлось снова оставить Житомир, Коростышев, Радомышль, Попельню, Брусилов. Нависла угроза повторного взятия немцами Киева.
Я также читал, что, узнав об этом, Сталин пришел в ярость и порвал уже подписанные указы о присвоении командующему 1-м Украинским фронтом генералу армии Николаю Ватутину званий маршала и Героя Советского Союза. (Героя Ватутину дали посмертно, лишь в 1965 году, по ходатайству маршала Георгия Жукова и других известных полководцев. ) В район села Ставище из-под Новороссийска была срочно переброшена 18-я десантная армия, в которой воевал начальником политотдела Леонид Брежнев. А с Белорусского фронта отозван для исправления ситуации генерал армии Константин Рокоссовский. Ему в случае необходимости надлежало заменить Ватутина.
Немцы рвались к Малину, откуда открывался прямой путь на Киев. Наши войска, окопавшиеся на рубеже Чоповичи-Потиевка-Заньки-Радомышль, яростно оборонялись. Станцию Чоповичи защищал экипаж танка Т-34 младшего лейтенанта Владимира Вайсера, метко стрелявшего по «тиграм» и «пантерам» из элитной фашистской дивизии СС «Адольф Гитлер». Когда те все-таки подожгли «тридцатьчетверку», молодой командир вытащил из горящей машины раненых механика и башенного стрелка, чьей-то шинелью потушил огонь и вернулся в танк. Владимир продолжал стрелять, пока боевая машина снова не превратилась в факел. Вайсеру посмертно присвоили звание Героя Советского Союза.
А возле села Заньки в декабре 1943 года принял бой с семью немецкими танками экипаж Т-34, которым командовал 19-летний младший лейтенант Василий Ермолаев из знаменитого гвардейского Кантемировского танкового корпуса. Этот мальчик только накануне вечером прибыл из училища на фронт, еще пороху не нюхал! Так в течение ночи и на рассвете он со своими двумя товарищами уничтожил шесть вражеских танков, в том числе два «тигра». Когда же еще один «тигр» поджег «тридцатьчетверку» и у наших кончились бронебойные, командир приказал стрелку-радисту покинуть машину, а сам вдвоем с механиком-водителем пошел на таран. Ему и механику-водителю Андрею Тимофееву тоже посмертно присвоено звание Героев Советского Союза.
«Пулю из моей ноги шофер вытащил… плоскогубцами!»
— У моих родителей в селе Прибуток неподалеку от дома на пригорке был старый погреб, — продолжает рассказ Леонид Сарнавский. — Во время обстрелов мы в нем прятались. Для утепления сверху была насыпана горка земли, и фашисты издали приняли погреб за дзот. Принялись бомбить.
Метрах в ста от хаты рванула, наверное, тысячекилограммовая бомба. Погреб подпрыгнул, казалось, вместе с нами. Хату разворотило, она загорелась, а воронку от взрыва мы с односельчанами потом лет десять всяким мусором засыпали…
Советская авиация тоже бомбила: наши села не раз переходили из рук в руки. Однажды, когда затихло, вышел из погреба — надо было выгнать в поле жеребят. И в бурьяне вдруг споткнулся обо что-то твердое. Обернулся — хвост бомбы из земли торчит!
Я вернулся домой, взял сапку и начал осторожненько вокруг землю разгребать. Благо почва у нас на Полесье песчаная. Авиабомба оказалась здоровенная, с доброго поросенка!
- Не боялись, что взорвется?
- К тому времени кое-что соображал. Если бомба вошла в землю на глубину около метра, значит, что-то не сработало. Брак какой-то.
Взял уздечку, зацепил за хвостовик. Вдвоем с товарищем вытащили бомбу из ямы и поволокли в поле. Во время передышек разглядывали находку и обнаружили надписи, что это бомба советская, весит 64 килограмма. Я сам в то время столько не весил!
На минуточку представил себе, что было бы с погребом и с нами, взорвись она.
- Зачем тащили в поле?
- Как зачем? Чтобы взорвать. Окончательно обезвредить! Хлопцы выломали сосновый кол и начали дубасить по бойку — носику бомбы, чтобы выкрутить взрыватель. Ребята, не надо, говорю, а вдруг… Хлопцы думали, если после падения бомбы с самолета взрыватель не сработал, то не сработает никогда. Очень хотели посмотреть, что там внутри. Оружие, я вам скажу, завораживает!
Чувствую, мне лучше уйти. Если взорвется — всех по кусочкам будут собирать. Подождите, говорю, отгоню жеребят. А хлопцы продолжают бить по взрывателю. Ну, думаю, дураки. И не подхожу, издалека наблюдаю.
Я же стреляный воробей! В июле 1941-го немец прострелил мне ногу. Фронт, как сообщало радио, еще был под Ровно. А на опушке леса под соседним селом Дорогунь приземлилась гондола с двумя вражескими разведчиками. Так у нас называли аэростат, что-то вроде маленького дирижабля. Мотора у него не было, только баллон с устройством, которое позволяло менять количество газа в воздушном шаре. Гондола была привязана к старому дубу.
Бегу в райцентр — село Потиевку, в милицию. С тремя милиционерами садимся в полуторку — двое в кабине, двое в кузове. Мне тоже дали винтовку. Но милиционеры совершили ошибку. Им надо было переодеться в гражданское, винтовки спрятать. А мы, дураки, выставили оружие, мчимся! Немцы, возившиеся возле той гондолы, издалека заметили нас и поняли — не колхозники едут.
Вдруг вижу — из деревянного борта щепки летят. И одна из них, как мне показалось, впилась в ногу. Да так больно! Гляжу — а ниже колена пуля торчит, в кости застряла. Вот (задирает штанину. — Авт. ) след на всю жизнь остался. А вторая пуля ранила старшего политрука.
Одного фашиста мы застрелили. Другой сумел скрыться во ржи. Если бы нас не ранило, поймали бы. А пулю у меня из ноги шофер… плоскогубцами(!) вытащил. Раны промыли свежей мочой и перевязали…
«Корпус фугаса не долетел до товарища буквально метр»
- Однако слышу — хлопцы, что возились с бомбой, кричат: иди сюда! — продолжает Леонид Антонович. — Ножичком выкрутили стопорные винтики, вывинтили головку. Вынули капсюль, похожий на авторучку, боек. Капсюль потом бросили в костер — он стрельнул, как винтовочный патрон. Я кресалом — спичек не было — поджег кусок сухой губки, которая на березах растет, и бросил внутрь бомбы. Оттуда повалил черный дым. Мы оттащили бомбу на откос дорожной насыпи.
- А если бы бабахнуло?!
- Э-э, аммонал и тротил взрываются не от температуры, а от детонации. В огне аммонал горит. Я же раньше для партизанских мин тол из снарядов выплавлял и знал что к чему.
Когда взрывчатка выгорела примерно наполовину, дал Степе Вишневскому головку от бомбы: закрути насколько сможешь и беги куда видишь. И мы с Иваном Йосипчуком отбежали. Я лег навзничь, чтобы видеть, если что-нибудь будет лететь, и ловить.
Через пару секунд рвануло так, что крыльчатка оторвалась от корпуса — фр-р! — взлетела выше, чем вон та труба бумажной фабрики. Метров на семьдесят вверх. Потом — гуп об землю. А сама бомба полетела рикошетом от земли, словно камушек над водой, и не достала до Степы буквально метр! Степа и Ваня, слава Богу, и сейчас здравствуют.
Пришел мой отец. Наверное, услышал грохот. Взвалил стальной «кувшин» на плечо и отнес домой. Дома я молотком ударил по бомбе. Она так зазвенела, что в соседних Заньках батюшка услышал. И на следующий день приходит: Леня, дай нам эту бомбу в церковь, у нас колокола немцы забрали на цветной металл. Пожалуйста, говорю, сначала перерублю ее надвое.
Я ведь сызмальства умел коня подковать, мог в горне сварить стальную шину для колеса телеги. Словом, из пальца тракторной гусеницы сделал два зубила. Закалил, как положено. И постепенно разрубил бомбу на две части. В те времена «болгарок» в селе не было. А толщина корпуса бомбы — десять миллиметров! Добрая сталюга…
Батюшке Василию колокол понравился. Интересный человек был наш священник — и чарку любил, и на гармошке играл. Если надо крестить ребенка — воз соломы привезешь, так он с тебя и денег не возьмет. А колокол тот служит до сих пор!
- Когда немцы уходили из Занек, они заминировали церковь, чтобы наши не могли использовать ее как наблюдательный пункт, — продолжает Леонид Антонович. — И батюшка позвал меня на помощь. Я ведь, когда был в партизанах, не раз сам делал и устанавливал мины, придумывал всякие ловушки. Поэтому довольно легко разобрался в системе минирования церкви, снял с колокольни 13 противотанковых мин. Ими потом в лесу было очень удобно рвать сосновые пни. Дров не хватало, деревья рубить не разрешалось. А смолистые пни давали хороший жар.
Говорят, Заньковская церковь построена в 1738 году. После войны мы с отцом Василием ее ремонтировали: резали двуручной пилой доски для пола, варили из подсолнечного и льняного масла олифу, красили. А по селам собирали то, что люди могли пожертвовать для реставрации храма. Наверное, поэтому Господь меня и сберег…
Большая радость для меня была, когда людей удавалось спасать от смерти. Помню, полицаи придрались к мужчине: ты, мол, еврей, поехали в Радомышль. А там фашисты (в основном свои же, украинские полицаи!) уничтожили более двух тысяч человек. Многих — целыми семьями, с детьми!
Я говорю: да вы что, ведь это цыган! «Ну-ка расстегивай штаны, показывай свой кецик!» — скомандовал полицай. Тот показал. Не обрезан. Отпустили. Но фашисты и цыган не любили. Так я того бедолагу отвел в лес к партизанам.
А однажды мы прознали, что из Коростеня немцы будут везти евреев в Киев, в Бабий Яр, и устроили в лесу возле железной дороги засаду. Когда увидели мотодрезину, которая тащила товарный вагон, выстрелили несколько раз. Небольшой состав остановился.
Вагон качался. Стальной запор был закручен толстой проволокой. Я перерубил ее топором — он до сих пор хранится у меня в сарае. Отодвигаем дверь, а там люди. Даже мужчины плакали, не верили в спасение. С некоторыми мы встретились после войны, подружились.
… Едем с Леонидом Антоновичем в Заньки. Надо же посмотреть колокол! Церковного старосту и звонаря Анатолия Михайленко нашли на другом конце села — помогал травить колорадских жуков на огороде. Пока Анатолий Наумович переодевался, возле калитки собрались старушки, которые поначалу приняли журналиста «ФАКТОВ» и старого партизана за охотников за иконами и собирались не пустить нас в храм.
Наконец звонарь открывает церковь. По крутым деревянным ступенькам взбираемся на колокольню. Старые некрашеные деревянные стены выглядят как новые. В старину из сосны не качали смолу, и дерево светится, как янтарь.
Анатолий Наумович распахивает ставни и мы видим вверху несколько колоколов. «Вот он, мой родненький!» — указывает палкой Леонид Сарнавский.
В колоколе мы заметили отверстия, очень похожие на пулевые. Внутри напротив дырок — небольшие вмятины. Рядом с «бомбой» висят два колокола поменьше — желтые снарядные гильзы калибра 122 миллиметра.
Под окном колокольни замечаем ряд выжженных на стене черточек толщиной с палец. Десятка полтора. На другой стене — десятка два. «Немецкие снайперы тут работали, — объясняет Михайленко. — Каждого убитого нашего воина огнем зажигалки или свечки отмечали… »
Спрашиваю, в каких перезвонах принимает участие колокол, сделанный из орудия убийства? Оказывается, только в праздничных, жизнеутверждающих. Для поминального звона используется другой колокол — с более толстыми стенками, издающими низкие печальные звуки.
К сожалению, настоятель храма отец Владимир Шевцов не смог встретиться с нами: «по совместительству» он заведует медпунктом в селе Велика Рача. В юности будущий батюшка окончил медицинское училище, после армии — мединститут. Работал на родине врачом-терапевтом. Однажды оказал помощь приехавшей в село настоятельнице Житомирского Святоанастасиевского монастыря схимомонахине Рафаиле, которой стало плохо с сердцем. Два года потом матушка убеждала его, светского, невоцерковленного человека, что людям надо лечить не только тело, но и душу. И доктор Шевцов окончил духовную семинарию…
733Читайте нас в Facebook
