«Если не можете помочь, лучше ампутируйте мне ногу, чтобы я не мучилась!» — просила хирурга 17-летняя пациентка
Семнадцатилетняя жительница Лубен Полтавской области Ольга Воропаева — человек упрямый. С иным характером, говорит, вряд ли смогла бы одолеть испытания судьбы, которые длятся вот уже 13 лет.
— Пятница 13 августа 1999 года стала для нас роковым днем, — рассказывает мама девушки Светлана Воропаева (на
фото — с дочерью Ольгой). — Четырехлетняя Оля пошла со мной в магазин. Пока я делала покупки, она ждала меня на крыльце. Вдруг я услышала душераздирающий крик дочки. Как выяснилось, пассажир проезжающей мимо машины, 19-летний сын зажиточных родителей, выстрелил на ходу в бродячего пса, а попал дочке в бедро. Забегая вперед, скажу, что никакого наказания парень не понес. А через два года я заметила, что у Оли разная форма ножек. Травмированное пулей место стало мягким, будто медуза под кожей замерла.
Женщина на всякий случай повела малышку на рентген. Остеогенная саркома кости — такой диагноз поставили шестилетней Оле Воропаевой в Национальном институте рака, куда ее направили на обследование.
— Мне тогда удалили, по сути, всю бедренную кость ( 21,5 сантиметра), — рассказывает Оля. — Вместо нее поставили малую берцовую кость из здоровой ноги. Она прижилась хорошо, но, к сожалению, не выдерживала нагрузок и часто ломалась.
Чтобы приостановить рост злокачественных клеток, девочке назначили 20 курсов химиотерапии. Оля по девять суток беспрерывно лежала под капельницами. Болезнь отступила, а спустя два года опять прозвучал страшный диагноз. И снова пришлось бороться за жизнь и искалеченную ногу. Даже врачи удивлялись силе воли маленькой пациентки.
Чтобы Оля могла нормально ходить, специалисты Харьковского института патологии позвоночника и суставов имени Ситенко под руководством профессора Олега Вырвы провели уникальную операцию.
— Пересаженную ранее малоберцовую косточку мы укрепили донорской костью, — рассказывает лечащий врач Оли Роман Малык. — Со временем у пациентов такие кости при полноценном кровоснабжении перестраиваются, становятся опорными и могут даже расти.
Профессор Олег Вырва пока что с осторожностью говорит об успехе этой операции. Дескать, окончательный результат станет виден через семь-восемь месяцев. После чего можно будет заняться удлинением прооперированной ноги, которая короче здоровой почти на десять сантиметров.
А Оля с мамой уже строят планы на будущее.
— Из-за болезни я пропустила год учебы в школе, а впереди у меня выпускной класс, — говорит девушка. — Буду усиленно заниматься с репетиторами, чтобы поступить в медицинский вуз, очень хочу стать хирургом.
«Увидев в Институте рака лысых мальчиков и девочек — одних без рук, других без ног, сразу поняла, куда попала»
Сначала Ольга — подвижная миниатюрная девушка с длинными роскошными волосами и черными жгучими глазами — категорически не хотела фотографироваться. «Зачем выставлять напоказ свою инвалидность? — появились в голосе железные нотки. — Мне человеческая жалость не нужна!» Но потом все же согласилась сделать несколько снимков.
— В тот день 13 лет назад дочка сначала отказывалась идти со мной за покупками, но в последний момент, сорвавшись с лавочки, побежала следом, — вспоминает мама девушки Светлана Воропаева. — Потом знакомая, свидетельница происшествия, назвала фамилию владельца автомобиля, из которого стреляли в Олю. Оказывается, мимо магазина, возвращаясь с гулянки, ехала на легковушке компания молодых людей. И 19-летний парень, опустив стекло задней дверки, взял и пальнул. Целился вроде бы в бродячего пса, который вертелся возле дочки, а попал ей в ногу.
Милиция по горячим следам задержала подозреваемого в совершении преступления — он успел скрыться вместе с друзьями в Миргороде. Тем временем хирурги вынули из левого бедра девочки пулю. Казалось, что самое страшное позади.
— Следователь горотдела милиции, который вел наше дело, успокаивал меня: «Это не смертельно, заживет», — продолжает Светлана. — Потом он вдруг «потерял» извлеченную пулю. А через полгода, когда нужно было либо давать уголовному делу дальнейший ход либо закрывать его, ко мне явился «охотник за бродячими собаками» и предложил в качестве откупного 1200 долларов. Я согласилась взять деньги, поскольку на тот момент Олечка чувствовала себя хорошо, о случившемся напоминал лишь маленький шрам на бедре. Дело закрыли.
То, что заплаченные деньги окажутся абсолютным мизером по сравнению со средствами, необходимыми для спасения Олечкиной жизни, Светлана знать не могла.
— Сейчас виновник всех наших бед по-прежнему живет в Лубнах, торгует мясом на рынке, — говорит женщина. — У него семья, подрастает ребенок. По-моему, совесть его совсем не тревожит…
Рассматривая фотографии, сделанные на море, куда я повезла дочку перед тем, как она пошла в первый класс, я обратила внимание, что ножки у нее разные по форме. Тогда связала это с перенесенной операцией. Оля ни на что не жаловалась, боли в том месте не чувствовала. Но я на всякий случай показала дочку медикам. «Вам нужно родить еще одного ребенка», — едва взглянув на снимок, сказал опытный рентгенолог. «Это опасно? Это смертельно?» — закричала я, подозревая самое худшее. «Вы сами себе ответили», — развел руками врач. Мне тогда показалось, будто что-то тяжелое прижало меня к земле — не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Меня положили в детское отделение Национального института рака с диагнозом остеогенная саркома кости, — рассказывает Ольга. — Увидев там лысых мальчиков и девочек — одних без рук, других без ног, сразу поняла, куда я попала.
Удалив почти полностью бедренную кость, врачи спасали ребенку жизнь. После химиотерапии у Оли снизился иммунитет, а вместе с ним — основные показатели крови. Ее тошнило, ломались ногти, выпали волосы и даже ресницы, но на это уже не было сил реагировать. Девочка не могла самостоятельно повернуться, потому что все болело. Гноились раны. У нее на глазах умирали соседи по больничной койке, некоторых отправляли домой, и все понимали, что это приговор. Нередко дети отходили в мир иной только потому, что у их родителей закончились деньги и они не могли найти спонсоров.
— Мы за три недели истратили все свои сбережения — десять тысяч гривен, — рассказывает Светлана Воропаева. — «Будем лечить Олю, пока хватит денег», — так была настроена моя мама. «Будем лечить, пока вылечим!» — не смирилась я с ее пессимизмом. Мы с мамой ходили с медицинскими выписками по различным организациям в Лубнах и Киеве, просили материальной помощи на лечение. Помогали многие, и ценой невероятных усилий, спустя год и два месяца, болезнь отступила.
«Я так старалась надувать воздушные шарики, разрабатывая легкие, что казалось, с каждым вдохом внутри меня что-то лопается»
— Когда я проходила последний блок химиотерапии, нужно было сделать обследование, чтобы узнать результат лечения, — вспоминает Ольга. — Сделали рентген. Он показал: метастазы пошли в легкие. Сейчас стыдно сказать, что я, пройдя через все круги ада, чего-то боюсь. Но тогда испугалась.
Слава Богу, диагноз оказался ошибочным — просто рентгенпленка попалась некачественная. И все же пару лет спустя Воропаевы снова его услышали.
— Я закричала и сползла по стенке, — вспоминает пережитое тогда отчаяние Оля. — Для меня это прозвучало как приговор. Я не хотела операции, не хотела лечиться и заново проходить то, через что уже прошла. Было до слез обидно. Ведь я уже вернулась, казалось, к нормальной жизни, стала учиться в школе, а тут такая убийственная новость…
Но как только Олю привезли в палату после операции, она возобновила борьбу за жизнь.
— Было больно вдыхать, а выдыхать еще больнее, — уже с улыбкой рассказывает она. — А для вентиляции легких требовалось надувать воздушные шарики. Было такое ощущение, что с каждым вдохом что-то лопается внутри. Но я так старалась, что даже врачи удивлялись моей силе воли. А вот мальчик Саша, которого в тот день оперировали после меня, ленился и умер в 16 лет. Его мама после этого ушла в монастырь…
К счастью, Ольга Воропаева выдержала очередной удар судьбы, хотя это и не прошло для нее бесследно — пострадали почки. И опять главным смыслом ее жизни стала борьба за искалеченную ногу. С момента первой операции девочка почти десять лет не снимала ортез (фиксирующее ортопедическое приспособление). И не просто ходила в нем — в школу по гололеду, например, но даже лазила по деревьям, прыгала. Увы, ее тонкая малоберцовая косточка, вставленная в бедро, постоянно ломалась. Одно неловкое движение — и снова требуется гипс. Даже ребра ломались, у девочки развился остеопороз. Олечка, хрупкая, как былиночка, все терпела, поэтому только при томографическом исследовании узнала, что ее ребра сами срослись правильно, в местах переломов остались лишь костные мозоли. А однажды больная нога сломалась… при очередном гипсовании. Да так неудачно, что осколками зажало пучок нервов, и у Ольги начались судороги.
— Я понимала, что мне нужно как можно больше двигаться, иначе пересаженная кость могла бы просто рассосаться, — объясняет собеседница. — За годы лечения привыкла терпеть боль — я такой человек, что лучше перетерплю, чем приму обезболивающее. Годами на больной ноге таскала почти полуторакилограммовый лангет, в котором даже спала… Но смириться с тем, что у меня одна нога попросту будет болтаться и на всю жизнь останется короче другой, не могла.
Однако все специалисты, в том числе и зарубежные, к которым семья обращалась, твердили в один голос: ничего сделать нельзя, кроме как вставить стержень на всю ногу, что только продлит страдания девушки, либо ампутировать конечность. Оставалось надеяться лишь на чудо.
«Донорскую кость мы подгоняем под нужную форму»
И чудо произошло. Благодаря изменениям в законодательстве в Харьковском институте патологии позвоночника и суставов имени профессора М. Ситенко возобновили операции по пересадке костных фрагментов (их проводили еще во времена Советского Союза, в Украине они были запрещены).
— «Если вы не можете помочь, лучше ампутируйте мне ногу, чтобы я не мучилась!» - категорично заявила я главному врачу института профессору с мировым именем Олегу Вырве, — говорит Оля. — А он, не раздумывая, ответил: «Я готов тебя оперировать».
— С конца 1960-х и до середины 1980-х наш институт успешно проводил операции по пересадке аллотрансплантатов, то есть, костных фрагментов, полученных от доноров, например, в результате травматических ампутаций конечностей, — 
рассказывает 46-летний профессор Олег Вырва (на фото), член мирового сообщества и член президиума европейского сообщества по сохранению конечностей. — Примерно лет пять назад, после ряда положительных изменений в законах о трансплантации органов и тканей, мы получили лицензию Минздрава на различные виды пересадок фрагментов тканей, возродили костный банк института и сейчас проводим операции на уровне мировых стандартов. К нам поступают для реконструктивных органосохраняющих операций самые тяжелые пациенты со всей Украины. Нередко, как в случае с Олей, пациентов направляют из Национального центра рака — уже после успешного химиотерапевтического и хирургического этапов лечения злокачественных костных новообразований. Совместно со специалистами этого научного учреждения наш институт занимается разработкой комплексной терапии костных опухолей и их хирургического лечения.
Однако случай с Ольгой Воропаевой был особенным. Она очень долго ходила в ортезе, поэтому нога не испытывала нагрузок, слишком часто ей накладывали гипсовые повязки на больное бедро. Все это привело к осложнениям. Практически атрофировались все мышцы, на несросшемся переломе пересаженной когда-то малоберцовой кости, которая была не толще карандаша и наполовину рассосалась, образовался ложный сустав. Коллеги отговаривали Олега Евгеньевича от рискованной операции, ведь можно было повредить нервные волокна или сосуды, и тогда уж точно спасти ногу не удалось бы.
— Но профессор настоял на своем, поэтому консилиум обсуждал лишь варианты решения проблемы, — рассказывает лечащий врач Ольги Роман Малык. — Их было с десяток. Один из них — растущий эндопротез импортного производства, но это слишком дорого, и он может прослужить максимум лет десять. Остановились на донорской кости. Ведь ничего крепче этого природного материала нет. Даже металл, из которого делают обычные эндопротезы, довольно быстро изнашивается, и больным требуются повторные операции.
Донорская кость была зафиксирована поверх истонченной. Таким образом мы укрепили зону патологического перелома. Этот участок оказался в специальном покрытии, как в саркофаге.
— А чем прикрепили «саркофаг»? — интересуюсь у Романа Малыка.
— Хотите спросить, используем ли мы металлоконструкции или клеи? Нет! Просто по ходу операции взятую для пересадки кость подгоняем под нужную форму, индивидуально в каждом случае — это разработка наших ученых.
Осенью девушке предстоит еще одна операция — на стопе относительно здоровой правой ноги (в свое время остаток малоберцовой кости плохо прикрепили к голеностопному суставу). Тогда Оля сможет ставить стопу ровно, что очень важно для восстановления правильной походки.
Девушка мечтает успешно закончить школу, поступить в вуз.
— Среди моих выживших подружек одна стала прекрасным модельером, другая — парикмахером, третья учится на журналиста, — говорит Оля негромко, как будто боясь спугнуть удачу. — А еще одна вышла замуж…
Оля — девушка сильная и красивая. Ей обязательно должно повезти в жизни.
.jpg)
*Оля пока не становится на прооперированную ногу, ведь она почти на десять сантиметров короче здоровой. Когда пересаженная кость полностью приживется, медики смогут ее удлинить
Р. S. Вот уже больше десяти лет семья Воропаевых живет, по сути, за счет пожертвований неравнодушных к их горю людей. Последнюю операцию им частично оплатил благотворительный Фонд помощи онкобольным детям «Краб» (учредитель Лариса Лавренюк). Доход семьи — это две маленькие пенсии: Олина и ее бабушки, поэтому приходится экономить каждую копейку. Для тех, кто сможет оказать материальную поддержку этой мужественной девушке, сообщаем телефон ее мамы Светланы Воропаевой: (099) 971-00-50.
Фото автора
9091Читайте нас в Facebook
