Леонид Кучма: «Все время борьба. Ни одного важного решения без борьбы, без противостояния, без сопротивления...»
9 августа 1938 года родился человек, которому судьба доверила изменить путь развития государства: Леонид Кучма на посту Президента смог не только удержать на плаву шарахавшуюся из стороны в сторону постсоветскую Украину, но и развернуть ее лицом к цивилизованному демократическому миру. Леонид Данилович более 12 лет на самых высоких постах — главы государства и премьера — руководил страной в непростые годы ее становления. Последние восемь лет он возглавляет Президентский фонд «Украина», который поддерживает творческие инициативы талантливой украинской молодежи.
Предлагаем читателям фрагменты из книг Леонида Кучмы «О самом главном», «Украина — не Россия», «После Майдана. Записки Президента», а также интервью «ФАКТАМ».
«Помню, как немцы прошли через наше село на восток, к Десне.Это было в августе 1941 года»
«Я родился на лесном кордоне. Кордон — это пост лесной стражи с домом лесника. Мой отец был лесником Новгород-Северского лесничества. Он был большевик, член ВКП(б). Или правильнее говорить КП(б)У? Если такой человек, как он, вступал в 30-е годы в партию, значит, он это делал по убеждению, а не по карьерным соображениям. Какие уж там на его должности и в такой глухомани могли быть карьерные соображения! Мне ужасно грустно, что я очень мало о нем знаю. Знаю, что он был одним из лучших охотников во всей округе. Образ его у меня, увы, совсем смутный. Мне было три года, когда он ушел на войну. Единственное, что помню — это как я бегу вслед за подводой, на которой он уезжал. Уезжал, чтобы уже больше не вернуться.
…Странное дело: я помню, как немцы прошли через наше село на восток, к Десне. Это было в августе 1941 года, мне только исполнилось три года. Помню и как немцы уходили, что менее удивительно, поскольку я был уже на два года старше. Вообще-то, мне совсем немногое запомнилось из той поры, но такие особо потрясающие события, как прощание с отцом и приход немцев, удержались в памяти. Как видно, волнение взрослых передается ребенку и действует на его память, как закрепитель на фотопленку.
…В Брянских лесах во время войны был партизанский край. И это не пустые слова. Мстя партизанам, немцы сожгли наше Чайкино, а это было большое село, дворов двести. Об уничтожении его есть материал в Музее Великой Отечественной войны в Киеве. Мать с нами тремя, я был младший, ушла в соседнюю деревню Караси, и мы там оставались до конца войны. Хорошо еще, было куда уйти. В Карасях жила сестра матери, учительница, а в бывшем доме помещика была школа. Тетя нас в этой школе и поселила. Мы там жили, пока не кончилась война.
«Дорога в школу шла через лес. А в наших краях зимой пошаливали волки»
…Когда вернулись в Чайкино, сперва жили в землянке. Позже кто-то подсчитал, сколько у нас сгорело домов, получилась страшная цифра: 234. Те, кто уцелел, оказались без крыши над головой. Для школы то ли сельсовет, то ли колхоз построил на первых порах какую-то халупу. В послевоенные годы многие жили в землянках. Если в семье были мужчины, то они смогли себе построить что-то более приличное. Но у вдовы с тремя детьми на руках такой возможности не было. Вскоре брата, которому исполнилось 17 (он родился 20 марта 1928 года), добровольно-принудительно отправили в Донбасс.
…Я был меньшой, любимый, но это не значит, что на меня ложилось меньше обязанностей. С самых малых лет — и в лес за дровами, и наколоть дров, и натаскать воды, и прополоть огород. Огородом, конечно, все занимались, хотя главное бремя лежало на матери. У нас была корова, свинья, куры. Несколько лет я пас летом коров, общественное стадо. Всю скотину, какая была в селе, объединяли в два или три стада и сначала, после войны, нанимали пастухов, которые приходили на заработки. Но потом от этого отказались, стали пасти своими силами. Вдвоем с кем-нибудь, как очередь подойдет, отправляешься на целый день, от восхода до заката, причем босиком — и по лесу, и по стерне. Ступни были, как наждак.
У матери главная работа была в колхозе, занята она была там целыми днями, а получала на трудодни очень мало. В колхозе люди работают там, куда пошлет начальство, но все же в основном мама работала в колхозном саду. Сад был большой, и мама много лет работала там в огородной бригаде. Я хорошо помню, насколько резко она отличалась от большинства своих ровесниц: всегда была во всем чистом и держалась как-то по-другому. Когда село — сплошные вдовы и дети, многие женщины перестают следить за собой. Мама всегда была подтянутая. Вспоминаю совершенно беспристрастно: очень привлекательная женщина была. Но по деревенским понятиям уже немолодая: она родилась 8 августа 1906 года, так что вскоре после войны ей стукнуло сорок.
…Чуть ли не с самых малых своих лет помню, как мать меня подталкивала — давай, учись. Когда я стал постарше, это уже звучало так: ни у брата, ни у сестры не вышло, учись хоть ты. И это стало моей обязанностью, моим обетом. Поскольку концы с концами сводить никак не получалось, мама еще сдавала угол. К счастью, всегда сдавала учителям — то одному, то другому. Это были учителя, которых присылали преподавать в нашу школу. То есть это были лучшие квартиранты, каких себе можно представить… Я теперь понимаю, что на меня сильно повлияли не только те учителя, что жили у нас, но и наш сосед, тоже учитель, Михаил Степанович Тимошенко… Заметив, что я охотно читаю, а потом помню прочитанное, Михаил Степанович стал мне говорить то же, что и мать: дескать, учиться нужно, Леня, дальше. Но чтобы это стало возможным, необходимо было закончить десятилетку, а у нас в Чайкино была семилетка… В сентябре 1952 года только трое хлопцев, считая со мной, стали ходить за девять километров в Костобоброво, где была десятилетка.
Ходили мы втроем, ходили, но двое моих товарищей через какое-то время не выдержали и бросили школу. Все-таки это было довольно тяжело. Сразу за Карасями дорога (или то, что считалось дорогой) шла через лес. А в наших краях зимой пошаливали волки. Пугали меня и двуногими волками — времена были лихие, особенно после огромной («ворошиловской») амнистии 1953 года. В ту амнистию выпустили только уголовных, до политических дело дошло позже. Так что всякое могло быть. Бог, однако, миловал.
«В седьмом классе твердо решил, что выучусь на учителя и буду преподавать литературу и историю»
…Вплоть до окончания школы я погрузился в книги по истории, мне были интересны все страны и народы. Наша память устроена так, что все прочитанное в начале жизни сохраняется пусть и в мало упорядоченном, но зато в почти неповрежденном виде. У меня, по крайней мере, это так.
Уже в седьмом классе я твердо решил, что выучусь на учителя, вернусь в родное Чайкино и буду преподавать в нашей школе литературу и историю. И еще, наверное, географию. Во-первых, она мне тоже нравилась, а во-вторых, в сельских школах было нормой, когда один учитель преподавал несколько предметов. Именно с такими планами в голове я отправился в 1955 году поступать в Днепропетровский государственный университет имени 300-летия воссоединения Украины с Россией. Моя мечта не сбылась. По чистой случайности я стал не учителем, а ракетчиком.
…Сразу было понятно, что я могу поехать только в Днепропетровск, хотя Харьковский и даже Минский университеты были географически ближе, не говоря уже о Киевском. В Днепропетровске жил двоюродный брат матери — близкий человек, у которого можно остановиться на первое время, и это был решающий довод. Дядя работал на железной дороге и жил не в самом Днепропетровске, а на маленькой станции неподалеку, в казенном одноэтажном доме, где обитало еще несколько семей. Я жил у него, пока сдавал экзамены.
«До сих пор обидно вспоминать, сколько я пропустил вечеров с танцами во Дворце студентов из-за того, что не в чем было пойти»
Колхоз не очень охотно отпускал молодежь на учебу: считалось, и не без основания, что наш брат уезжает навсегда (хотя я-то как раз искренне планировал вернуться!). Законного способа удержать меня у колхоза не было, но способы, как известно, существуют всякие.
Чтобы вовремя явиться в университет к подаче документов, мне пришлось просто сбежать прямо с сенокоса. К счастью, справку с места жительства давал не колхоз, а сельсовет. Эта справка при подаче документов в вуз заменяла таким как я паспорт.
Помню, словно это было вчера, как подхожу к огромному зданию Днепропетровского государственного университета, спрашиваю у каких-то ребят, где приемная комиссия филологического факультета, втягиваюсь с ними в разговор, мы знакомимся. Одного зовут Витей, другого Игорем, и они с третьей фразы начинают убеждать меня, что нет никакого смысла идти на филфак, а надо поступать на физико-технический, так называемый закрытый факультет. Я бы, разумеется, с презрением отверг такое предложение, если бы не довод, приведенный Игорем (или Витей?): «На филфаке ты будешь получать стипендию 180 рублей, а здесь 400!» Стыдно признаться, но этот довод оказался непробиваемым — предстояло пять лет жизни на стипендию, помогать мне было некому. В эту минуту все и решилось.
…Первые же месяцы учебы показали, что и на 400 рублей прожить исключительно трудно… Удивительно ли, что одно из моих главных воспоминаний студенческой поры — это постоянное чувство голода. Как бы я выжил, если бы поступил на филологический? Вдобавок впервые заметил, как я одет. И, заметив это, первое время, пока не сумел одеться как городской парень, стеснялся куда-нибудь ходить. Иной раз пригласят, хочется ужасно, но отнекиваешься — физические константы, мол, надо срочно зубрить, боюсь срезаться. Сколько я пропустил вечеров с танцами во Дворце студентов из-за того, что не в чем было пойти, до сих пор обидно вспоминать.
Но нет худа без добра. Благодаря тому, что я на первых порах почти не участвовал в развлечениях своих товарищей, мне ничего не оставалось, как налегать вечерами на науки. Налегал, как показали ближайшие сессии, не напрасно. Некоторые сильно прослезились уже на самой первой. Игорь и Витя, убедившие меня идти на физтех, тоже прошли по конкурсу и стали моими однокурсниками. Мы уже 47 лет близкие друзья. Виктор Дмитриевич Хазов сейчас живет в Москве, а Игорь Григорьевич Ханин, наоборот, после того как много лет проработал в Москве, перебрался в Днепропетровск. Игорь и Витя были городские ребята, то есть днепропетровские, а я, естественно, больше общался с народом из общежития, куда меня после некоторых приключений (приключение — это неприятность, воспринятая правильно) все же поселили.
…Несколько человек из общежития, и я в том числе, ходили вечерами разгружать вагоны — классический приработок студентов. В летние месяцы я стал ездить на целину, на уборку урожая, возвращался к началу учебного года. У меня где-то до сих пор лежит медаль «За освоение целинных и залежных земель» и зеленая книжечка-удостоверение к ней. Там можно было подзаработать прилично. Первый свой костюмчик я купил на целине, кажется, в 1957 году. Из-за целины выбираться в Чайкино у меня получалось в основном на зимние каникулы.
Добирался я зайцем, на каких-то «шестьсот-веселых» поездах. Ехал на немыслимой третьей полке (или четвертой — забыл уже — та, которая последняя, под потолком). Ехал, собственно, внизу, погруженный в народную стихию, но когда раздавался крик «Ревизоры!», в полсекунды взлетал наверх и там старался съежиться и стать незаметным.
Ревизоры тоже были не звери, делали вид, что ничего не замечают.
…Чтобы чувствовать себя увереннее, я уже на первом курсе освоил две замечательные городские безделки: аккомпанемент на гитаре и преферанс. Преферанс очень хорошо упражняет память, вырабатывает стратегическое мышление, способность к комбинаторике, к сложным многоходовкам, обучает разумному риску.
«На день рождения преподнес Люде охапку красных роз — ради такого случая разорил клумбу перед правлением колхоза»
…В июне 1961-го (окончив университет, Леонид Кучма работал в конструкторском бюро «Южное» в Днепропетровске. — Ред.) меня сделали комсоргом «отряда» молодых специалистов, посланных чуть ли не на целый месяц на прополку — в СССР самые мирные вещи милитаризовали почти подсознательно, отсюда отряды, дружины, штабы. Я должен был следить за трудовой дисциплиной, за тем, чтобы нужды людей полностью удовлетворялись, я должен был организовать их досуг.
В КБ «Южное» было много молодежи со средним техническим образованием, принятой на работу после техникума; под моим началом оказались, в основном, такие.
В первые дни непривычные к работе девчонки чуть не плакали от усталости, которую вечером как рукой снимало. Хотя я гонял всех на совесть — ведь нам был установлен план и его следовало выполнить, — ко мне не относились как к надзирателю. Я привез магнитофон, гитару и вечерами становился душой общества. Одной маменькиной дочке по имени Люда работа давалась особенно трудно. Если бы я действовал по пословице: «Не ищи жену в хороводе, ищи в огороде», мне следовало бы обойти ее стороной. Но, смотрю, никак не справляется дивчина с заданием, обгорела вся, а еще ей полоть и полоть. В нашем Чайкино я таких чудачек не видел, даже любопытно стало. Помог ей дополоть грядку. Она оказалась родом из Воткинска на Каме, родины Чайковского, даже музыкальная школа, где она училась, была прямо в Доме-музее Чайковского. Когда Люда окончила 8 классов, ее семья переехала в Днепропетровск. Здесь она окончила механический техникум и теперь работала в КБ «Южное». 19 июня у Люды был день рождения, и я преподнес ей охапку красных роз — ради такого случая разорил клумбу перед правлением колхоза. Через год мы поженились, и вот уже почти сорок лет мы с моей русской женой неразлучны…
…Без Бога в душе, казалось бы, выросли целые поколения, но никогда эта ценность не бывала искорененной до конца. Сужу по себе: казалось бы, учителя в школе и преподаватели научного атеизма сделали все, чтобы заставить меня забыть то, чему учила меня моя мама — человек очень религиозный — в детстве. Тем не менее, когда у нас с Люсей родилась Лена, я, партийный представитель советской научно-технической интеллигенции, ни секунды не сомневался в том, что ребенок должен принять крещение. Хотя на дворе стояли ранние 70-е, когда за такое дело можно было вылететь из партии в один момент.
Я не могу назвать себя верующим, и все же очень часто, особенно в трудные минуты, мысленно говорю: «Господи Боже, помоги Украине и украинцам, народу украинскому, пройти это без больших потерь, дай нам всем — и молодым, и старым — пережить это тяжкое время. Дай ясность разума и политикам, и не политикам, чтобы не совершить нам какой-нибудь глупости, которую потом не исправить ни детям, ни внукам нашим».
*Леонид и Людмила Кучма вместе уже более 40 лет. Снимок сделан на праздновании 70-летия Леонида Даниловича в Крыму в 2008 году
«В 1990 году от предложения Ивашко возглавить Совет министров УССР я отказался»
…В начале лета 1990 года меня пригласил к себе спикер Верховной Рады и первый секретарь ЦК Компартии Украины Владимир Антонович Ивашко. Я по сей день с симпатией отношусь к этому человеку, бывшему руководителю Днепропетровского обкома партии, сделавшему мне и заводу много доброго в «южмашевскую» эпоху — что бы о нем ни говорили и тогда, и теперь. «Ну, что, Леонид Данилович, — без лишних предисловий начал Ивашко, — есть возможность приложить свой опыт и свободную инициативу в масштабах всей республики, а не одного завода. Хочу предложить парламенту вашу кандидатуру на пост премьер-министра». Хотя предложение было совершенно неожиданным, я не размышлял ни секунды. «Спасибо за предложение, Владимир Антонович, но я вынужден от него отказаться. Ну зачем нам с вами обманывать друг друга и самих себя? Неужели вы думаете, что на посту республиканского премьера Москва даст мне больше свободы и инициативы, чем я имею у себя на «Южмаше»?». Говоря это, я не кривил душой, прекрасно понимая, как все обстоит на самом деле. Должность председателя Совета министров УССР была политической только по форме, по содержанию же это был чисто административный пост. По сути, в УССР вообще не было государственной машины — она здесь попросту была ни к чему. Ее заменял управленческий аппарат. Старая управленческая машина УССР имела принципиально иной по сравнению с государственной масштаб применения: она была рассчитана на управление регионом, а не государством, и средства имела соответствующие.
…С нуля приходилось создавать системы реализации внешней политики, государственной безопасности, обороны. Нам было намного труднее, чем, например, России или даже балтийским республикам, начинать строить свою собственную страну.
Но все же это была уже наша страна. И строить мы ее могли уже сами, не дожидаясь схем, команд или окриков из союзного центра. И строить ее, кроме нас самих, было некому.
Именно поэтому моя реакция на второе предложение возглавить правительство, созданное в октябре 1992 года Президентом Леонидом Макаровичем Кравчуком, была не такой, как за два года до этого. Хотя, опять же, предложение было для меня неожиданным: в парламенте я вел себя абсолютно независимо, на трибуну не лез, в «политические клубы» не входил. Думаю, сам Кравчук не очень верил, что моя кандидатура пройдет. Но она прошла. Кравчук впервые заговорил со мной о премьерстве буквально накануне голосования в Верховной Раде. Всю ночь я готовил доклад, с которым наутро выступил перед парламентом, и, после того как спикер Верховной Рады Иван Степанович Плющ, который активно меня поддерживал и по-человечески понимал, поставил мою кандидатуру на голосование, с трибуны я сошел уже премьер-министром страны. Главой правительства Украины я был избран конституционным большинством парламента.
«В политике бывает чаще всего так, что предают тебя самые вроде бы преданные»
…Разницу между жизнью во власти и в нормальном мире почувствовал почти мгновенно. Уйдя с поста премьера (осенью 1993 года. — Ред.), я сразу же физически ощутил возникший вокруг меня и семьи вакуум: почти все те, кто демонстрировал любовь и преданность премьеру Кучме, от Кучмы-отставника отвернулись. И в то же время директор «Южмаша» Юрий Алексеев, занявший это место с моим переездом на премьерскую должность в Киев, сам предложил мне вернуться в директорское кресло!
Это был главный человеческий урок моей «политической премьеры»: в административной системе к тебе относятся не как к человеку, а как к должности, потому в политике и бывает чаще всего так, что предают тебя самые вроде бы преданные.
«15 июля 1994 года пришел к памятнику с надписью «Прасковья Трофимовна Кучма»
…В первом туре выборов я получил 32 процента голосов. Кравчук — 38 процентов. Второй тур прошел 10 июля 1994 года. Ближе к полудню 11 июля у меня зазвонил телефон, к которому подошла моя дочка Лена. «Папа, — крикнула она мне, — это председатель Центризбиркома звонит. Просит к телефону господина Президента!» — и торжественно передала мне трубку. Но в это время украинские и российские телевидение и радио все еще сообщали о победе Кравчука. Я одержал победу — самую крупную из возможных для украинского гражданина побед. Знаю, многие люди в минуты особо важных для себя событий обращаются к памяти великих, делятся с ними своими радостями или печалями, приходят к их мемориалам или мысленно беседуют с ними, глядя на их портреты. Кто идет в Мавзолей, кто к Кобзарю. Я же в такие минуты стараюсь приехать к окруженному березками памятнику с надписью «Прасковья Трофимовна Кучма». Ее нет со мной с 1986 года. И все равно моя мама будет жить для меня всегда. 15 июля 1994 года я ехал к ней в древней кабминовской «Волге» и мысленно разговаривал с нею, рассказывал о своей победе. Как она, не видевшая в своей жизни ничего, кроме тяжкого труда, двенадцатирублевой пенсии и постоянных переживаний за нас, детей, была бы рада в тот день! Неужели она не заслужила этой радости всей своей безрадостной жизнью? Если у меня самое яркое воспоминание детства — это постоянное, непреходящее чувство голода, то что же чувствовала она, отдававшая нам все самое лучшее, даже если этим «самым лучшим» был гнилец — перезимовавшая в земле картошка?
…После победы на выборах приехал в Киев из Днепропетровска. Пришел, сел в кресло Президента Украины. Я хорошо знал ситуацию в экономике — 10 650 процентов инфляции, падение валового продукта вдвое. Зарплата отсутствовала. Только бартер. Я взялся за голову и думаю: что же делать дальше? Вы знаете, такая «пустота» какая-то абсолютная… Но это продолжалось какой-то миг, потому что я шел, осознавая, на что шел. Так что первые годы моего президентства были направлены на то, чтобы преодолеть все эти отрицательные следствия. Прежде всего — приостановить падение производства, преодолеть сокращение доходов населения…
…Могилу своего отца на Новгородчине я нашел в девяносто шестом году. Знаете, все время жил с ощущением, что чего-то недостает в жизни. Так, наверное, бывает, когда не знаешь, где могила твоего отца или любого близкого человека. Для меня было большим счастьем — нашлась могила. Это была коллективная могила, и, как мне сказали, где-то тысяч двести там похоронены. Это территория воинской части, госпиталь там во время войны был.
«У нас, чтобы тебя поняли, следует сначала умереть…»
…Наверное, после президентства следует «отрешиться» от всего, что произошло за эти годы. Будет время подумать, подумать более основательно, нежели есть такая возможность сегодня… Правда, знаете, чем отличается православная религия от католической? Какой главный праздник у католиков и какой — у православных? Там Рождество — Христос родился, а у нас Пасха — Христос воскрес. У нас, чтобы тебя поняли, следует сначала умереть…
…Если так подумаешь, то 10 лет кажутся одним мигом… Как будто только вчера меня избрали первый раз президентом, а сегодня уже завершается и второй срок… Хочу подчеркнуть, что для меня было все главное, второстепенного не бывает в политике, так как иногда второстепенное значит больше, чем главное, так как второстепенное влияет на главное. Прежде всего, я думаю, что, несмотря на все бури и невзгоды, нам удалось провести корабль под названием «Украина» без особых потрясений и потерь. Суверенное украинское государство состоялось. Заложены основы для утверждения гражданского общества, дальнейшего развития рыночной экономики и постепенной интеграции Украины в европейское сообщество, так как интеграция в Европу является сегодня одним из главных приоритетов нашей внешней политики. А дальше — все будет зависеть от того, кто на этом корабле главный. Так что давайте подождем, давайте посмотрим.
…А что касается личных ощущений от последнего десятилетия… Что-то, знаете, близкое к удивлению. Как быстро промелькнуло это десятилетие. И все время борьба. Ни одного важного решения без борьбы, без противостояния, без сопротивления…
«Приехал поддержать тебя в трудную минуту», — сказал мне Иоанн Павел II»
…4 апреля 2005 года. Послал соболезнование декану Коллегии кардиналов Йозефу Рацингеру в связи со смертью Иоанна Павла II: «Скорблю по поводу смерти великого гуманиста и миротворца Папы Римского Иоанна Павла II». Вспоминал в эти дни (Папа умер вечером, 2 апреля. — Ред.) свои встречи с ним. Всего их было четыре: две — в Ватикане, одна — в Польше и одна — в Киеве, во время его визита летом 2001 года. Признаюсь, что только после второй нашей встречи я узнал, что Иоанн Павел II (Кароль Йозеф Войтыла) не только священнослужитель, но и ученый, писатель, поэт. Попросил сегодня друзей найти для меня его стихи. Вот — о матери. Она была украинкой.
Без тебя, о сколько лет?
Над твоей могилой белой
жизни белой цвет.
Сколько лет прошло, уплыло…
Рассуждение в одной из его проповедей: «Жизнь современного человека разрывает его на части, в ней избыток целей, которые его затягивают, изнашивая и истощая. Волна занятий увлекает, а увлеченный человек не испытывает к цели подлинного доверия. Избыток же целей разбивает единство и цельность жизни. Человек нуждается в цельности, он чувствовал бы себя намного лучше, будь у него лишь одна цель».
Во время войны Кароль Войтыла четыре года работал в каменном карьере, состоял в подпольной организации, спасавшей польских евреев. Впоследствии он оказался первым из римских первосвященников, побывавших в синагоге и мечети.
В Украину Папа приехал по моему приглашению. Первый раз об этом шел разговор во время нашей встречи в Ватикане, потом я послал письменное приглашение. Я понимал, как это важно, прежде всего для шести миллионов украинцев-католиков, а также для самоутверждения Украины как независимого государства. Мне пришлось сделать непростой выбор. Против визита были многие православные священнослужители и миряне в Украине. Не скрывал своей отрицательной позиции Московский патриархат.
Не открою чего-то нового, если скажу, что Иоанн Павел II был одним из самых информированных людей на Земле. Он знал все обо всех — то есть обо всех, о ком ему нужно было знать «по работе». Он прибыл в Украину во время «кассетного скандала», в момент, когда меня шумно обвиняли в устранении «неугодного журналиста». Думаю, Папе уже была известна подноготная этого дела и этой кампании лучше, чем мне. С государственным деятелем, который действительно заслужил такие обвинения, он не рискнул бы встречаться. Именно это он дал мне понять во время нашей продолжительной беседы. «Я приехал поддержать тебя в трудную минуту», — сказал он. Не читал мне проповеди, не произносил общих слов… Запомнилось его выражение: «Мы ведь из одного яйца». Наш разговор представлял собою разговор двух политиков, которые понимают, на каком свете они находятся.
5836Читайте нас в Facebook
