"Киборг" Александр Машонкин: "В камере мы с пленным священником смастерили маленькую часовню"
Десантник 80-й аэромобильной бригады Александр Машонкин еще даже не видел своих пожилых родителей — сразу после освобождения из плена попал в госпиталь во Львове. Сколько он там пролежит, пока не известно. Но врачи говорят, что бойцу требуется длительная реабилитация. У Александра ушибы, переломы и ожоги. Ожоги — это результат пыток боевиков, которые прикладывали к его телу раскаленный утюг. Александр провел в плену 197 дней. Все это время родные, несмотря на противоречивую информацию, верили, что он жив, и пытались добиться его освобождения.
Вместе с Александром Машонкиным из плена боевиков освободили еще двоих военнослужащих — Юрия Цереленко из 25-го батальона «Киевская Русь» и Станислава Паплинского из 81-й бригады Вооруженных Сил Украины.
*В вызволении из плена Александра Машонкина (второй справа в нижнем ряду) и еще двоих наших бойцов принимали участие военные и волонтеры
Александр Машонкин пробыл в застенках боевиков дольше всех. О том, что он воевал в Донецком аэропорту, его родные даже не догадывались.
— Он ни словом об этом не обмолвился, — рассказывает сестра Александра Тамара Козлова. — Все время говорил, что находится на Яворовском полигоне на учениях. И он так убедительно об этом рассказывал, что мы верили. Брат в военном деле не новичок. Окончив училище, прошел срочную службу и остался служить по контракту. Но затем женился и уехал во Львов. Там занялся бизнесом. 14 августа прошлого года получил повестку. И пускай это было предсказуемо (ведь Саша — профессиональный военный), мы с родителями все равно не могли найти себе места. Но Саша ни за что не стал бы уклоняться. Сразу же явился в военкомат. Он и сейчас говорит: «Ни о чем не жалею. Я должен был защищать свою страну».
Александр — десантник. Служил во львовской 80-й аэромобильной бригаде. До Донецкого аэропорта участвовал в освобождении многих населенных пунктов Донбасса, однажды получил контузию и чудом остался жив. Но все эти события ему удавалось скрывать от родных.
— До сих пор не понимаю, как он так мог: каждый раз звонил и сообщал, что у него все в порядке, — вспоминает Тамара Козлова. — Голос звучал бодро, даже весело. Брат рассказывал, что они на полигоне выполняли такие-то задания. Когда мы слышали в трубке звуки выстрелов, объяснял: «Да это просто ребята рядом тренируются». А оказывается, в тот момент их обстреливали сепаратисты…
— Когда вы узнали, что Александр был на востоке?
— На следующий день после того, как он попал в плен. С тех пор как Сашу призвали, мы все время смотрели новости. То, что происходило в Донецком аэропорту, ужасало. Мы молились за ребят, которые там оказались. Но даже подумать не могли, что среди них был наш Саша! 19 января брат почему-то перестал выходить на связь. Мы думали, что у него разрядился телефон. На следующий день позвонили волонтеры: «По предварительной информации, Александр в плену». А потом по одному из центральных телеканалов показали видео с парада военнопленных, который устраивали боевики. И я увидела там брата. У него была забинтована рука.
С тех пор куда мы только не звонили! В Министерство обороны, в Генштаб, к депутатам, к переговорщикам… Получали такой же ответ, как родственники других «киборгов»: дескать, ждите, должен состояться обмен. Тогда я решила связаться с боевиками напрямую. Через Интернет нашла телефон сепаратиста Сергея Жука, который опубликовал видео с нашими бойцами. Он подтвердил мне самое главное — Саша жив. Даже сказал, что брата держат «в нормальных условиях». Это, конечно, было вранье. На самом деле в тот момент наши ребята подвергались нечеловеческим пыткам. Саша рассказывал, как их избивали, как «гладили» раскаленным утюгом. И при этом пытались настроить наших бойцов друг против друга. Говорили: «Хочешь жить? Тогда стреляй в своих! Если не выстрелишь, мы тебя убьем». И давали человеку в руки ружье, правда, незаряженное. Несколько человек от страха за собственную жизнь выполняли приказы боевиков. Саша не выполнял, и за это ему доставалось еще больше.
— Родным некоторых пленных изредка удавалось с ними связываться. У вас была такая возможность?
— Первые два месяца от Саши вообще не было никаких известий. А потом вдруг звонок. Я услышала в трубке родной голос: «Тамара, я жив, со мной все в порядке. Как мама с папой? Они знают?» Нашим родителям уже за семьдесят, и Саша очень за них переживал. Я попросила его не волноваться, и на этом наш разговор закончился. С тех пор он еще несколько раз звонил. Но разговоры длились от силы пару минут.
— Я был рад и этому, — признается Александр. — Хотя бы появилась возможность сообщить, что я жив. Звонить разрешали люди, которые называли себя следователями. Травмы я получил еще во время последнего боя в аэропорту. Помните рассказы ребят о том, как люди умирали под бетонными плитами? Я был одним из них. Если бы не шлем и бронежилет, сейчас с вами уже не разговаривал бы. На меня упали бетонные плиты, и я пролежал под ними больше десяти часов. Периодически терял сознание. Когда приходил в себя, удивлялся: как я только могу дышать? Были зажаты руки, торс, голова… Плиты были со всех сторон, и ребята даже не могли ко мне подступиться. А вокруг продолжали стрелять. Я слышал стоны раненых ребят, которые потом умирали. В какой-то момент стало настолько невыносимо, что я подумал: лучше бы тоже умер… Как оттуда вылез, уже не помню. Некоторые эпизоды стерлись из памяти.
Помню только, как болели ребра. Потом я узнал, что они сломались под бетонными плитами. Другим ребятам (в плен попали четырнадцать человек) было не лучше. Среди нас были тяжелораненые, которые вот-вот могли умереть. Но их не везли в больницу. Сначала нас долго возили на «Урале», затем доставили к боевику Гиви. Там первый и последний раз напоили соком. Потом мы пили только воду из-под крана.
Тяжелораненых, по словам Александра, забрали, только когда наших бойцов привезли к лидеру так называемой «ДНР» Александру Захарченко. Остальных отвели в подвал, где начали пытать.
— Нас били десять часов подряд, — вспоминает Александр. — Палками, табуретками, трубами — всем, что попадало под руку. Затем взяли раскаленный утюг и приложили к моей руке. «Пусть „пошипит“ немного», — сказали. Я ожидал, что начну кричать, но боли почему-то уже не чувствовал. Падать не давали. Если упал — били сильнее. Еще им нравилось бить по поломанным рукам и ногам. Хотели добить окончательно. Только под вечер, когда пришел боевик Моторола, пытки прекратились.
После этого нас, еле живых, перевезли в подвалы здания бывшего СБУ в Донецке. Там оказали первую помощь, а затем посадили в камеру. Это было архивное помещение с металлическими полками в шесть ярусов. Мы по очереди спали на этих полках. В санчасти нас переодели, потому что наша форма сгорела. Кому что дали: кому женское пальто, кому что-то другое. Хорошо, хоть не юбки. В этом подвале без окон мы провели неделю, а может, и две. Я уже полностью потерялся во времени. Кормили два раза в день — давали кашу или суп. А потом перевели в общую камеру, где находились другие пленные.
Там было не меньше пятидесяти человек: 44 военнослужащих, остальные — гражданские. Бить нас стали реже. В основном давили морально. Вскоре мы поняли, что в камере есть стукачи, при которых нельзя говорить ничего лишнего. Стукачами были пленные, которые «зарабатывали баллы». Чем чаще будешь «стучать» на своих, тем больше заработаешь баллов и быстрее освободишься. И несколько человек таким образом получили свободу. Суть допросов, которые устраивали боевики, в основном сводилась к тому, чтобы мы рассказали про… американцев: «Когда они вас инструктировали? Что говорили? Сколько их было?» Еще говорили нам, что мы «зомбированные», мол, пошли против своего народа. Но мы пошли воевать не против дончан, а потому что был нарушен суверенитет Украины. Для них украинское радио — ложь, а по их радио, дескать, говорят только правду. Кстати, в камере здания СБУ, где нас держали, было радио. Но украинские станции глушились.
Нас постоянно выводили на работы — это уборка в городе, в комендатурах. Говорили, что мы — рабы из Украины. Еще нас вывозили на место, где был Донецкий аэропорт, и заставляли вытаскивать из-под завалов останки наших побратимов. Это был едва ли не самый страшный момент за все время… Иногда к нам приезжали российские журналисты. К ним выпускали тех, у кого были не так заметны синяки. Помню, российские журналисты спросили, как я отношусь к тому, что власть нас бросила. Я ответил, что не могу ничего сказать, потому что уже долго не владею никакой информацией.
— Как вы знаете, время от времени «киборгов» освобождали, происходили обмены пленными, — говорит Тамара Козлова. — Мы следили за каждым таким обменом, но Саши среди освобожденных ребят не было. Оказывается, однажды у него появилась возможность освободиться. Но брат отдал этот шанс своему раненому побратиму.
— Он был в тяжелом состоянии. Ему было нужнее, — говорит Александр. — Конечно, я надеялся, что рано или поздно нас всех освободят. Не падать духом помогали мысли о родных. Жена, родители, сестра… Я понимал, что должен держаться ради них. Они не пережили бы моей смерти. И, конечно, помогала вера. Одним из пленных был украинский священник, военный капеллан. В углу камеры мы с ним сделали маленькую часовню — на стену наклеили иконы, застелили столик полотенцем, поставили свечи и крест. Здесь мы молились. И в эти моменты мне действительно становилось легче.
А однажды боевики привели к нам человека в рясе. Сказали, что это священник из церкви Московского патриархата. Он начал… бить нас крестом по голове. Кричал, что мы — нелюди и таким образом он «выбивает из нас грехи». Свой деревянный крест он сломал на голове у одного из пленных. Затем вернулся уже с металлическим крестом и продолжил избивать нас, выкрикивая проклятия. Такого священника можно было увидеть разве что в фильмах ужасов. Со временем мы узнали, что это был не священник, а просто «сепар» в рясе. Меня это немного успокоило. Ведь я верующий человек. Как только выйду из госпиталя, сразу пойду в церковь. Хочу исповедаться и поблагодарить Господа. Все 197 дней, которые провел в плену, я чувствовал Божью поддержку. Поэтому, наверное, и выжил.
Впереди у Александра длительная реабилитация. Сейчас от него не отходит любимая жена. «Киборг» мечтает поскорее поправиться и увидеть родителей, которые живут в селе на Черниговщине. И очень надеется, что вскоре освободят его побратимов, которые до сих пор остаются в застенках «ДНР». По данным СБУ, в плену у боевиков остаются минимум 170 человек.
4641P. S. В газете «ФАКТЫ» по пятницам выходят публикации в рубрике «Полевая почта», в которой мы печатаем бесплатные объявления о пропавших без вести воинах АТО. Газета распространяется в госпиталях, на блокпостах, в воинских частях. Если ваш близкий человеку пошел воевать и пропал без вести, обращайтесь в нашу редакцию — мы постараемся помочь его разыскать.
Читайте нас в Facebook
