Мирослав Скорик: "Соломия Крушельницкая сказала моему отцу: "Твоему сыну срочно надо учиться музыке"
За более чем полувековую творческую биографию украинский композитор Мирослав Скорик создал не менее двадцати симфонических произведений, написал огромное количество музыки к театральным постановкам и кино. Вместе с Сергеем Параджановым он работал над музыкой к картине «Тени забытых предков». Потом создал одну из самых популярных своих композиций — мелодию для фильма «Высокий перевал». Долгие годы Мирослав Михайлович является художественным руководителем Национальной оперы Украины. С недавнего времени он еще и глава жюри Всеукраинского конкурса на исполнение музыки Мирослава Скорика. В этом году в конкурсе будут участвовать пианисты, в следующем — скрипачи. Смотр обещает стать заметным музыкальным событием в нашей стране.
— Честно говоря, идея организовать подобный конкурс не моя, — говорит Мирослав Михайлович. — Но, понятно, отказаться от такого заманчивого предложения я не мог. К тому же у меня много фортепианной музыки для детей разных возрастов. Эти произведения изучают в школах, консерваториях. Признаюсь, я опасался, что будет мало конкурсантов. Но, похоже, переживал напрасно. По условиям конкурса, каждый участник сам выбирает из большого списка произведение, которое будет исполнять.
— Вы подсчитывали, сколько фортепианных произведений написали за долгую творческую жизнь?
— Уже и не считаю. Наверное, около сорока. Это небольшие пьесы, концерты, прелюдии, фуги. В общем, есть из чего выбрать. Я и сам иногда исполняю свои произведения, записал несколько дисков. Правда, никогда не называл себя профессиональным пианистом.
— Сколько вам было лет, когда впервые сели за рояль?
— Семь. Начал учиться игре на фортепиано дома, во Львове. В нашей большой гостиной стоял инструмент. Мне всегда нравилось сочинять мелодии. Я мог сесть к пианино и просто что-то наигрывать, вспоминая любимый стишок. К нам в гости часто приходила бабушкина сестра — знаменитая певица Соломия Крушельницкая. Я, маленький мальчик, зачарованно смотрел на оперную диву, понимая, что тоже хочу связать жизнь с музыкой.
— Это она открыла в вас музыкальный талант?
— Можно сказать, Крушельницкая направила меня на эту стезю. Однажды отец, видя, что я часто сажусь к инструменту и что-то сочиняю, повел меня к Соломие. Она сыграла мне несколько нот, попросила повторить. Потом дала еще какое-то музыкальное задание, с которым я с легкостью справился. Крушельницкая строго посмотрела на отца и сказала: «У твоего сына абсолютный слух! Ему срочно надо учиться музыке!» И родители тут же отдали меня в музыкальную школу.
Ни мама, ни папа не имели никакого отношения к творчеству. Отец был образованным человеком, в совершенстве знал немецкий язык. Он был историком, работал во Львовском филиале Академии наук. Мама преподавала химию. Моя бабушка и Соломия были очень дружны. Они выросли в большой семье, где было шесть девочек и два мальчика. Бабушка вспоминала, что Соломия всегда выделялась среди остальных. Еще в детстве, благодаря уникальному голосу, ей прочили карьеру великой певицы. Кстати, когда она ею таки стала, то моя бабушка, как это сейчас называется, работала у нее продюсером. Они вместе объездили огромное количество стран.
— Какой вы запомнили Крушельницкую?
— Когда Соломия вернулась во Львов из Италии, ей было уже за шестьдесят. Она была седовласая, худенькая. Крушельницкая ходила с палочкой, потому что у нее были большие проблемы с суставами, хрупкость костей. Но осанка всегда была величественная. Какой бы сложной ни была ее судьба, сломить Соломию не удалось.
— Крушельницкая никогда не жалела, что вернулась из Италии во Львов?
— Думаю, жалела. В 1938 году в Италии скончался ее супруг. Соломия не хотела оставаться одна и решила съездить во Львов, к сестре. Собиралась просто погостить, но в 1939 году началась Вторая мировая война, и вернуться обратно было уже невозможно. В Италии был установлен фашистский режим — в то время Муссолини выгнал из страны многих известных артистов. Крушельницкая оказалась как в ловушке. Львов был оккупирован, а после войны отношение советской власти к певице было настороженным. Соломия ведь была итальянская подданная. Ее насильно заставили принять советское гражданство. Большой роскошный дом Крушельницкой в Италии был отобран. Соломие дали работу во Львовской консерватории, она преподавала вокал. Крушельницкая умерла во Львове в 1952 году. Наша семья тогда была в ссылке в Сибири.
— Чем же ваша семья провинилась перед советской властью?
— Это было время, когда многие жители Западной Украины объявлялись врагами народа и были высланы в самые отдаленные части Советского Союза. Мы попали на юго-восток Сибири, в Кузбасс. Причем высылали народ по поводу и без. Никто так и не знал, в чем провинилась наша семья. Называлось несколько причин. В том числе и желание некоторых людей завладеть нашим домом во Львове.
— У вас был большой особняк?
— Да, приличный даже по нынешним меркам. Он сохранился до сих пор, находится возле парка «Личаківський», недалеко от старинного центра Львова. Дом построила бабушка еще в 1900 году. Когда нас выслали, в доме поселились чужие люди. Слава Богу, они ничего не перестраивали. В 1956 году наша семья вернулась из ссылки, и выяснилось, что бабушка сохранила все документы на недвижимость. Ее не сослали, она жила в небольшом домике в Карпатах. Оказавшись во Львове, родителям удалось вернуть дом. Правда, мы долго ждали, пока расселят людей, которые в нем уже обосновались. Но в конце концов вновь обрели свое родовое гнездо. Там до сих пор живут семьи моего родного и двоюродного братьев.
— Вы ведь, по сути, сейчас живете на два города.
— Постоянно мотаюсь между Киевом и Львовом. Выбрать из них какой-то один не могу. Не позволяет мне сердце расстаться ни с Киевом, где прошла моя взрослая жизнь, ни со Львовом — городом моего детства. К тому же в столице у меня много работы. Иногда, конечно, устаю. Даже прошу, чтобы меня освободили от одной из должностей. Но начальство говорит, что я им пока еще нужен.
— Было время, когда вы уехали из страны и достаточно успешно гастролировали в Америке и Австралии. Не жалеете, что вернулись на родину?
— Я уехал за границу не от хорошей жизни. Это было в начале девяностых годов, когда настали смутные времена, зарабатывать стало невозможно. Да и негде. Особенно людям творческим. А мне хотелось развиваться, увидеть другие страны, испытать новые эмоции. Но композиторство — непростая профессия. Мы связаны с национальными корнями, зависим от своего народа, истории. Для меня слишком сложным оказалось вхождение в композиторскую среду других стран. Нужно было потратить как минимум десять лет, чтобы пробиться на первые ступеньки узнаваемости, почета. У меня не было этого времени. В этом смысле исполнителям проще. По крайней мере, опыт многих классических певцов, успешно выступающих на мировых сценах, говорит сам за себя. Я же понял, что могу творить и реализовываться только на родине. Как раз в этот момент пришло приглашение стать преподавателем Киевской консерватории. Конечно, я согласился. Бросив все, вернулся домой. Жалею ли? Наверное, нет.
— У вас есть любимое собственное произведение?
— Композиция — тяжелый труд. Каждое мое сочинение давалось мне с трудом. Эта профессия требует огромных затрат — энергетических, временных. Я не выпускаю в свет своих произведений, если не считаю их совершенными. Это чистая правда! Мне не стыдно ни за один из своих трудов. Многие представляют собой плод бессонных ночей и сотен исписанных нотных тетрадей. Правда, это было раньше, когда я еще писал ручкой. Потом остро заточенными карандашами, которые в советское время специально для меня привозили из заграницы. А последние годы работаю уже на современный манер — на компьютере. Жизнь идет вперед, и я не хочу отставать.
— Хватает времени, чтобы самому слушать музыку?
— Признаюсь, делаю это нечасто. Конечно, пытаюсь быть в курсе того, что выпускают коллеги. Но мне больше хочется побыть дома в тишине. Даже собственную музыку слушаю очень редко.
— Какое произведение принесло вам первый гонорар?
— Это произошло в Москве, когда я учился в аспирантуре Консерватории имени Петра Чайковского. Моим педагогом был известный композитор Дмитрий Кабалевский. Со своими учениками Дмитрий Борисович занимался исключительно у себя дома, в большой четырехкомнатной квартире в самом центре Москвы. Заканчивая учебу, я написал сюиту для струнных инструментов, которую взялся исполнить оркестр Московской консерватории на фестивале молодежи и студентов в Хельсинки в 1961 году. Это был мой первый серьезный успех. Правда, денег он мне не принес. Я получал стипендию 50 рублей и время от времени подрабатывал, играя в одном из московских ресторанов. За один вечер мог заработать столько, сколько получал за месяц учебы. Чтобы труд композитора начал приносить большие деньги, должны пройти годы. Мне же хотелось все и сразу. Во Львове я организовал ансамбль «Веселі скрипки». Знаете песню «Не топчіть конвалій»?
— Это из вашего репертуара?
— Наш ансамбль просуществовал три года и был достаточно популярным. Нас даже приглашали на съемки «Голубого огонька» в Москве, что говорило об успехе группы. Много гастролировали, неплохо зарабатывали. Но потом мне стало неинтересно. Я всегда хотел сочинять классическую музыку.
— Тем не менее согласились сотрудничать с Сергеем Параджановым в фильме «Тени забытых предков».
— Кстати, не сразу. Сначала я отказал Параджанову. Мы не были с ним знакомы до этой картины, и, когда впервые встретились во Львове, Сергей не произвел на меня впечатления. Показался слишком самоуверенным. Видимо, его удивил мой отказ, поэтому Параджанов настоял еще на одной встрече со мной. В общем, я не смог устоять. Когда ему было нужно, Сергей умел быть невероятно обаятельным.
К тому же мне понравилась идея использовать в работе фольклор. Я полтора года ездил по Карпатам, собирая старинную музыку. За это время мы стали с Параджановым друзьями. Переехав в Киев, я часто бывал у него в гостях. На самом деле работа в кино приносит мне большое удовольствие. И что немаловажно, даже в то время, в конце шестидесятых, для композитора это был хороший заработок. Тогда я стал достаточно обеспеченным человеком. И сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что, наверное, получил в жизни все, что хотел.
— Неужели ни о чем не мечтаете?
— Если говорить о каких-то бытовых вещах, я действительно полностью обеспечен. Мечтаю о том, чтобы перестать работать на должностях и заняться только творчеством. Без обязательств. Писать музыку и наслаждаться каждым днем жизни…
Фото в заголовке Олега Ницко
2101Читайте нас в Facebook
