«Я „вытекал“, как вода из крана, и понимал, что умираю»: ветеран и активист Олег Симороз о тяжелом ранении и съемках в кино

«Парень на протезах достоин любви»

— Олег, знаю, сейчас вы находитесь в процессе съемок сериала «Повернення».

- Да, у меня актерские смены. Даже снимали целый день в моем «киношном» доме. По сценарию я играю ветерана-техника, у которого депрессия после тяжелого ранения, ПТСР. Ко мне приезжает главный герой и наше знакомство проходит «довольно резво», со стрельбой (смеется — Авт.).

— Это ваш первый опыт работы в кино. Как ощущения?

- Нравится. Когда-то я даже мечтал о том, чтобы сыграть в кино. Но не хотелось, чтобы как-то «использовали» мою инвалидность и статус ветерана. Сейчас подобралась классная актерская и съемочная группа, очень крутой сценарий. Мы делаем ветеранскую историю о возвращении военных в гражданскую жизнь. Показываем реальность и вызовы, стоящие перед ними.

— Именно такой «продукт» сейчас актуален…

— В отличие от развлекательного контента, который, по сути, никакой важной основы не имеет.

— Считаете, «Холостяк» не ко времени?

- Это специфическое шоу со специфической публикой. Но оно актуально по одной простой причине — главный герой — человек с фронта, ветеран на протезах. Аудитория, смотрящая этот проект, одновременно погружается в реальность. И это становится нормальным — да, парень на протезах, но он достоин любви, за ним, в хорошем смысле этого слова — бегают девушки, он интересен, необычен и имеет право на успешную жизнь.

— Кстати, вас не приглашали участвовать?

— Скорее, как шутка — на второй сезон. Но я до ранения и сейчас состою в отношениях. Мне это неинтересно. К тому же «Терен» связывает свою жизнь больше с шоу-бизнесом, я — с общественно-политической деятельностью. И, если быть искренним, подобные форматы для меня недопустимы. Давайте будем откровенными, это — такой «трэш-продакшн», хотя для ветеранской среды именно этот сезон — большой позитив.

Читайте также: «Протез для меня, как надеть носок»: телеведущий и ветеран войны Александр Швачка о жизни после ранения

«Никто не давал прогнозов по моей жизни»

— Что, в свое время, «вывезло» вас из наиболее критического состояния?

- Жизненная цель и я всегда об этом говорю ребятам. Существовать на войне без цели очень опасно. Когда получишь сложное ранение, начинаешь задавать себе вопросы. У меня мечты были сформированы еще до начала полномасштабного вторжения. Они касались семьи, страны. Как активист, я — мечтатель и всегда хотел изменить свою страну. Я и в армию пошел для того, чтобы она выстояла и изменилась к лучшему. Я много был за границей — в Штатах, Европе, но мне нравится жить в Украине. Я нашел себя в борьбе с внутренним врагом, в антикоррупционной деятельности. До войны я был активистом более известным в Киеве, а теперь меня знает вся Украина. Но основа всего это — любовь к жизни. Жизнь у нас одна, и это нужно четко понимать. А после тяжелого ранения тебе дают, по сути, вторую жизнь. И нужно это использовать. Скажу откровенно, как бы больно мне ни было в реанимации, я постоянно думал только о том, что я хочу выжить. Даже несмотря на моменты, когда я смотрел прямо в глаза смерти.

— Очень важна в критический момент поддержка родных…

- На тех этапах, когда ты пережил смерть, проснулся в реанимации, первый месяц очень по-детски мыслишь. Я думал о довольно банальных вещах. Конечно, тогда нуждаешься в поддержке родных. И хорошо, что они были рядом со мной. Это потом я уже сам с собой разбирался, как жить дальше, какая у меня цель. Все это очень тяжело, учитывая то, что тебе еще нужно принять себя, нового, из-за потери конечностей.

— Помните, как впервые увиделись с любимой после ранения?

— Да, я был в больнице Мечникова, в Днепре. Помню, папа сказал, что ко мне едет мама с моей девушкой. Сначала я очень обрадовался, потом стал переживать, как они отреагируют. Но они были максимально собраны. Это были первые три самые критические недели после моего ранения, когда никто не давал прогнозов моей жизни. Я был на аппарате искусственного дыхания, не мог говорить. Первый раз они заплакали, когда меня уже сняли с аппарата искусственного дыхания, я сказал первые слова и даже немного пошутил.

— Вы говорили, что смотрели в глаза смерти.

- Да, это было под Кременной у машины, когда меня вытащили после взрыва мины. Я просто «вытекал» как вода из крана. Не мог двигаться, ничего делать и понимал, что умираю. Утрачивал сознание от того, что терял кровь. Появилось ясное понимание, что это смерть. Помню, начали появляться не очень адекватные мысли: «Ложись, поспи, ты заслужил». Но тогда находишь в себе силы не закрыть глаза, понимая, что именно сейчас пытаешься обмануть смерть, а она — тебя. И кто-то должен выиграть.

Читайте также: «На войне живешь каждой минутой, потому что следующей может не быть»: писатель и военный Сергей Дзюба о вызовах большой войны

— Кто спас вас тогда?

- Побратимы вылетели из машины. Потребовалось время, чтобы им прийти в сознание. Это было «на нуле», и они еще встали в оборону. Потом вытащили меня, наложили турникеты. Это было далеко от стабилизационного пункта, и тянуть меня 20 километров по лесу была бесперспективная история. Ребята пошли искать машину, и в то время рядом ехали наши смежники из 81 бригады ДШВ и забрали меня. Машина — это было как чудо, которое спасло мне жизнь. Потом была сложная эвакуация сначала в Краматорск, затем на Днепр. Мне делали операцию при температуре сорок, и врачи не давали никаких прогнозов.

«Заморозка — это пауза, от которой враг получит больше»

— Помните, как пришли в себя после операции?

— Да, я был весь перемотан. Мотор мне очень сильно сломал лицо, был ушиб глаза — правый вообще не видел, даже, не открывался. Но я старался искать позитив и думал, что и с одним глазом могу жить. Потом начало приходить понимание того, что произошло. Но я не сразу понял, что нет ног, потому что все равно не мог двигаться. Я просто вспоминал как «вытекали» ноги. Пришел врач и объяснил мне, что произошло. Я решил: ну, ок. У меня даже не было сил на большее, потому что я отдал их на борьбу за жизнь.

— Вы боролись за нее еще очень долго.

- Еще месяц. Врачи не давали положительного прогноза моим родителям. Они даже в первый день не верили, что я выживу. Их прогнозы все время были отрицательными. Затем меня привезли в Центральный военный госпиталь в Киеве, сняли аппарат искусственного дыхания, сделали сложную шестичасовую операцию на лице и перевели в палату травматологии. И это был уже откат в стабильное состояние.

— Уже два года с тех пор прошло. Как себя чувствуете?

- Нормально, но мало в теле мест осталось, где не было осколков, и это дает о себе знать. ПТСР бывает посредством снов о войне. Иногда утомляет общественная деятельность, потому что это отнимает много сил. Но не буду жаловаться, потому что знаю свою цель.

— Вы приспособились к протезам?

— Это тяжело, потому что у меня самое сложное протезирование — парное высокое протезирование без колен. Трудно ходить, но каждый день на протезах я дохожу до машины, а коляску оставляю дома.

— Какие у вас настроения, учитывая почти три года большой войны?

— Не очень оптимистичная обстановка. Нас хотят толкнуть на мирные переговоры, но для Украины это не будут выгодные условия. Для меня окончание войны — это перелом на поле боя. Мои ребята воевали за украинское государство и территорию, которая сейчас оккупирована. Потому дипломатические процессы не будут окончанием войны. Заморозка — это пауза, от которой враг получит больше. С такой ситуацией на поле боя у нас, к сожалению, нет шансов на что-то выгодное в дипломатии, говорю, как есть. Как бы многим не хотелось утешить себя, что заморозка боевых действий — это конец войны, это только самообман. Понимаю, что все устали, но не надо себя обманывать.

— О чем сейчас мечтаете?

- Материальных мечтаний у меня никогда не было. А после войны, смерти ребят вообще все нивелировалось. Мечтаю об отдыхе в украинском Крыму, если бы это все не искажали наши не очень далекие чиновники, когда обещали кофе в Ялте. Мечтаю о целостной соборной Украине — я имею на это право. Возможно, даже мечтаю поехать в Серебрянский лес на Донетчине, который я ненавижу, когда его разминируют. Там будут уже сосны и возможно мемориал со словами, что именно здесь украинцы стояли насмерть за украинское государство. Я там оставил побратимов, так что у меня будет некоторая работа по оказанию почестей, но это уже личное.

Материал создан с участием CFI, Agence française de développement médias, как часть Hub Bucharest Project при поддержке Министерства иностранных дел Франции.

Ранее «ФАКТЫ» публиковали рассказ бойца ВСУ о 100 днях окружения, слезах после ранения и своем возрождении.

350

Читайте нас в Facebook