Скульптор Владислав Щербина: "Каждый раз, когда прихожу в мастерскую, ощущаю себя как в раю"
Шедевры Владислава Щербины есть и в Национальном музее истории Украины, и в Национальном музее украинского народного декоративного искусства, и в музейных собраниях в России, Литве, Венгрии, и во многих частных коллекциях.
Закончив скульптурное отделение Одесского художественного училища, Владислав Иванович работал на фарфоровых заводах в Барановке и Городнице, затем — на Киевском экспериментальном керамико-художественном заводе.
И сегодня, в свои 90 лет, Владислав Щербина не перестает творить. В крохотной мастерской на полках стоят сотни фигурок. Здесь и библейские герои, и трипольские мудрецы, и персонажи Апулея, Шекспира, Андерсена, Леси Украинки…
Полюбоваться произведениями искусства скульптора ценители прекрасного смогут на выставке «Фарфоровая пластика» в Национальном музее украинского народного декоративного искусства, которая откроется 27 октября и продлится до 21 ноября.
— Владислав Иванович, прочла, что в Прибалтике есть скульптор, который делает «вязаный» фарфор. Чашка из него словно обернута в красивый теплый шарф…
— Мне известен этот метод. Все зависит от состава фарфоровой массы. Если добавить в нее связующее вещество, получится такая вот нить (демонстрирует), а из нее свяжете что угодно…
Человек может все, если у него есть дар Божий. Например, на меня неизгладимое впечатление произвела одна из самых великих мечетей Востока, которая находится в Самарканде. Потрясающие изразцы! А еще очень понравилась архитектура Кракова — она просто фантастическая. Какие мастера!
— А когда вы этот дар в себе ощутили?
— Жизнь не баловала меня. Я не помню своего отца. Маму мою выдали замуж насильно в 17 лет, и родители разошлись еще до моего рождения… Я учился в четвертом классе, когда моего отчима, военного, обвинили в том, что он враг народа, и расстреляли. Мама как его жена два года просидела в тюрьме. В десять лет я оказался в детдоме. Оттуда меня дед забрал к себе.
А в шестнадцать лет в 1943 году я попал в рабочий лагерь в Германию — в Бремен. Работал на огромных складах грузчиком. Немцам требовалась рабочая сила… Когда они вошли в мой родной город Вознесенск (Николаевская область. — Ред.), развесили объявления: «Тем, кому исполнилось 16 лет, явиться на сборный пункт. В противном случае будет расстреляна вся семья». А у меня дедушка, бабушка, мама, сестра, поэтому выбора не оставалось.
Я не был военнопленным. Рабочий лагерь — не концлагерь, но я был за колючей проволокой. Самый настоящий заключенный! И удрать без знания языка в одежде с номером (его я до сих пор помню — 7447) не было никаких шансов.
В лагере я находился два года — до окончания войны. Со мной там оказался французский архитектор, он по-отечески меня опекал. Увидев мои зарисовки углем на бумажных мешках, как-то сказал: «Тебя будет знать вся Европа!»
— Слова архитектора оказались пророческими.
— Когда нас освободили, архитектор поинтересовался, какие у меня дальнейшие планы, предложил ехать во Францию. Но я ответил, что вернусь на родину, на свою землю. Десять лет назад отмечалось освобождение Бремена, меня в числе других узников пригласили в этот город. Поехал я с женой Тамарой Степановной. Мы зашли в музей, созданный на месте бывшего лагеря, и я увидел… нары, на которых спал.
Этот музей — напоминание людям всей планеты о том, что фашизм — это ужасно и что этот ужас больше никогда не должен повториться.
— С чего начался ваш интерес к искусству?
— Первый свой рисунок я сделал, когда еще не ходил в школу. Вознесенск, где я родился, — городок маленький — ни троллейбусов, ни трамваев. Когда же отчима перевели на службу в Днепропетровск, мне было года четыре и я был потрясен увиденным. Едет махина с дугой, от которой во все стороны рассыпаются искры! Придя домой, тут же попытался с помощью карандаша изобразить трамвай на бумаге. Этот рисунок долго у меня хранился.
— Уже тогда решили стать художником?
— Нет. Знаете, ведь абсолютно все дети любят петь, рисовать, делать пирамиды из песочка. Но не все становятся певцами, художниками и архитекторами.
Я всегда был фантазером. Помню, как в молодые годы отдыхал в Лоо возле Сочи. Садился в электричку, выходил на понравившейся мне станции и по берегу моря возвращался в Лоо.
Однажды забрел куда-то. Смеркалось. И вдруг вижу: стоят три великана в море! Это были камни, а мне показалось, что… рыбаки. Картина так запала в душу, что через много лет, уже живя в Киеве и работая на заводе, вспомнил видение и сделал трех рыбаков из фарфора. Эта моя работа называется «Мыс Магри». Вот она. А рядом — Ромео и Тибальт из драмы Шекспира «Ромео и Джульетта». Эту работу я назвал «Честь жизни дороже». А вот еще две — по мотивам произведений Апулея «Золотой Осел» и Леси Украинки «Сontra spem spero!». Помните:
Я на вбогім сумнім перелозі
Буду сіять барвисті квітки,
Буду сіять квітки на морозі…
*Владислав Щербина: «Прошу Бога, чтобы он продлил дни мои, дав возможность сделать еще много красивого» (фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»)
— Владислав Иванович, потрясена вашей памятью и эрудицией.
— Знаете, к 25 годам я перечитал практически всю мировую классику. Каждый вечер — по 200—300 страниц! Сейчас перечитываю древнегреческих авторов: Аристофана, Гомера… Очень люблю французскую литературу. Один Гюго чего только стоит!
— Вы верите в чудеса?
— В моей жизни было не одно чудо. Целая череда! В день рождения сестры — двадцатого августа — меня угнали в Германию. И ровно через два года я вернулся домой в родной Вознесенск. Мама спросила: «Сын, что ты собираешься дальше делать?» Я сказал: хочу учиться. И уже на четвертый день уехал в Одессу. Пошел в станкостроительный техникум и проучился там несколько месяцев. Одесса — очень красивый город. Я ходил по ее улицам и рисовал, рисовал, рисовал…
Как-то, прогуливаясь, на одном из зданий увидел надпись — Одесское государственное художественное училище. Зашел, показал свои рисунки. И мне сказали, что примут на учебу. «У нас три факультета: живопись, скульптура и керамика, — говорят. — Кем ты хочешь стать?» Я ответил, что художником. Но оказалось, что места в общежитии есть только на скульптурном отделении. А так как жить мне было негде, я поступил туда. Случайность ли? Думаю, это судьба.
— Как собираетесь праздновать свой юбилей?
— В кругу семьи и близких людей. Слава и почести мне не нужны. Знаете, девяностолетних стариков в Киеве много. Но есть среди них и такие, как я — неистовые. Те, которые хотят что-то делать, хотят жить! Если бы я погрузился в жизнь спокойную, наверное, протянул бы недели две и помер бы.
— Какие качества в себе цените?
— У меня железная воля и удивительное терпение жить в этом безумном мире (улыбается).
— В чем же черпаете вдохновение?
— А что такое вдохновение? Растолкуйте мне, чтобы я понял. Может, я человек вообще без вдохновения? Да, у меня бывают моменты, когда работа не идет. Видимо, когда человек перенапрягается, что-то в нем отключается. Мозг должен иногда отдыхать. Я ведь даже если не работаю, думаю о работе (улыбается).
— О каком подарке мечтаете в юбилей?
— Чтобы в этот день у меня ничего не болело. От прежних сил осталось только рукопожатие. Говорю серьезно. Мне трудно стоять, выпрямившись. Хочется согнуться, потому что болит поясница. Отсутствие боли — лучший подарок.
— Что для вас значат 90 лет?
— Вы удивитесь, наверное, но я чувствую, что нахожусь только в начале пути. Лишь сейчас — последние два-три года — вышел в работе на тот уровень, о котором мечтал. Вышел, но еще не пришел…
— И это замечательно!
— К сожалению, время, отпущенное на физическое существование, ограничено. Но это правильно, потому что на свете не только хорошие люди.
Представляете, что было бы, если бы дать лет пятьсот жизни тому, кто зол, завистлив, кто любит только себя, кто гребет и копит все для себя? Уверен, что мир спасет человеческая доброта.
*Каждая работа Владислава Щербины привлекает внимание множеством интересных деталей
— Владислав Иванович, как вы считаете, в чем секрет вашего долголетия?
— Откуда же я знаю?
— Быть может, вы с молодости занимаетесь спортом?
— Такие, как я, есть и в спорте — люди, обладающие удивительным упорством и целеустремленностью.
— Наверняка вы не раз сталкивались в жизни с завистью и завистниками. Как реагировали?
— Никак. Лица добрых людей, приятных мне, я запомнил на всю жизнь. А лица тех, с кем даже много лет работал вместе, но мне не симпатичных, стерлись из памяти.
— Какая из ваших работ вам особенно дорога?
— В разное время это были разные работы. А сейчас — «Мой ангел». В самые сложные моменты жизни было ощущение, что у меня кто-то за спиной, что я не одинок. Думаю, это мой ангел-хранитель. Знаете, долгие годы я был атеистом. Когда пришел к вере, не скажу даже. Но всегда верил в судьбу — в то, что нам предначертано.
В 1943 году нас, шестнадцатилетних, привезли в Бремен, выгрузили на вокзале и повезли по улицам. В городе домов не осталось — сплошные руины. Стоял запах гари. Перед этим Бремен подвергся страшнейшей бомбежке американскими и английскими самолетами. За одну ночь погибло около сорока тысяч жителей этого города.
Когда нас привезли в лагерь, у меня было ощущение, что опускаюсь в преисподнюю — в ад. Единственный раз в жизни испытал ужас! Не страх, а именно ужас…
— А были в жизни моменты, когда вы чувствовали, будто попали в рай?
— Да. Каждый раз, когда прихожу в мастерскую, ощущаю себя как в раю. И молюсь о том, чтобы Господь послал здоровье и успехи тем, кого мы любим, чтобы продлил дни мои, дав возможность сделать еще много красивого.
2402Читайте нас в Facebook
