Наталья Шапиро: "Медики заставляли сделать аборт. Но именно дочь Ника спасла меня от смерти"
За свои 33 года Таша (так называют Наташу Шапиро ее близкие и друзья) не раз была на волосок от смерти. Спасение приходило тогда, когда его, казалось, ждать было уже неоткуда. О своем диагнозе — лимфоме Ходжкина (злокачественное опухолевое поражение лимфатических узлов) — она узнала, когда ей был 21 год. Что означает для активной веселой девчонки, окруженной любовью близких, друзьями и поклонниками, поставить крест на своей жизни, трудно себе даже представить. Понимая это, Наташина сестра Аня (врач по профессии) скрыла от нее страшный диагноз. Правду девушка узнала лишь через четыре месяца, уже пройдя курс химиотерапии.
Вскоре у Таши начался рецидив. Вердикт израильских врачей был единодушен: спасти может только трансплантация костного мозга. Необходимых 250 тысяч долларов семья Наташи не смогла бы насобирать, даже продав все свое имущество — от дома до последнего носового платка. Чтобы не сойти с ума, Таша решила прожить оставшееся ей время на полную катушку: вернуться на работу, почаще встречаться с друзьями, закрутить роман. Ни о семье, ни о детях она не думала, тем более что врачи сказали: после химиотерапии, удаления одного яичника и слабо функционирующего второго у нее практически нет шансов забеременеть. И вдруг Таша узнала, что ждет ребенка…
— Это было как гром среди ясного неба, — вспоминает Наталья Шапиро. Тоненькая как тростинка девушка с длинными светлыми волосами и огромными глазами больше похожа на фотомодель, чем на женщину, перенесшую онкологию. — На тот момент я была уверена, что никогда не стану мамой. И вдруг — ребенок! Мой парень первые месяцы вообще не воспринимал всерьез то, что я беременна. Мы не были семьей, а просто встречались. Конечно, я была совершенно растеряна. Тем более что врачи требовали немедленно сделать аборт. Гинекологи отказывались ставить меня на учет. Все твердили, что рожать в моем состоянии глупо и безответственно.
Но я не понимала, как можно убивать родное дитя, чтобы спасти себе жизнь. Зачем тогда вообще жить? Меня поддержали родители. Когда я сообщила им о беременности и о том, что этим могу ускорить свою смерть, они долго молчали, а потом сказали: «Если ты чувствуешь, что так нужно, рожай. Даже если тебя не станет, заберем ребенка к себе, будем растить. Ведь это будет продолжением тебя, наша родная кровь». Больше у меня не оставалось сомнений. Я поняла, что с таким тылом ничего не страшно.
— Ваша сестра Аня тоже вас поддержала?
— Нет, она, как и остальные врачи, отговаривала рожать, хотя и не так категорично. Аня очень переживала за меня и просила подумать, уверена ли я в том, что делаю. Конечно, я была уверена. На тот момент у меня с сестрой уже восстановились добрые отношения. А ведь после того, как я выяснила, что она скрывала от меня мой диагноз, целый год с ней не разговаривала.
— Но она же делала это ради вашего блага, хотела пощадить ваши чувства…
— С одной стороны, это так. С другой (сейчас, уже пройдя все круги ада, я это точно знаю), от больного ни в коем случае нельзя скрывать его диагноз. Ведь как было у меня? Я жила обычной жизнью — училась, работала, была активной и непоседливой. В какой-то момент стала замечать, что быстро устаю. А потом на шее вылезла «шишка». Аня тут же потащила меня по врачам. Предполагали что угодно — от проблем со щитовидной железой до инфекционного мононуклеоза. Потом меня повели к онкологу. Только я не знала, что это онколог… На табличку «Гематология» на двери не среагировала — не знала, что это такое. Врач поставил диагноз — лимфогранулематоз Ходжкина. О том, что у меня рак, знали мои родители, сотрудники, друзья. А я не знала! Аня приложила колоссальные усилия, чтобы убедить все мое окружение — родственников, врачей и пациентов онкоотделения, где я лежала, — не произносить при мне слова «рак», не давать понять, чем я больна. Четыре месяца была уверена, что у меня какая-то инфекция в крови и скоро это вылечат. Хотя мне уже ставили блоки химиотерапии. Когда у меня начали вылезать волосы, я не выдержала. Тайком от сестры пошла в больницу и потребовала выдать выписку… От шока долго не могла прийти в себя: оказалось, я просто не готова к такому.
Вот потому и важно, чтобы человек знал всю правду о своем диагнозе, был правильно подготовлен и проинформирован. Тогда больной может настроить себя на борьбу, самостоятельно принять решение: делать химиотрепию или лечиться травами, соглашаться на облучение или собирать деньги на операцию. А я к своему раку относилась как к простуде. Когда начался рецидив, поняла, что должна взять свое спасение в собственные руки.
— Что вы предприняли?
— Мне удалось выехать в Израиль. Я устроилась там на работу — сначала горничной в отель, потом — в ювелирную мастерскую. Научилась делать бижутерию и инкрустировать ее камнями Сваровски. За это хорошо платили. Все деньги я вкладывала в обследования и анализы. Хотела из уст высококвалифицированных специалистов услышать, что мне нужно сделать для того, чтобы победить рак, и сколько это может стоить. Результат ошеломил: две независимые друг от друга израильские клиники написали одно и то же: требуется пересадка костного мозга. Стоимость трансплантации достигала 250 тысяч долларов. Для нашей семьи это совершенно немыслимая сумма: мы не смогли бы собрать столько за всю жизнь. А мне с каждым днем становилось хуже. Оставаться в Израиле я не стала — родителям дорого было бы перевозить мое тело оттуда в Украину. Я поехала домой умирать. Только из Харькова переселилась в столицу. Не хотела постоянно видеться с родными: скрывать от них истинное положение дел и свое состояние было бы слишком сложно.
Я старалась не отчаиваться, а жить полноценной жизнью: работать, общаться с друзьями. Мне хотелось любви и заботы. Как раз в то время в Киев приехал парень, с которым мы много лет переписывались. Закрутился роман. А через четыре месяца я узнала, что скоро стану мамой.
— Как вы перенесли беременность?
— У меня был сильный токсикоз, в остальном же я чувствовала себя замечательно. Рак как будто замер. Я смогла родить дочку сама, без кесарева сечения. Кстати, всю беременность думала, что будет мальчик. Когда пошла на УЗИ, врач долго и обстоятельно рассказывал мне, что форма головы у ребеночка нормальная, сердечко бьется, все пальчики на месте. Я ведь жутко переживала, чтобы малыш не родился инвалидом после моей химиотерапии. И тут врач говорит: «А теперь я покажу вам на мониторе пол вашего ребенка». Я похолодела: «Как полребенка? Вы же мне только что целого показывали!»
Когда Ника появилась на свет, я очень ослабела, а через две недели снова попала в больницу: оказалось, меня плохо вычистили после родов, началось воспаление. Врачи стали делать повторную чистку и… проткнули матку. Чтобы остановить внутреннее кровотечение, разрезали живот, а я в эту секунду проснулась. Мне вкололи лошадиную дозу анестезии, после которой с трудом пришла в себя. Следующие четыре месяца не могла ходить, пропало грудное молоко. Медики бегали передо мной на задних лапках, понимая, что дело пахнет тюрьмой. Но не было ни сил, ни времени судиться с ними. У меня диагностировали уже третью стадию рака. Я думала только о том, чтобы выжить, — ради Ники…
— Я видела очень трогательный видеоролик, который вы записали в то время. В нем вы просите людей помочь вам собрать деньги на трансплантацию.
— Никогда не думала, что буду кого-то о чем-то просить. Считаю, что это стыдно. Сбор средств на мою операцию начала подруга, с которой я поделилась своей бедой. Она сразу развила бурную деятельность: сначала вместе с мужем привезла мне тысячу долларов, потом организовала группу в мою поддержку. Другие друзья объявили сбор средств по радио, телевидению, в газетах и социальных сетях.
Еще одна моя подруга Марина решила записать видеоролик с моим обращением. Я не собиралась давить на жалость, что-то просить у зрителей. Хотела просто рассказать свою историю. Но когда включили камеру, я увидела на заднем плане дочку, представила, что никогда больше ее не увижу… и разрыдалась. Тогда плакали все, в том числе оператор. После выхода ролика на телевидении люди стали массово жертвовать деньги. А я тем временем выясняла, в какой стране лучше, дешевле и безопаснее делать трансплантацию костного мозга. Италия? Германия? Там требовалась полная предоплата. А у меня было собрано только сорок тысяч долларов.
Однажды мне позвонила семейная пара из Америки. Они только похоронили трехлетнюю дочку Соню — та страдала гипертензией легких, ее не смогли спасти. В память о малышке супруги решили кому-то помочь. Выбрали меня. Они организовали мой приезд, договорились с докторами одного из крупнейших частных медицинских центров мира — клиникой Майо возле Миннеаполиса. И я отправилась в Америку.
Львиная доля сорока тысяч долларов (это все, что мне удалось собрать на тот момент) ушла на анализы и сканирования. Когда американские врачи предложили снова делать химиотерапию, я решила, что они просто не хотят делать трансплантацию, зная, что у меня нет денег. Но доктор Калган дал 70-процентную гарантию, что современная качественная химия сможет победить рак без трансплантации. Я поверила ему, и чудо случилось: спустя двенадцать блоков химиотерапии рак исчез. До сих пор помню, как обнимала доктора Калгана и плакала от счастья, перемазывая слезами его медицинский халат…
— Вы пробыли в Америке полгода. Что вас там поразило больше всего?
— Отношение государства, врачей и обычных граждан к онкобольным и отношение самих больных к себе. Представьте: меня успокаивали и развлекали паллиативные онкобольные — те, у кого не было шансов выжить. В Америку вместе со мной поехала сестра Аня. Нам удалось поселиться в бесплатном доме при клинике для онкологических пациентов. Я думала, что место, где живет такое количество больных, будет буквально пропитано ужасом, запахами лекарств и отчаянием. Ничего подобного! Там постоянно проходят встречи, концерты, викторины, мастер-классы. Больных посещают волонтеры, приносят подарки, поделки. У каждого пациента своя комната с удобствами, в отеле есть три кухни и четыре столовых. Все жильцы дружат между собой, собираются за общим столом, шутят, поют песни. С таким настроением гораздо легче победить болезнь.
— Какой самый трудный момент вам пришлось пережить за семь лет борьбы с раком?
— Их было несколько. Через две недели после рождения дочери я узнала, что у моего отца тоже обнаружили рак желудка. Это был удар. У папы началась депрессия, он не хотел жить. Я не стала его жалеть, а жестко с ним поговорила. Сказала перестать киснуть, взять себя в руки, заняться делом. Он сначала обиделся, а потом… послушался. Вырыл котлован, построил роскошную баню, начал сдавать ее в аренду, сделал на этом бизнес. Отец успешно прошел химиотерапию, болезнь отступила. Теперь он счастливый дедушка, активный и жизнерадостный мужчина.
У моей сестры из-за меня тоже пошатнулось здоровье. Каждая моя «химия» словно «била» по Ане: то у нее на нервной почве полопаются капилляры в глазу, то из почки пойдет камень. А во время моего последнего блока химиотерапии у нее тоже обнаружилась опухоль. К счастью, не злокачественная. Сейчас у сестры все хорошо. В Америке она встретила свою любовь — порядочного и доброго мужчину, врача. Они поженились и остались там жить.
— А вы нашли свою половинку уже после того, как вернулись из Америки домой?
— Да. С отцом Ники я давно разошлась, никаких новых отношений не планировала. Но жизнь любит подбрасывать нам сюрпризы. С адвокатом Сергеем мы познакомились на Мальдивах — одна из туркомпаний, прочитав мой блог о победе над раком, решила подарить мне путешествие на эти сказочные острова. Мы с Сережей сразу понравились друг другу, несмотря на 17-летнюю разницу в возрасте. Вернувшись в Киев, стали встречаться и вскоре уже не мыслили свою жизнь друг без друга. Сейчас мы женаты, Нику Сергей принял как родную дочь, она тоже называет его папой. Очень здорово, что муж никогда не видел во мне инвалида, не панькался со мной и не давал расслабиться. То абонемент в спортзал купит, то туфли на каблуках… А недавно мы вместе ездили отдыхать на Шри-Ланку и освоили серфинг.
*"С будущим мужем я познакомилась на Мальдивах, куда меня отправила одна из туркомпаний, прочитав мой блог о победе над раком. А Нику Сергей принял как родную дочь", — говорит Наташа
Мы вообще приверженцы здорового образа жизни: едим только натуральные продукты, избегаем мучного и сладкого, предпочтение отдаем овощам, творогу, рыбе, фруктам. Кстати, фрукты в последнее время заняли особое место в моей жизни. Я увлеклась карвингом (искусство художественной резьбы продуктов. — Авт.), начала вырезать из овощей и фруктов, мяса, сыра и сала цветы и создавать букеты. Это очень красиво и к тому же пользуется спросом.
— Кроме карвинга, вы еще и благотворительностью занимаетесь.
— Еще когда была в Америке, мамы онкобольных деток из Украины присылали мне на почту документы своих малышей и просили показать их американским докторам. Я чуть ли не каждый день таскала доктору Калгану выписки, диагнозы, спрашивала его совета. Неоднократно и сама перечисляла на лечение детей часть денег, которые жертвовали мне. Сейчас продолжаю помогать больным малышам. Вместе с подругами мы достаем дорогостоящие лекарства, детское питание, памперсы. Сейчас я занята новым проектом — постройкой детской площадки на территории Харьковской городской больницы № 16, где малыши могли бы гулять. Надеюсь, позже подобные проекты появятся и в других городах Украины. Не менее важна для меня психологическая поддержка таких детей. Два года назад мы организовали в «Охматдете» проект «Мамы-дочки»: нарядили онкобольных девочек и их мам в роскошные дизайнерские платья, сделали им прически, макияж, устроили фотосессию. Они были так счастливы! Этот проект вдохновил меня на создание «Секретной службы доставки желаний». Дети пишут нам письма, рассказывая о самой заветной своей мечте — новой книге, компьютере, кукле… И мы стараемся воплощать их в жизнь.
— А о чем мечтаете вы сами?
— Я жива и вижу, как растет моя дочь! Чего еще желать? Только того, чтобы когда меня не станет, люди, которым я помогала, начали помогать другим. Такой круговорот добра — моя настоящая, заветная мечта. Без доброты, любви и взаимопомощи мы — хоть больные, хоть здоровые — обречены.
6050Читайте нас в Facebook
