«Пока я не знал, где захоронен отец, у меня было такое чувство, что я — безотцовщина»
- Леонид Данилович, ровно 50 лет назад вы впервые в жизни отпраздновали свой день рождения. Вам тогда исполнилось 20. Помните тот день?
— Честно говоря, не очень. Я тогда учился в Днепропетровском госуниверситете на физико-техническом факультете. 9 августа 1958 года был на целине в составе студотряда, шла уборка урожая. Было жарко. К вечеру жара чуть спала, и мы с друзьями-студентами приступили… Но не к выпивке — еЁ там не было. Некоторым трактористам ее заменял чифир — крепчайший чай. Заваривали его прямо на радиаторах. Мы, студенты, этого не практиковали. Поужинали, попели песни.
— Все мы родом из детства. Наши мечты — из детства. Наши воспоминания, самые первые, тоже из детства. И наши обиды — оттуда же. Какие самые яркие моменты детства вам запомнились? Вам в детстве приходилось плакать?
— Что подумали бы обо мне люди, если бы я сказал «нет»? Мать часто вспоминала нашего отца, не вернувшегося с войны. Иногда плакала. Мы, дети, плакали вместе с нею. Помню, как получили похоронку. До сих пор стоит мамин крик в ушах. Мать с нами, тремя маленькими детьми, осталась одна, без крыши над головой…
Как отец уходил на войну, не помню. Помню, как пришли немцы: раздавали детям конфетки. А когда отступали, то стреляли по всему, что движется. Было страшно, плакали не только дети. Немцы сожгли всЁ село, не осталось ни одной хаты. Мы с мамой долго жили в землянке…
— Вы рано потеряли отца. Помните, что мама вам рассказывала о нем? Помните свое первое посещение могилы, где он захоронен? Что вы почувствовали, когда вам сообщили о том, что найдено место захоронения папы в Новгородской области?
— Отец работал лесником. Мать рассказывала, что он был лучшим охотником в округе, это нынешний Новгород-Северский район Черниговской области. Пока я не знал, где он захоронен, у меня было такое чувство, что я — безотцовщина, и где-то на дне души оно оставалось и в зрелые годы. Когда же мне сообщили, где его могила, это чувство прошло. Сознание, что у меня был отец, обрело, так сказать, конкретность. Совсем недавно узнал, что он был политруком и воевал в сапЁрном батальоне. Дело в том, что в 1919-1924 годах отец служил в Красной Армии. СапЁр — его военная специальность. В соответствующем документе говорится, что он принимал участие в боевых действиях против войск поляков и Деникина. После демобилизации два года работал забойщиком на Донбассе на руднике «Красный профинтерн».
«Всё детство и юность, все студенческие годы меня сопровождало чувство голода»
- Из всех ваших самых главных юношеских надежд и мечтаний к чему вы стремились более всего? И удалось ли вам добиться этой цели? Какой ценой?
— Мечтал получить высшее образование и стать учителем или военным. Высшее образование получил, но стал инженером-ракетчиком. Цена достижения этой цели была высокая: отказ от многих удовольствий возраста.
Долго была ещЁ одна, особая мечта: досыта поесть. ВсЁ детство и юность, все студенческие годы меня сопровождало чувство голода. Вкус белого хлеба узнал только в городе. Городская булка с кефиром — это было так вкусно, что слов не находил передать этот вкус. И до сих пор нет. А когда очень голоден, то две булки с кефиром…
Во время учебы в вузе подрабатывал разгрузкой вагонов, преферансом. Не играл, кстати, давным-давно — вышло из моды. А тогда мой уровень быстро достиг профессионального: кушать-то хочется! Помню такую историю. В 1962 году женился, и мы поехали с Люсей в Мисхор, в санаторий Южмаша «Марат». Денег у нас с собой было чуть больше, чем на обратную дорогу, но и те скоро вышли. Что делать? Отдыхающие, с основном военные отставники, всЁ время звали меня на преферанс. Долго отнекивался. Какой преферанс, когда у нас медовый месяц? В конце концов Люся говорит: «Ладно, иди, но без денег не возвращайся». Я пошЁл… Хватило и до конца отпуска, и на обратную дорогу.
— Как сложилась судьба ваших старших брата и сестры?
- Когда из нашего села ушли немцы, брат, 1928 года рождения, мальчишка, был мобилизован советской властью в Донбасс, там его отправили в шахту. Он убежал назад в село, за это отсидел месяц в тюрьме, потом был призван в армию. После армии — опять Донбасс, шахта, потом — Дальний Восток, тоже шахта. В 56 лет умер из-за профессионального заболевания лЁгких. Сестра работала машинистом электровоза. Тоже на шахте, в Кемеровской области, куда поехала с мужем на заработки. Умерла в 48 лет: инсульт.
— В судьбе каждого человека есть люди, чью роль трудно преувеличить. Кто в вашей жизни сыграл такую роль?
— Мать. Она делала всЁ, чтобы я мог учиться. Это была еЁ главная забота. Делала всЁ, чтобы я не остановился на семилетке, которую закончил в нашем селе. Поэтому я, единственный из нашего Чайкино, ходил в соседнее село, там учился с восьмого по десятый класс. Каждый день ходил девять километров туда и назад. Когда закончил десятилетку, мать настояла, чтобы я тут же уехал в Днепропетровск поступать в университет. Разыскала дальних родственников в этом городе, чтобы приютили меня на время вступительных экзаменов. Спасибо им за это большое. Хотя тогда родственникам тоже несладко жилось — снимали угол в частном секторе. Из моего поколения чайкинцев я единственный, кто получил высшее образование. Это — благодаря матери. И, конечно, большую роль в моей жизни сыграли такие выдающиеся люди, как конструкторы ракетной техники, организаторы производства Янгель, Уткин, Макаров.
— Ваша судьба неразрывно связана с ракетостроением. А случай, когда на Байконуре загорелась ракета, и вы с несколькими коллегами предотвратили трагедию, в то время, как многие просто сбежали, стал уже хрестоматийным. Вы всегда так ведете себя в трудные, критические моменты? Следовать принципу — если не я, то кто — вас научила партия или жизнь?
— Аварийных ситуаций при испытании новой техники всегда много. Но тот случай особый. Последствия могли быть трагические. Это только теперь начали снимать занавес секретности с того, что тогда происходило. Всегда ли я оказывался на высоте? Во всяком случае, всегда старался… Мне кажется, таким фундаментальным свойствам характера никто никого не может научить. Они даются природой.
«Если говорить о поступках, которыми горжусь, то это моя реакция на события, получившие название «Тузла»
- Когда, в какой момент вы совершенно четко осознали, что стали главой огромного многомиллионного государства? Попробуйте вспомнить ваши первые ощущения.
— Я хорошо представлял себе, в каком положении в 1994 году находилась страна, особенно еЁ экономика. После того как Центризбирком объявил предварительные результаты выборов, приехал в Киев из Днепропетровска, пришел на Банковую, сел за стол в президентском кабинете. Первое чувство — страх. Длилось оно, наверное, с минуту. Потом пошла работа. Бояться стало некогда. Вот уж точно: если не я, то кто же!
— В одной из своих книг вы сказали: «Я был президентом страны, которая никогда не знала, что такое демократия». В этой связи, что для вас как человека создавало наибольшие проблемы? И что было самым сложным для главы государства?
— Не надо думать, что у меня как у человека и как у должностного лица были разные задачи. Задачи были одни и те же: учиться демократии, учиться признавать диктатуру закона, то есть преодолевать соблазны власти. Сложнее всего было соблюдать баланс между вынужденным строгим президентским единоначалием и необходимостью постепенно утверждать демократические начала. Проблемой номер один было отсутствие кадров, которые были бы профессионально, политически и морально подготовлены к тому, чтобы строить государство и экономику на тех основах, которые были задекларированы Верховной Радой. И боролись эти кадры подчас не за Украину, а за власть. Как и сегодня. Это меня просто мучило и продолжает мучить.
— Какими поступками на посту Президента страны вы гордитесь, какие у вас вызывают сожаления?
— Если говорить о достижениях моего президентства в целом, то это — пройденный Украиной путь от фантастической, более 10 тысяч процентов, инфляции к первому месту в Европе по темпам промышленного роста. Между этими пунктами хочется особо отметить два достижения. Первое: прекращение острого церковно-религиозного противостояния. Это была тяжелейшая проблема, доставшаяся мне. Пришлось взять на себя роль посредника между сторонами конфликта, был главноуговаривающим. Второе: мне кажется, удалось-таки объединить страну. Лозунг: «Украина — прежде всего!» начал работать. Если же говорить не о достижениях, а о поступках, которыми горжусь, то это моя реакция на события, получившие название «Тузла». А жалеть… Не жалею ни о чЁм.
«Почему именно Папа Римский меня поддержал? Наверное, потому, что он был ближе к Богу. Он видел, что на мне нет того греха, который мне приписывали»
- Во время визита в Украину Папы Иоанна Павла II, который состоялся в разгар так называемого кассетного скандала, во время встречи с вами он сказал: «Я приехал поддержать тебя в трудную минуту». Что для вас значили эти слова? Почему вы тогда не использовали их в свою пользу?
— Эти слова значили очень много. Когда тебя понимает и поддерживает такой человек и деятель, как Иоанн Павел II, переоценить это невозможно. Почему не использовал слов Папы в свою пользу? Для нас с ним само собою разумелось, что они адресуются лично мне — не для передачи публике. Почему именно он меня поддержал?
У меня есть ответ: наверное, потому, что он был ближе к Богу и, как говорится, всЁ видел. Он видел, что на мне нет того греха, который мне приписывали и продолжают приписывать. Он видел это лучше мировых светских деятелей первого ряда. Кроме него, только президент Польши Александр Квасневський, не колеблясь, протянул мне руку моральной и политической поддержки. Этим двум полякам — вечная моя благодарность!
— Ваш любимый бард Окуджава пел: «Когда мне невмочь пересилить беду… » А какой рецепт у вас на этот счет?
— Тот же самый, что и у него. Конечно, не в буквальном смысле, а в поэтическом: «Я в синий троллейбус сажусь на ходу, в последний, случайный… ». Часто приходилось вспоминать эти слова. (Тихонько читает. )
Полночный троллейбус, по улице мчи,
верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать,
потерпевших в ночи
крушенье, крушенье.
Полночный троллейбус,
мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры — матросы твои -
приходят на помощь.
Я с ними не раз уходил от беды,
я к ним прикасался плечами…
Как много, представьте себе, доброты
в молчанье, в молчанье.
Полночный троллейбус
плывет по Москве,
Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком
стучала в виске,
стихает, стихает.
— Говорят, на посту Президента вы, прислушавшись к совету Ельцина (и, наверное, героя Булгакова из «Собачьего сердца»), газет не читали. А сейчас?
— Да, профессор Преображенский не читал прессу. Но почему? Не хотел испортить себе аппетит. У президентов забот больше, чем собственный аппетит. Совет Ельцина не следует понимать буквально. Борис Николаевич хотел сказать, что не нужно принимать близко к сердцу всЁ, что пишут газеты, особенно «жЁлтая пресса». А о чЁм пишут, я, как и он, конечно, знал. Пресс-служба исправно меня информировала. Так что всЁ, что было надо, мне было известно, особенно — по экономическим вопросам и по проблемам политической жизни.
— Вы осознанно отказались от борьбы за президентское кресло, по сути, за власть, в ту переломную тревожную осень 2004 года. Хотя вполне реально могли претендовать на эту роль. Почему? Что вас тогда остановило?
— Меня ничто не остановило. Остановить можно того, кто уже разогнался куда-то. Я же с самого начала знал и говорил об этом многократно не только публично, но и в частных разговорах со всеми — от домашних до председателя Конституционного суда: на третий срок не пойду. Я не мог позволить, чтобы у мира возникли серьЁзные сомнения, европейская ли страна Украина.
— Что было точкой, окончательно завершившей ваш десятилетний президентский срок? Вы хорошо помните этот момент? Что вы почувствовали тогда?
— Точка — обычная, обозначенная законом: инаугурация нового президента. Какое было чувство, помню не очень хорошо, а придумывать не хочется. Может быть, точнее всего так: интерес к тому, что будет дальше. Интерес рядового гражданина. И беспокойство. Пока работал, было чувство ответственности за страну и беспокойство. Теперь, понятно, чувство особой, должностной ответственности ушло, а чувство гражданского беспокойства, конечно, усилилось. После инаугурации Виктора Ющенко Леонид Макарович Кравчук мне сказал: «А ты обратил внимание, что новый президент не только не упомянул в своей речи ни тебя, ни меня, но даже ни разу не посмотрел в нашу сторону?» Я подумал, что это не так уж плохо, если учесть тотальную критику в мой адрес на протяжении всей его избирательной кампании. Новая власть была похожа на ребЁнка, уверенного, что до него ничего не было, и что мир существует только для него.
«Одна вещь иногда кажется мне настоящим чудом. Это то, что Украина выжила, выстояла и поднялась из руин начала 90-х годов прошлого века»
— После президентских выборов в 2004 году Украина не выходит из состояния перманентного политического кризиса. Политики в моменты обострения ситуации начали совершенно обыденно говорить о том, что, дескать, еще немного, и страна может потерять свою независимость. На ваш взгляд, в чем первопричина такого положения дел в Украине и каким вам видится выход из него?
— Если со всей серьЁзностью говорить о первопричине, то это — почти детский возраст нашей государственности. Стране, еЁ гражданам и руководителям ничего не остаЁтся, как упорно и всЁ более сознательно взрослеть. Именно к этому толкает нас всех жизнь. Надеюсь, мы не будем совсем уж безумно сопротивляться еЁ требованиям.
— В общении с читателями зачастую звучит вопрос: почему политики, так рьяно борющиеся за власть, получая ее, не знают, что делать дальше? Так ли это?
— Не так. Не всегда так. За власть борются с разными целями. Кто-то — ради самовозвышения, кто-то — ради обогащения. Но есть всЁ-таки люди, для которых власть — только инструмент для реализации их замыслов по преобразованию страны, экономики, общества. Так что вопрос нужно ставить по-другому: почему так мало политиков относится к третьей категории? Это вопрос ко всем нам.
— В своих воспоминаниях вы всегда с уважением отзываетесь о Борисе Ельцине. А какая встреча с президентом России стала для вас определяющей в отношении к Борису Николаевичу?
— Не встреча, а телефонный разговор. Когда разбушевались крымские сепаратисты, я позвонил ему и сказал, что мы справимся с этим сами, если не вмешается Россия. Ельцин дал слово и сдержал его. Это было в 1994 году.
— Политический кризис в Украине создает проблемы для нашей страны на международной арене, а также ослабляет ее экономическую конкурентоспособность. Ваши прогнозы — чего это может стоить Украине?
— К сожалению, стоить это может недопустимо много. Это может стоить нам единства страны. Можем обречь себя на десятилетия отставания, на потери наших позиций в мире, который, пока идут наши хуторянские разборки, бурно развивается.
— Многие принимают как аксиому стремление руководства страны к получению Украиной статуса члена Евросоюза и НАТО. На ваш взгляд, есть ли необходимость форсировать достижение этих целей?
— Что касается НАТО, такой необходимости, на мой взгляд, нет. Тем более что форсирование всЁ равно ничего не даст. Форсирование, говоря военным языком, сопряжено с большими потерями. Всякий плод должен созреть естественным путЁм. Войти же в Европейский Союз мы должны не в любом качестве, а как государство — полноправный участник, которому есть не только чему учиться, но и который имеет что предложить.
— В последние годы назвать дружественными российско-украинские отношения можно с большой натяжкой. Как вы считаете, каковы истинные причины охлаждения между руководством двух братских стран?
— Взаимные амбиции. Взаимное нежелание понимать и принимать простую истину: для любого вашего соседа, для любого партнЁра существуют и всегда будут существовать только его собственные национальные интересы. Отсюда, из непонимания и неприятия этой истины, проистекают комплексы: у нас — подростковые, у России — великовозрастные, великодержавные.
— Вы достигли вершины власти, вершины успеха, вершины карьеры. Вы счастливый человек? Какая из вершин для вас была самой трудной, а какая — наиболее желанной?
— «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещЁ не бывал… » Но самой трудной и самой желанной была первая по времени цель. О ней я уже говорил. Закончить университет. Очное отделение. Это было очень трудно. Жизнь впроголодь, необходимость подрабатывать, а предметы — труднее предметов не бывает: высшая математика, проклятый сопромат, «начерталка», физика, химия, спецпредметы — то же конструирование.
— Многие хорошо знающие вас люди не раз убеждались в том, сколь преданы вы по жизни своей семье — Людмиле Николаевне, дочери Лене, внукам. Что для вас ваша семья? На сколько процентов успех ваших жизненных достижений — заслуга вашей семьи?
— На все сто.
— Конечно же, подводить жизненные итоги вам еще рано. И все-таки. Формат «юбилейного» интервью не позволяет нам избежать традиционного в таких случаях вопроса: а если бы все-таки судьба дала вам такой шанс, изменили бы вы что-то в своем прошлом?
— Ничего. Слава Богу, что такой возможности у человека нет. Нет соблазна реально отказаться от части самого себя, изменить не только себя, но и себе.
— С вами случались ситуации, которые принято называть мистическими? Когда неведомая вам сила приходила на помощь в непростые, памятные для вас моменты?
— Перед вами, слушайте, советский инженер. Какая, к шутам, мистика?! Хотя… Одна вещь иногда кажется мне настоящим чудом. Это то, что Украина выжила, выстояла и поднялась из руин начала 90-х годов прошлого века. Как человек, знающий всю правду о том, как это происходило, иногда говорю себе, что без Божьей помощи тут не обошлось.
574
Читайте нас в Facebook
