«Ребята, мы сейчас огонь на себя вызовем, так что особо не высовывайтесь»

«Нам поставили задачу — держать оборону кургана»

— Родион, в октябре 2014 года в интервью «Цензор.НЕТ» вы рассказали, что, будучи на Саур-Могиле, трижды «заказывали» артиллерию на себя. Что это была за ситуация?

— Да простая ситуация, хотя звучит, конечно, ужасно. Но давайте обо всем по порядку.

В победном штурме 7 августа я не участвовал. Там были, не считая ВСУ, в основном ребята из групп «Харьков» (командир Константин Вьюгин, позывной «Ровер») и «Крым» (командир Иса Акаев; крымчане отличились особо) нашей добровольческой роты, которая была прикреплена к штабу АТО. Потом они уехали на ротацию. На кургане остались только военные. Снова наша группа зашла туда 16 августа. Нам поставили задачу — держать оборону кургана.

18-го зашли те, кто должен был сменить нас. Мы с ними переночевали, разместили, показали, что и как, и где-то около полудня поехали в Петровское, чтобы два-три дня отдохнуть и снова вернуться.

Читайте также: Генерал Виктор Назаров: «Трагедия с малайзийским „Боингом“ спутала планы ВСУ»

РЕКЛАМА

— Наверное, в перспективе были планы дойти до границы?

— Честно говоря, был уверен, что свой день рождения, 22 сентября, буду встречать именно там. От Саур-Могилы до границы рукой подать — всего 10 километров. Однако оказалось, что ребята, которые нас сменили, вскоре вынуждены были покинуть курган. Едва они прибыли туда, сразу же получили ранение несколько бойцов, в том числе Ваня Журавлев (позывной «Охотник») и Темур Юлдашев (позывной «Тренер», мастер спорта международного класса по пауэрлифтингу из Луганска; погиб 26 августа 2014 года. — Авт.). Темур участвовал в штурме, потом уехал и вернулся, чтобы сменить нас. Мы были с ним знакомы буквально неделю-две. Встретились на Саур-Могиле, пожали друг другу руки. «Привет». — «Привет».

— Вы одним из первых сообщили о той трагедии. «Погиб Иван Журавлев. Один из тех трех героев, кто снял флаг „ДНР“ с горсовета Славянска и поднял над ним украинский. Вместе с ним был убит и Темур Юлдашев. Ваня был тяжело контужен, Темур ранен. К ним на „коробочке“ прорвались спецы. Взяли раненых и повезли в медпункт. Не довезли… Спаслись пару спецов, с ранениями вышедшие из окружения. Остальных террористы попросту добили».

— Нам в штабе сообщили об этом так. Темур получил тяжелое ранение. Вскоре появилась информация, что он может быть жив. Вроде бы кто-то его видел в плену. Мы очень долго надеялись. Тело же никто не видел.

Потом Журавлев (он с «Тренером» в той самой машине был, остался жив, попал в плен) рассказывал, что в Донецке его какой-то конвоир допрашивал: «А кто там с вами был на Саур-Могиле? Такой здоровый, мощный мужик. Я в него очередь выпустил, а он стоял…» Возможно, это была бравада или попытка вытянуть какую-то информацию на допросе. Самого момента убийства «Тренера» Ваня не видел. Слышал только выстрелы. Да и никто не видел, кроме убийцы. Так что надежда оставалась очень долго. До результатов анализа ДНК…

Раненых вывозили ребята из 3-го полка. На Саур-Могилу они проскочили очень дерзко — напрямую через Петровское, которое мы уже тогда оставили. Боевики растерялись: кто это поехал? что это было? Парни забрали раненых и решили вернуться по такой же схеме. Почти вышло. Но на выезде из села, где идет небольшой вираж, им банально не повезло. По дороге спускался БТР боевиков.

Чтобы не врезаться в него, машина с ранеными ушла в кювет и перевернулась. Насколько известно, расстреляли всех раненых, кто был в кузове, кроме Журавлева. Его не добили, потому что у него обнаружили удостоверение снайпера Нацгвардии. Какой-то боевик решил выслужиться — взял в плен аж целого снайпера.

Читайте также: Станислав Асеев: «Опыт пребывания в „Изоляции“ у боевиков учит, что сломать можно абсолютно любого»

— Саур-Могилу обстреливали с трех сторон — с российской территории, из Снежного и Тореза. Где вы прятались?

— Спасибо сепарам — вырыли хорошие блиндажи прямо под парапетом. Хотя там гранит, очень сложно что-то раскопать, но они смогли. Мы там и находились.

— Говорят, боевики скрывались в немецких дотах? Это байка?

— Не знаю, о каких дотах речь. Там был какой-то дот. Я обошел несколько раз вокруг него, чтобы найти вход, но он был завален. А потайных ходов мы не нашли. Думаю, что их там нет.

«У меня с собой была полуторалитровая бутылка воды. И все»

— Возвращаюсь к вопросу о том, почему вы вызывали огонь на себя.

— Да как бы обычная история для таких случаев. Изначально «Сумрак» (Герой Украины генерал Гордийчук, в настоящее время начальник военного лицея имени Богуна. — Авт.) разместил одну группу в здании разрушенного музея, что у подножия кургана. Рядом еще стояли бутафорские танки. «Сумрак» там выставил «секрет» — если враг пойдет, чтобы мы первыми его встретили. 17-го был бой. На нас ломанулись человек 20−30 сепаров, несколько тут же полегло, а у нас все целы, только два легкораненых.

Приехало подкрепление из Петровского. «Сумрак» приказал эвакуировать раненых, остальным подняться на курган. И вот из одиннадцати только двое поднялись. Остальные свалили вместе с ранеными. Потом, правда, выдавали себя за героев, мол, все было не так. Бог им судья.

И вот мы сидим и видим, что внизу скапливаются сепары. А у нас вроде как боезапас есть, но на случай затяжного штурма его не хватило бы. Тем более после предыдущего многочасового боя в «секрете». И вот «Сумрак» подошел к нам: «Парни, мы сейчас огонь на себя вызовем, так что особо не высовывайтесь». — «Да без проблем». Наша реакция была достаточно странной. Там же цивильные в основном были. У многих это первый бой, первые дни на войне. Фразу «вызываю огонь на себя» разве что в фильмах слышали. И тут это происходит с тобой. Сначала был такой не то чтобы даже страх, а больше коктейль из адреналина и любопытства. А потом уже сидели и хихикали.

Почему вызывали огонь трижды? Потому что парень, который принимал от «Сумрака» координаты, все-таки побоялся крыть по нам и дал с серьезным упреждением. Сумрак ему всыпал: «Але, ты куда стреляешь? Я же тебе координаты дал». Тот стрельнул еще раз, уже чуть ближе, но все равно не туда, куда «Сумрак» заказывал. Так что это не было буквально — вот я стою на этой точке и давай стреляй прямо в меня. Мы же понимали, что он бьет не по нашим окопам, а по склону горы, поэтому осколки особо к нам и не летели бы. После второго залпа вылезли посмотреть, что и как. В третий раз он уже положил снаряды близко. В общем, посмотрели «кино».

Этим поступком «Сумрак» дал понять сепарам, что он человек серьезный. Они послание поняли правильно: до конца ротации больше не приходили нас штурмовать.

— Как там обстояло дело с водой и едой?

— В Петровском нормально. А на Саур-Могиле у меня с собой была полуторалитровая бутылка воды. И все. Сербал понемногу.

Что касается еды, нам условно повезло. Еще до нас во время обстрела снаряд попал в импровизированный склад. Консервы и галетное печенье валялись на земле. Берешь, разворачиваешь целлофан и ешь. «Свинина тушкована з перловкою» — это такая отвратительная субстанция. Когда открываешь консервы, кажется, что там личинки в мясе. Но ничего, ели.

Мы не знали, что будет дальше. Готовили себя к тому, что может быть марш-бросок на 30−40 километров и вот там нужна будет какая-то еда. Но марш-бросок выпал ребятам, которые нас сменили. У них были сложности и с водой, и с едой — ели подножный корм.

«Что за бред? Куда я попал? Мне это все кажется?»

— Вы активный участник Революции достоинства. В какой момент поняли, что грядет что-то еще более страшное?

— Не знаю, может быть, момент шока был бы немного ярче, если бы не было расстрела Небесной сотни. Хочу заметить, что даже после этих рек крови, как ни странно, люди и дальше продолжали строить баррикады, никто не отступал и не сдавался.

После бегства Януковича выпросил командировку в Харьков. Я тогда работал на канале «Бизнес», он принадлежал вроде Арбузову из Партии регионов, но у нас 90 процентов сотрудников ходили на Майдан. В Харькове пробыл недолго. Что-то мне подсказало, что надо ехать в Крым.

Читайте также: «Весной 2014-го мы были готовы полностью зачистить Донецк»

Спросил водителя и оператора (боевые ребята!), не против ли они сгонять в Крым. Сказал: «Едем за свой счет, руководство не отпускает, зато наснимаем классных материалов». Они моментально согласились. Ехали изначально в Ялту — поступила информация, что санаторий «Ялта» захватили российские военные без опознавательных знаков. Был уверен, что найду их.

По пути попросил свернуть в Симферополь. Наверное, мы были первыми журналистами, которые увидели, как россияне захватывают админздания. Подъехали к Верховному Совету где-то в три ночи, а там уже все обвешано триколорами и плакатами «Крым — это Россия». Тут же стояли якобы местные жители. Правда, с военной выправкой. Их охраняла украинская на тот момент милиция. Я подошел и спросил: «Вам не кажется, что тут что-то не так? Вон флаг российский висит». Мне ответили: «А что тут такого? Люди мирно выражают свою позицию. Имеют право».

А в Ялте мы уже засняли этих «зеленых человечков». Они и не скрывались. Но на мои вопросы ничего не отвечали. Затем мы помчались в Севастополь. Там было полно баррикад. Какой-то человек, выдававший себя за местного (на самом деле из Питера, я потом нашел, как его зовут), объяснил: «Мы ждем „Правый сектор“. Они едут резать русскоговорящих. Мы просто не хотим бардака и беспредела, как в Киеве».

Еще раз заехали в Симферополь, там как раз проходил митинг. Один персонаж со сцены громко призывал разоружать своих командиров в случае отказа переходить на сторону местного ополчения и расстреливать их на месте. Я слушал и думал: «Что за бред? Куда я попал? Мне это все кажется?» Стою с микрофоном, жду прямого включения в эфир и говорю оператору Леше Мацкевичу: «Ты тоже это слышишь?» Он в ответ машет головой. Просто дичь. Мне в наушник говорят из студии в Киеве: «Родион, пожалуйста, только не включайся на украинском, давай на русском».

Читайте также: Вице-адмирал Гайдук: «Преподаватель Академии Генштаба в 2008-м сказал: «Украине нужна маленькая война. Чтобы понять, кто мы такие»

В этот момент толпа начала бить западного журналиста, вроде поляка, и его оператора. Я подхожу к менту, показываю на это. А они стоят с казачком и ржут. Думаю, сейчас я сделаю тебя знаменитым. Пока ждал включения, из «захваченного» Верховного Совета вышла группа российского «Первого канала». Решил тоже туда пойти, но меня не пустила милиция. Прямо передо мной вышли российские пропагандисты, поблагодарили ментов. Включился в эфир и стал на украинском языке рассказывать: только что на наших глазах избили журналиста, тут вовсю звучат призывы к захватам и расстрелам, российские телевизионщики везде ходят беспрепятственно. Показал и этого милиционера, и еще двух его коллег, и казачка. Они растерялись, удивленно смотрят и только глазами хлопают. Вокруг меня, слыша украинскую речь, уже собралась местная «ватная» публика: «Кто вы такие? Откуда вы?» Мы поняли, что надо быстро закругляться, потому что сейчас начнется… Зашли в какое-то кафе, Леша отправил в Киев видео. И поехали. А на выезде из Крыма стояли бородатые кадыровцы с автоматами.

В эти дни начались сепаратистские митинги на Донбассе. Когда в Славянске дошло до боевых действий, мы стали помогать армии. Я занялся волонтерством сразу после Майдана — надо было поддержать харьковскую, донецкую и луганскую самооборону. Мы собирали на Майдане оставшиеся щиты и каски и пытались туда отправлять.

То есть как-то все было плотно, одно событие за другим. Поскольку волонтерство плохо совмещалось с работой, пришлось бросить две из трех работ.

— Когда решили идти на войну?

— Постепенно стали появляться мысли о фронте. Окончательное решение принял на могиле Жени Войцеховского (позывной «Чех», погиб 7 июля 2014 года в Счастье. — Авт.). Мы были знакомы всего три недели. Но как-то сразу прикипели другу к другу. Если человек свой, то он свой.

Мы часто приезжали в Счастье. Позади 800 километров. Мой напарник Родион Григорян шел спать, а мы с Женей болтали всю ночь. Обо всем. «Что в Киеве говорят?» — «А что у вас?» Он не доверял комбату «Айдара» Мельничуку, просил узнать про него: «Какие-то странные вещи происходят. Нам запрещают сепаров допрашивать, запрещают их ловить».

И вот только мы вернулись из очередной поездки, звонит Родион: «Женю убили». Я прямо завис. У меня был шок. Как это? Я только что его видел…

К слову, после этого ни на фронте, ни во время волонтерских поездок я больше ни с кем близко не знакомился. Чтобы потом не было так больно, как после гибели Жени.

В общем, набрал Костю Вьюгина, с которым делал материал во время первой поездки в Славянск на блокпосту 3-А. Как раз попал в момент передышки между обстрелами, и Костя разрешил пострелять из его боевого автомата. Я это делал впервые в жизни. Так получилось, что 19 из 20 патронов положил в цель. Он сказал: «Такие бойцы нам нужны». Когда я позвонил и спросил: «Ты говорил, что такие бойцы вам нужны? Я готов», — он ответил: «С удовольствием возьму, приезжай». Костя тоже доброволец, тоже прошел Майдан. Потом он организовал нашу добровольческую роту и стал ее командиром, причем очень хорошим.

Где-то в середине лета я начал собирать документы.

«Ты должен четко представить, что произойдет с твоими близкими, если тебя убьют или покалечат»

— Как ваши близкие отреагировали на это?

— С пониманием, вообще никаких проблем не возникло. Мама сказала: «Сынок, я тобой горжусь». Я в принципе не сторонник того, что все обязаны бежать на фронт. Каждый должен делать свое дело. Когда ты отправляешься на войну, главное — ответить себе на вопрос: не будешь ли ты там обузой? Желательно аргументированно.

— Вы же в армии не служили?

— У меня «белый билет». Причем не купленный. В нашем добровольческом подразделении около 80 процентов было «белобилетников», в том числе и тех, кто в свое время все «порешал», чтобы не идти в армию. Поэтому я сторонник легализации откупа от службы, хотя военкомам это точно не понравится.

Мы добровольцы. Нас никто не гнал на фронт. Мы сами ходили и просили, чтобы нас взяли. То есть нет прямой связи между тем, что ты служил в армии — значит ты мужчина, и между тем, что только тот, кто служил, потом пойдет добровольно защищать Родину. Мы тому живой пример.

— И вот вы после мирной жизни оказались в аду…

— После того, как ты убедительно ответил себе на вопрос, будешь или не будешь там обузой, ты должен четко представить, что произойдет с твоими близкими, если тебя убьют или покалечат, как будешь себя вести, если возьмут в плен. На эти вопросы надо пытаться ответить честно. Это занимает некоторое время. Затем ты идешь или не идешь на фронт.

Читайте также: «Подключали провода к глазам, зубам, гениталиям, на морозе голого обливали водой»: разведчик о пытках боевиков «ЛНР»

Что касается адаптации к военным условиям, то даже те, кто добровольно пошел на войну, бывает, в первый критический момент «ловят клин». У нас тоже были такие случаи. Человека парализует страх, он не может ничего делать. Вот стрелять надо, а он просто замороженный.

Скажу еще об одном важном моменте. Вот вы всю жизнь учитесь, воспитываете в себе какие-то качества, развиваетесь. А теперь представьте, что должны сделать очень большой откат в своем развитии к какому-то первобытному состоянию, когда все сводится к очень элементарным вещам, начиная с гигиены. Вот это первобытное звериное естество упрощает пребывание там. Регресс не так уж сложен. А вот вернуть потом все человеческое затруднительно, мне кажется.

Мне было проще. Я не употребляю алкоголь. Сразу поехал в другой город, который люблю, там походил и как-то переключился. Еще немного отвлекся на лечение, поскольку после Саур-Могилы пришлось лечить бурсит — воспаление локтевого сустава, очень неприятная штука. Вернулся в подразделение в сентябре, как раз было перемирие после первого «Минска» (первые Минские договоренности были подписаны 5 сентября 2014 года. — Авт.). Кстати, после «Минска» в военкоматах исчезли очереди добровольцев. До этого они были огромными.

— Еще в интервью «Цензору» вы сказали: «Кому жить на войне — это вопрос сантиметров».

— Думаю, все понимают, о чем речь. В самом начале боя на Саур-Могиле пуля попала в пламегаситель моего автомата. С него срикошетила в подоконник, на котором автомат стоял, и улетела мимо. Костя сказал мне потом, что это был так называемый утюг (это когда пуля летит плашмя). Если бы та пуля угодила в лицо или шею, была бы совсем другая история.

Во время штурма 7 августа случился один эпизод. Боец заскакивал в подвальное окно музея, находившегося у подножия кургана. Его втаскивали за руки. И вдруг раздались выстрелы из его автомата — он не поставил оружие на предохранитель. В итоге один парень был ранен в колено, а два других едва не лишились гениталий. Так что часто между жизнью и смертью реально несколько сантиметров. Где-то осколок рядом пролетел, где-то пуля. Таких примеров очень много.

«Каждый из нас знает, куда выдвигаться, если что-то начнется»

— Были случаи, запомнившиеся, как говорится, навсегда?

— Одно из очень серьезных потрясений — убийство «Эндрю» (руководитель одной из мобильных групп по борьбе с контрабандой в зоне АТО Андрей Галущенко был убит 2 сентября 2015 года неподалеку от Счастья. — Авт.).

Поразило даже не то, что его убили (все, кто были в мобильных группах, осознавали, что такое может случиться), а реакция военного сообщества, которое прекрасно понимало если не кто это сделал, то кто причастен к этому. Тем не менее с пеной у рта их защищали: «Я с ними знаком, они не могли такое сделать». Любой спор всегда скатывался в этакую религиозную плоскость — верю или не верю, какие факты ни приводи. «Как можно обвинять этого славного полковника? Он же герой, мы такие про него сюжеты делали. Он не может быть плохим». Хотя все указывает на него. В результате расследование закончилось сами знаете чем. Свалили все на дохлого сепара, и все довольны, всех все устраивает.

— Кто этот полковник?

— Экс-комбриг 92-й бригады Николюк (позывной «Ветер»). Убийство «Эндрю» произошло на территории, которую на тот момент контролировала его бригада. Это был главный подозреваемый. Потому что он угрожал «Эндрю». «Эндрю» говорил Лере Бурлаковой, что, если с ним что-то случится, то это будет Николюк. Есть запись. К тому же машину «Эндрю» обстреляли за пару дней до убийства. Буквально в полусотне метров от штаба Николюка.

Очень много знакомых Николюка рассказывали, что он и не скрывал, что «контрабасит». Скажу больше. Сводные мобильные группы по борьбе с контрабандой были созданы из-за двух комбригов — «Ветра» и «Кометы». Потому что было очень много информации об их деятельности и жалоб именно на них. Жаловались и их подчиненные, и ребята из других подразделений, с которыми на этой почве даже вооруженные столкновения случались, причем с «двухсотыми».

Я с июля 2015 года 11 месяцев провел в этих мобильных группах, насмотрелся там на многих офицеров, которые «контрабасили».

— Почему не удержали Саур-Могилу?

— 20 августа наша группа была разделена на две части: мы с полковником Альбертом Митрошкиным в Петровском, остальные с Гордийчуком на Саур-Могиле. Пришел приказ отойти из Петровского. В официальных материалах, которые позже опубликовало Министерство обороны, сказано, что 24 августа сектор «Д» (это было восемь опорных пунктов между Снежным, Саур-Могилой и границей. — Авт.) прекратил свое существование. Где-то не было патронов, где-то — снарядов у артиллерии, где-то поломки, где-то бегство, еще что-то. А один батальон территориальной обороны (его потом расформировали) вообще снялся с блокпоста в Амвросиевке и убыл.

Читайте также: Виктор Муженко: «Никто не представляет до конца, как все было в 2014 году»

Из тех, кто дезертировал, пытались сделать козлов отпущения. На самом деле сектор «Д» пал потому, что подкрепление не пришло, никакого подвоза боеприпасов не было. Группировка, которая находилась в том аппендиксе на Саур-Могиле, по сути оказалась представлена сама себе. До 20 августа она еще не была окружена. Но не было ни свежих сил, ни патронов, никто на помощь по «дороге жизни» не шел.

Спустя максимум час после нашего ухода из Петровского туда зашли сепары. Одним из последних село покинул медик 53-й бригады Назарий Гордыняк, очень героический человек. Он многих прямо там штопал…

А «Сумрак» с пацанами остался на кургане. Им пообещали, что придет подкрепление и их оттуда вытянут. К 23 августа стало понятно, что никто не придет. Уже практически полное окружение. Они получили приказ и тоже отошли оттуда. Потому что отпала необходимость удерживать Саур-Могилу. Можно было, конечно, упереться и умереть за те камни. Но какой в этом смысл? Впрочем, об этом лучше спросить у командования, они больше знают о ситуации, что сложилась. Мы солдаты, мы видим из своих окопов, не больше.

Знаете, я очень часто вспоминаю Саур-Могилу. Там звездное небо такое красивое, Торез и Снежное как на ладони…

В завершение скажу следующее. Считаю, что война с россиянами у нас длится уже примерно 400 лет и постоянно случаются какие-то обострения. И так будет до развала одной из стран.

Читайте также: Роман Цимбалюк: «Кремлевская пропаганда внушает людям, что в отношениях с Украиной Россия — пострадавшая сторона»

— Этой весной пришлось попереживать из-за стягивания российских войск к нашей границе.

— Я не переживал вообще, был уверен, что ничего не будет — они тупо играли мускулами. Однако скажу, что за эти годы было пару моментов, когда, скажем так, действительно могло что-то начаться. Мы сразу же вышли на связь друг с другом: «Что делаем?» — «Если что, встречаемся там-то и там-то». Каждый из нас знает, куда выдвигаться. Думаю, примерно так же и другие.

3910

Читайте нас в Facebook