Комбат "Крыма" Иса Акаев: "Когда бежали к вершине Саур-Могилы, по нам снизу начали стрелять... "правосеки"
Саур-Могила находится в Шахтерском районе Донецкой области. Это стратегическая высота (278 метров), откуда просматривается территория в радиусе 30—40 километров, так что можно прекрасно контролировать большой участок границы с Россией, а в хорошую погоду видно Азовское море, что в 75 километрах к югу (это фактически выход к морю).
В этих местах летом 1943 года в течение полутора месяцев шли кровавые затяжные бои. По словам очевидцев, танки пробуксовывали на… телах. Останки погибших солдат находят по сей день.
В сентябре 1967 года на кургане возвели 36-метровый обелиск, у подножия которого установили девятиметровую фигуру советского солдата. К комплексу вела широкая лестница, по ее бокам — четыре огромных многофигурных пилона, а с левой стороны надпись: «Берегите, берегите, берегите мир!»
В День Победы и в День освобождения Донбасса к мемориалу съезжались ветераны со всех уголков Союза, молодожены и выпускники школ возлагали цветы, туда обязательно привозили иностранные делегации. Так могло продолжаться не один десяток лет…
В июле-августе 2014-го украинские военные и добровольцы сражались за эту высоту с пророссийскими террористами. О победном штурме «ФАКТАМ» рассказал участник событий, комбат батальона «Крым» Иса Акаев.
— Иса, до 7 августа наши бойцы не раз безуспешно пытались взять Саур-Могилу. Как удалось это сделать? Вы в качестве кого участвовали в штурме? Батальон «Крым» уже был создан?
— Батальона еще не было, туда отправилась группа моих земляков-добровольцев.
Сначала немного расскажу предысторию. В начале марта 2014 года я с другом приехал из Симферополя в Киев. Мы уже понимали, что все потеряли, и хотели с единомышленниками начинать партизанское движение в Крыму. Мустафа Джемилев отговорил: «Ребята, никуда не лезьте. У нас есть армия, есть СБУ. Все под контролем».
Встречался с тогдашним генпрокурором Яремой. Он сказал, что таких радикалов, как мы, вооружать нельзя: «Вы завтра против нас начнете воевать». Ответил ему, что если бы захотели, уже воевали бы, ничего не удержало бы, что мы неглупые люди (среди нас есть экономисты, инженеры, другие специалисты) и понимаем, что Крым — неотъемлемая часть Украины, что надо искать, что нас объединит, а не то, что разъединит. Бог в Священном Писании мусульман сказал: «Я вас создал разными народами, чтобы вы познавали друг друга».
В мае познакомился с военным аналитиком Алексеем Арестовичем. Он поддержал нашу идею создания батальона крымских татар или такого подразделения в одном из батальонов. Но, пока проходили организационные перипетии, многие ребята просто не дождались: кто-то вступил в «Правый сектор», кто-то — в другие формирования.
В июне мы начали тренироваться. Нас учили хорошие инструкторы. Потом уже мы помогали обучать других. Под Мариуполем участвовали в нескольких стычках с боевиками.
Когда я встретился с начальником разведки АТО генералом Гордийчуком (Герой Украины. — Авт.), то изложил ему концепцию создания мусульманского батальона. Игорю она понравилась: «Четкая идея!» Он один из немногих наших офицеров, которые учились на Западе, поэтому знает, что там аналогичные формирования эффективно работают. В будущем, после освобождения Крыма, мы с ним планировали создать там крымскотатарский корпус, чтобы впредь никто даже не помышлял об аннексии.
На Донбасс отправились девять моих земляков. В Краматорске познакомились со спецназовцами ГУР (Главное управление разведки. — Авт.), много тренировались.
Через неделю заместитель Гордийчука Альберт Митрошкин сказал: «Выбери шесть своих ребят. Выезжаем на боевое задание». — «У нас же нет оружия!» — «Все будет нормально».
В вертолет села наша группа, Митрошкин и генерал Назаркин с охраной из девяти человек. Нас высадили в сорока километрах от нужного места — боялись, что борт могут сбить. Залегли в лесополке (лесополосе. — Авт.). Спустя время за нами приехал БМП. Но я так и не смог понять, куда нас везут.
— Вам не говорили?
— Нет. Хотя, когда летели, видел вдалеке монумент на Саур-Могиле. Приехали в какое-то село. Командир подразделения ВСУ спросил: «Куда направляетесь?» Объяснили, что толком не знаем. «А чем отбиваться собираетесь?» Завел в подвал, показал кучу трофейного оружия: «Выбирайте. А на обратном пути здесь оставите».
Мы и спецназовцы из сопровождения Назаркина глубокой ночью заехали в лесополку. Фонарики включать запрещено. На ощупь нашли землянку. Как-то переспали. Утром проснулись от канонады. Опять выехали и долго блукали.
— Тогда же карт не было практически ни у кого.
— Ну да. Большая проблема. Вернулись в село, где были накануне. Часть группы пересела на БМП, часть — на грузовик. По дороге БМП сломалась. Добирались на грузовике.
В Петровском (село неподалеку от кургана. — Авт.) выпрыгиваю из машины, стоит Гордийчук: «Иса, надо взять вот эту высоту. Готов к штурму?» — «А для чего мы сюда приехали? Конечно, готов. Но ты мне хоть объясни, чтобы я понимал, где что». Дал полчаса, чтобы мы привели себя в порядок. Ведь ехали по полям, по пыльным дорогам. Жара стояла адская.
Потом подошел какой-то офицер: «Отбой, вы никуда не едете». Взяли вещи и пошли в местный клуб, там базировались ребята из других подразделений.
— Местные жители как реагировали на бойцов?
— Кроме ребятишек никого вообще не видел. Одни вояки там были. Вдоль улицы — БМП, БТРы, танки…
Только успели умыться, прибежал парень: «Гордей зовет». Пришли. Гордийчук: «Ты куда пропал? Тебе кроме меня никто не может приказы давать. Сейчас поедете на штурм».
Самый крайний дом в Петровском был штабом. За ним — пустырь и дорога на Саурку. На этом пустыре стоял большой длинномер с белым кузовом. «Лезьте туда, вам все по дороге объяснят». В кузове человек 12—15 разного возраста. Все молчали. Видно, что настрой серьезный.
Ребята мои спрашивают: «Что делать?» — «Просите Бога, чтобы укрепил, чтобы мы в бою вели себя как мужчины».
Не видели, куда везут: борта машины выше человеческого роста. Около двух-трех часов дня оказались у подножия кургана. Стоят «катюши», танки, артиллерия, машины времен Второй мировой войны. Фамилии погибших красноармейцев выбиты на мраморе…
— Все еще было более-менее целым?
— Да. Но стела вся в дырах, а от фигуры солдата одна нога осталась.
— Боевики наверху, а вы — как на ладони…
— Конечно. Сепары засели за парапетом.
— Это смотровая площадка комплекса.
— Их минометы стреляли по нам. А мы с «калашами»… Правда, наши БМП и танки периодически выезжали и стреляли в сторону кургана.
На штурм пошли 15 десантников 25-й бригады и мы вшестером. Прикрывала всех группа Максима Музыки («ФАКТЫ» писали о нем в прошлом году. — Авт.).
Все побежали со стороны, где пилоны, а мы в открытую — прямо по аллее. Добрались до верха. В этот момент ранило командира вэдэвэшников, еще одного бойца — легко в плечо, а третьему осколок попал в лицо, он умер на месте. Вэдэвэшники начали откатываться назад.
Мы тоже за ними спустились. Сидим под пилоном. А по нам гатят из всего подряд. Минут двадцать вообще высунуться не могли. Слышу разговор десантуры: «Попали в такое пекло. Давайте все оставим, а завтра еще раз пойдем». Говорю ребятам: «Хлопцы, мне пятьдесят лет. Взобраться третий раз сил уже не будет. Коль приехали, доведем дело до конца». На том и порешили.
Где-то около шести часов вечера закрепились наверху окончательно. Содрали «дээнэровскую» тряпку. Вэдэвэшники на торчащей арматуре от стелы повесили знамя своей бригады и наш украинский флаг.
Расскажу об очень смешном моменте. Когда мы практически были уже на вершине, по нам начали стрелять снизу. Но там же свои!
Оказалось — «правосеки». Они прибыли в Петровское. Им сказали: «Там хлопцы штурмуют Саур-Могилу, если хотите, помогите им». Они приехали, увидели, что наверху маячат люди, и открыли стрельбу.
— Да уж, обхохочешься.
— Они не предполагали, что штурм может завершиться так быстро.
— И что вы им сказали?
— Что не надо так делать (смеется).
— Местные жители рассказывали, что весь курган был усеян телами.
— Не знаю. Видели лишь несколько трупов.
— Россиян или «ополченцев»?
— Я лично держал в руках документы погибшего «ополченца» из батальона «Восток».
— Кого-то в плен взяли?
— Нет. Даже их раненых не было.
Мы предполагали, что сепаров засыпало щебнем в каком-то помещении внутри стелы.
— Там был музей боевой славы.
— Туда невозможно было попасть. Наверное, они туда залезли, и их там накрыло. Не видели, чтобы кто-то убежал.
— Говорят, боевики прятались в немецких дотах, оставшихся после Второй мировой.
— Не видел ни одного дота, честное слово. Самое хорошее укрепление там — бетонный водопроводный люк с чугунной крышкой. В таком люке — как у Христа за пазухой.
…Решили остаться ночевать на кургане. У нас выбора не было. Куда деваться? Машины-то все уехали.
— Почему?
— Артиллерия сепарская работала.
— Там же спрятаться негде.
— Копать ничего не пришлось (это практически невозможно — там ведь, по сути, скала), прятались в норах, которые от сепаров остались.
— А с водой и едой как?
— С собой почти ничего не брали. Штурмовали налегке. Но у сепаров на вершине были большие запасы. А в подвале кафе «Дубок» нашли сгущенку, тушенку, сигареты. Все российского производства.
В первую ночь более-менее поспали. А под утро они нам устроили хороший «праздник».
— Максим говорил, что лупили из трех точек — со стороны Тореза, Снежного и России.
— Сначала работал миномет, потом САУ, потом «Град», потом танки. После этого — два-три часа затишья. Такое повторялось каждую ночь.
На следующий день приехали отцы-командиры: «Вы герои. Молодцы, свою работу сделали».
После поздравлений стали собирать трофеи: оружие, боеприпасы, еду, питье.
— Много было?
— Больше чем достаточно. Сепаров вооружили очень хорошо. Мы взяли четыре АГС, одну систему «Партизан» (это такой ручной «Град» на треноге), два пулемета «Утес» на треногах, «калаши».
Ребята из 25-ки и мы отсидели там трое суток. Танкисты 51-й бригады нас всегда четко поддерживали. А в Мануйлово прямо под лесополкой стояли наши САУшки. Если что, сразу давали ответку. Мы корректировали их огонь.
Ночами видели, как заходят колонны из России: длинная «змея» ползла в один город, второй, третий (города Снежное, Шахтерск, Торез. — Авт.).
— А 24 августа Саур-Могила опять перешла к боевикам. Почему отдали?
— Не могу сказать. Наверное, потому что войска все отвели. Если бы нас не остановили, мы бы к границе вышли.
Но был приказ уехать. Гордийчук пообещал: «Будем продолжать то, о чем говорили. Надо ваше подразделение развивать». Позже его очень тяжело ранило под Иловайском, эту историю все знают. Он настоящий офицер.
Но мы все-таки создали батальон «Крым». В нашем подразделении были не только мусульмане, но и христиане. Кроме граждан Украины также представители Узбекистана, Таджикистана, России. Они отлично понимали, откуда угроза. Если Украина падет, судьба остальных — дело времени.
*Иса Акаев: «Если бы нас не остановили, мы бы к границе вышли» (на следующий день после победного штурма Саур-Могилы, крайний слева сидит — Иса Акаев)
Мы работали как диверсионно-разведывательные группы вместе с гуровским спецназом и с 73-м центром специальных операций — это наши «морские котики».
— В каком районе?
— Куда отправят. Базировались в Краматорске. Когда появился приказ о расформировании всех добробатов, не вошедших в состав ВСУ, «Крым» хотели раскидать по разным частям. Но нас это не устроило. Мы, согласно закону, сдали оружие на хранение и вышли из зоны АТО.
— Как вы попали на войну?
— Объясню свою мотивацию. Я родился и вырос в Самаркандской области. Туда в 1944 году выслали из Крыма моих родителей вместе с другими крымскими татарами. Фактически весь район.
Дома боялись говорить о депортации. В седьмом классе я отдыхал в лагере «Юный ленинец» под Евпаторией. Там от пионервожатой услышал, что такой национальности вообще нет. Вот тогда я впервые спросил у родителей, почему мы называемся крымскими татарами, а живем в Узбекистане. Начал интересоваться, кто мы такие, откуда, почему все так случилось.
В 1989—1990 годах мы, как и все, вернулись в Крым. Эти перипетии все знают.
— Радовались?
— Очень. Хотя, конечно, увидел на полуострове совсем не то, о чем рассказывала бабушка.
— Чем занимались в мирной жизни?
— Я окончил Самаркандский архитектурно-строительный институт. В 90-х пытался устроиться по специальности, но из-за национальности это было очень сложно сделать. Сначала занимался сельским хозяйством. Держал коров, овец. Потом, когда люди стали жить лучше, начался строительный бум. Собрал ребят, мы возводили фундаменты, штукатурили стены. Дальше хорошо пошла кровельная работа. Она мне как творческая была интересна.
— Если бы не «русский мир», спокойно жили бы.
— Однозначно. Мы вышли на другой уровень, стали развивать бизнес. Накануне событий получили металл из Турции. Мы его растаможили, а вывезти из евпаторийского порта не успели. Я и мои компаньоны потеряли на этом больше миллиона гривен.
— Когда уехали из Крыма?
— До «референдума». За мной организовали слежку, оказывали давление. Жил в Симферополе прямо напротив СБУ. Однажды утром увидел над зданием флаг России…
Когда все началось, понял, что нужно уезжать, потому что покоя мне не дадут. Если Россия придет, нас тут всех, как куропаток… Как-то после разговора с товарищем сказал жене: «Надо готовиться к отъезду». Она ответила: «Знаешь, я тебе рюкзак уже собрала».
Чуть позже вывезли семьи. Хотели осесть в Киеве или во Львове, в итоге остановились в Виннице.
Я же сейчас в Крыму в розыске. Ребята из СБУ скинули сообщение: «Поздравляем. Враг тебя оценил». Прохожу по статье 208 УК РФ «Организация незаконного вооруженного формирования и участие в нем».
— Предполагали, что события примут такой оборот?
— Что такой — нет. Но, знаете, крымчане, которых сейчас «ватой» называют, реально были настроены, что полуостров рано или поздно вернется к России. Крымским татарам долго припоминали, что на референдуме в 1991 году мы четко высказались за Крым в составе Украины.
Много было эксцессов. Меня всегда удивляло, что российские казаки, кадыровцы и прочие чувствовали себя у нас, как дома. Не раз видел, что граждане другой страны свободно ходили с оружием. Они решали любые проблемы. Такое ощущение, что Крым и Украина — два разных государства. Во многих вопросах были двойные стандарты.
Когда начался Майдан, несколько раз приезжал в Киев. Мой двоюродный брат говорил: «Это ерунда. Будет, как в Москве на Болотной: пенделя дадут и все разбегутся». Отвечал ему: «Не путай русских и украинцев. Это разные народы». Он потом признал, что я мудрее оказался.
— У нас нет рабской психологии.
— Это самое главное. Нам не нужен хороший царь, который о нас ноги вытирает. Не может быть дружбы между рабом и хозяином. Человек может быть рабом только Господа своего. Больше ничьим.
— Сейчас чем занимаетесь?
— Общественной работой. И готовлюсь к войне. Мы в любом случае должны вернуть то, что у нас попытались отнять.
Однажды журналисты в Турции (был там по делам) спросили: «Как вы видите свою дальнейшую судьбу?» Ответил: «Я ее не вижу. У нас одна задача — вернуть дом. Какой ценой, не знаю, но знаю одно — без боя нам его никто не отдаст».
— Ужас в том, что России ни Донбасс, ни Крым не нужны.
— Россияне воюют за Сталина, за Путина, за царя, еще за кого-то. Я же — за таких, как сам. По воле Божьей так получилось, что мой маленький народ оказался частью украинского народа. И я воюю за него. Мне все равно против кого воевать. Если эти люди пришли как гости, встретим их как гостей. Если как враги — будут врагами, даже если они говорят со мной на одном языке.
— У вас сколько детей?
— От первого брака две дочери, а во втором восемь — две девочки и шестеро сыновей.
— И кто ваших детей кормил бы, если, не дай Бог, что-то случилось?
— Жена сказала: «Твои сыновья будут гордиться, что у них такой отец». Хочу своим детям спокойно в глаза смотреть. Чтобы они не краснели за отца-предателя. Я верующий человек. Как вы считаете: Бог справедливый?
— Не знаю. Почему он войну допустил?
— Войну не Бог допускает, а люди. Зло не от Бога, а от нас. У нас в Священном Писании сказано: «Все благое от меня, все дурное — результат деяний ваших рук».
Мы через эти испытания должны пройти. Нам Господь дал свободу в 1991 году. Мы ее не оценили. Теперь, чтобы понять ее реальную цену, теряем лучших. Это жертвы за нашу свободу.
— Как вы сейчас живете?
— Нам очень помогли люди. Благодаря им я оттаял душой. В селе в пятидесяти километрах от Винницы закрылось отделение сельхозучилища, здание освободилось. Волонтеры помогли привести его в порядок. Сейчас там живут 32 семьи крымчан, не считая холостяков. Растут сто с лишним детей. Хотим создать интерактивную школу, чтобы дети учили крымскотатарский язык. Любой народ стоит на трех фундаментальных вещах: язык, культура и религия. Это идентифицирует его.
Конечно, нам тяжело. Говорю жене: «Думай о тех, кому хуже». В детстве запомнил одну фразу: «Мама тебе готовит еду, а у кого-то ни мамы, ни еды».
Я только сейчас стал понимать свою бабушку. Когда она рассказывала о Крыме, в ее глазах стояли слезы. У меня тоже ком в горле, когда говорю о доме, о родственниках и друзьях, о том, где я ходил и что видел. Вот такой сентиментальный стал.
— Слышала, что у вас и ваших побратимов нет статуса участников боевых действий.
— Мы вообще никто. Получается, нас на фронте не было. Сколько рассказов, телесюжетов о тех боях, но о нашем участии — ни слова. Не хочу это комментировать. Спасибо, что Максим нас упомянул в своей книге (речь о книге Максима Музыки и Андрея Пальваля «Саур-Могила. Военные дневники». — Авт.).
В завершение скажу следующее. Я такой же украинец, как и все остальные. Да, разговариваю на другом языке, у меня другая религия и культура, но это ни о чем не говорит. Я — часть коренного народа этой страны. Пусть она не полностью отстаивает мои интересы, но это моя страна, моя территория, моя земля. И я буду ее защищать. Может, даже лучше, чем любой другой. Мой народ уже потерял ее один раз.
Я воюю не потому, что мне нравится, а потому, что у меня есть определенные убеждения. Почему кто-то должен, не спрашивая меня, прийти ко мне домой и сказать: «Теперь ты будешь жить вот так и вот здесь»?
Раньше для меня украинский паспорт был просто удостоверением личности. А теперь, когда его достаю, мне не стыдно: я представитель страны, которая смогла дать жесткий отпор сильному противнику.
*Мустафа Джемилев и Иса Акаев: «У крымчан одна задача — вернуть дом»
Читайте нас в Facebook
