Андрей кончаловский: «мы с андреем тарковским клали на окно бинокль на восемь томов энциклопедии — и ждали, когда можно будет полюбоваться раздевающейся девушкой в доме напротив»
Андрей Кончаловский — классик не только отечественного, но и мирового кино. Он единственный из российских режиссеров, кто смог прочно утвердиться в Голливуде. Причем в то время, когда даже мечтать о «фабрике грез» было большим нахальством. Андрей Сергеевич уехал в США в 1980 году, и его уверенный успех там — уникальный пример покорения Америки. Ему писал сценарии Акира Куросава, продюсером был сам Фрэнсис Коппола, и за счастье почитали сниматься такие звезды, как Сильвестр Сталлоне, Изабелла Росселлини, Вупи Голдберг, Курт Рассел. Он осуществлял многомиллионные проекты и блистал в Каннах и Венеции. Его картины «Первый учитель», «История Аси Клячиной», «Дворянское гнездо», «Сибириада», снятые за границей «Любовники Марии», «Поезд-беглец», «Одиссея» стали своего рода сертификатом, подтверждающим звание классика. Хотя российские критики уже в пух и прах разнесли последнее творение Кончаловского — фильм «Глянец», где главную роль — простушки Гали — сыграла супруга Андрея Сергеевича, актриса Юлия Высоцкая, по совместительству еще и неплохой кулинар.
«Кино как искусство кончилось»
- Сталлоне хвастал, когда у вас снимался, что вы с ним понимали друг друга с полуслова, буквально как родственники. С чего бы это?
- Просто я хороший режиссер. А хороший режиссер должен понимать артиста. Необязательно отлично знать язык, надо чувствовать человека, считаться с его слабостями. Артист — довольно незащищенное существо, его надо любить и стараться понять, а не колотить. Хотя некоторым надо давать по голове, тогда они хорошо играют. Режиссер — это психолог. Хотя голливудские режиссеры не понимают ни в чем. Только в деньгах. Там никогда не видно, кто снял их картины. В Голливуде художников нет. Но есть настоящие профессионалы.
- Думаю, в любой культуре можно найти достоинства и недостатки.
- Если бы мы их нашли, не морочили бы себе голову. К сожалению, должны морочить, потому что вынуждены смотреть на Запад. А Запад ничего не понимает в нашей культуре, хотя им кажется, что они владеют истиной. Увы, нет. Поэтому нам надо перестать смотреть на Запад. В моем фильме «Курочка ряба» как раз об этом говорится. О христианской культуре, которая не терпит высовывающихся, богатых, преуспевающих: здесь их сразу пытаются уничтожить, потому что существует великое православное понятие «община». На вопрос: «Как дела?» у нас ответ: «Ничего». Это в том случае, если дела хорошо. Во-первых, люди у нас суеверны, а во-вторых, радоваться нельзя, потому что завидовать начнут. Поэтому богатеют у нас обычно в тишине, но как только беднеют — орут благим матом.
- Вы все эти основы ментальности ясно осознали, после того как сами пожили на Западе?
- Дело не в Западе, а в том, что я до сих пор учусь, читаю книги, которые меня интересуют, думаю и пытаюсь понять: почему так устроена жизнь. Думают многие, но у нас при этом на одного умного — тысяча дураков или необразованных. Или тех, кто считает, что они все знают. Наша драма в том, что очень часто нас жизнь живет, а не мы жизнью живем.
- Сегодня очевидно, что не режиссер главное лицо в кинематографе, а продюсер.
- Кино как искусство кончилось.
- Вы констатируете смерть?
- Но что же делать, если это так? Я имею в виду кино в том качестве, в каком оно существовало в 60-е годы. Изменилась публика, которая ходит в кино. Люди, смотревшие раньше Феллини, Бергмана и Антониони, теперь сидят дома. В кино бегают 14-15-летние подростки, которые ходят в «Макдональдс» и смотрят американские картины. Мы потеряли рынок, отдали наших зрителей американцам, а они образовали другие мозги и теперь их используют. В 60-70-е годы заметную часть публики составляли интеллектуалы. Но Голливуд ориентируется на более молодого зрителя, делая элементарно простые по своему содержанию фильмы. Кино как элитарное зрелище для думающей, читающей публики кончилось, осталось только коммерческое.
- И каково вам это переживать, ведь вся ваша жизнь связана с кино?
- Надо приспосабливаться к объективной реальности. Глупо бороться с ветряными мельницами. Если сейчас нет потребности в определенного рода кинематографе, то и нечего без толку страдать. Когда на кино был спрос, можно было создавать большие картины и зарабатывать на этом деньги. Сегодня такие фильмы не сделаешь, потому что они соберут мало народу. Значит, надо думать о том, как сделать недорогую картину. Можно сотрудничать с телевидением, где заниматься искусством дешевле. Нужно приспосабливаться к обстоятельствам. Смириться с тем, что отныне ты должен делить свои мысли с небольшим кругом людей, а поэтому делать фильмы с минимальным риском.
«Каждое утро я выпиваю три стакана свежего сока, а потом еще литр воды»
- Судя по вашим телепроектам, вы неплохо умеете приспосабливаться к обстоятельствам.
- Я считаю себя мыслящим человеком, а это сорт людей, которые приспосабливают к себе природу и приспосабливаются к ней сами. Сегодня время футбола, а не кино — все деньги там. А кинотеатры перешли в частные руки, и государство от этого проката получает фиг. Это не Германия и даже не Эстония, здесь налогов платить не будут, пока не дашь дубиной в лоб.
- Вы когда-то серьезно занимались йогой, что послужило поводом для этого?
- В разные периоды своей жизни я интересовался многими вещами. В том числе йогой, энергетическими способами внутренней силы, восточной философией. Постигая это все вместе, ты в результате приходишь к очень простым вещам. Древние китайцы говорили: все можно — только в меру. Нужна гармония во всем. Безусловно, важно, каким воздухом ты дышишь и какого качества воду пьешь. Если ты утоляешь жажду кока-колой, то долго не проживешь. Ну и физические упражнения абсолютно необходимы. Я с 30 лет каждый год устраивал себе разгрузочные дни, голодал по 16 дней. Сейчас утро начинаю с того, что выпиваю три стакана свежего сока: из свеклы, моркови и апельсинов. Меня научил этому знаменитый певец Брайан Адамс. А потом еще литр воды. В результате организм получает колоссальный заряд энергии — как внутренний душ. Когда меня спрашивают: «Ну и что, ты теперь чувствуешь себя лучше?», отвечаю: «Нет, я не чувствую себя хуже». Опять-таки, как говорят китайцы: надо умереть молодым, но постараться это сделать как можно позже.
- Андрей Сергеевич, а у вас сейчас есть человек, на которого вы бы смотрели снизу вверх?
- Конечно. Я не говорю о Рахманинове, Солженицыне, Бергмане. Я и на своего отца смотрю снизу вверх.
- А верно ли ощущение, что вы больше мамин сын?
- Видимо, да. Я, наверное, больше Кончаловский, чем Михалков. Но не могу сказать так однозначно, потому что сейчас очень близок с отцом. В свое время, когда мне было 20 лет, у меня были чрезвычайно близкие отношения с мамой. Но теперь это приобрело другое значение.
- В юности мы иногда совершаем поступки, которые в зрелом возрасте нам самим кажутся странными, вы так не думаете?
- Почему же? Я с этим совершенно согласен. Например, помню, как лет сорок назад мы с Андреем Тарковским клали на окно бинокль на восемь томов энциклопедии — и ждали, когда можно будет полюбоваться раздевающейся девушкой в доме напротив.
- Что для вас значит кровное родство?
- Это тоже связано с культурой. Есть культуры, в которых кровное родство стоит очень высоко, а есть такие, где оно распадается. Если говорить о семейных традициях, у нас семья древняя, и в ней есть определенные обязательства по отношению друг к другу, которые священны. Они важнее всего остального, даже закона. А значит, я могу нарушить закон во имя родственников. В этом смысле я коррумпированный человек (смеется). А вообще, я нормальный русский: не лишен чувства гражданственности, пойду на любое нарушение ради друга. И как вы хотите свободы в этой стране? Нельзя!
- Эти семейные законы как-то оглашались или подразумевались сами собой?
- Культура приходит с молоком матери. Как-то Луначарского спросили, сколько университетов надо окончить, чтобы стать интеллигентным человеком. Он сказал: «Три. Их должны окончить ваши родители, ваши деды и ваши прадеды». В данный момент я понимаю, что самое важное на свете для меня не успех, а семья. Есть счастливые люди, которым семья не нужна. Для меня она оказалась важнее, чем перспектива самого немыслимого успеха.
«Мой брат Никита Михалков больше артист, чем режиссер»
- А у вас с братом — знаменитым режиссером Никитой Михалковым — возникают разногласия?
- У Никиты образ романтика, но на деле он еще больший прагматик, чем я. Он и бизнесмен лучше. Никита Сергеевич скорее артист, чем режиссер, а я больше, наверное, учитель или философ. Я рациональный человек. Естественно, у нас с Никитой есть соперничество и внутренний напряженный диалог. Но мы не пытаемся друг друга перещеголять. Я очень люблю то, что он делает. Но мы очень разные люди по философии и по характеру.
- Какое из последних событий вашей жизни вас больше всего потрясло?
- Рождение сына Петра. Особенно, когда он заболел совсем маленьким, ему двух недель еще не было. Жена Юля поехала с ним в московскую больницу со всеми прелестями нашего быта — ржавой ванной и всем этим хозяйством. Но там врачи хорошие, замечательные специалисты. Просто одно с другим не состыковывается, как все в России.
- Детей надо наказывать в процессе воспитания?
- Конечно. Во-первых, ребенок всегда чувствует, когда его наказывают за дело. Во-вторых, понимает, что это делает любящий человек. А когда человек любит, от него можно принять многое, в том числе строгость, и простить даже жестокость. Поэтому надо уметь ребенка ограничивать, чтобы у него не терялся интерес к жизни. Иначе он падает и не поднимается.
- Вас в чем-то ограничивали?
- А как же! Война ограничила. В 1941-1943 годах у меня из игрушек была только деревянная сабля, которую выточил сторож. И мама меня наказывала и била. Но от мамы, которая так любит, подзатыльники получать не страшно. Слезы, конечно, были, но это нормально. Человек должен знать, что за провинность последует наказание.
324Читайте нас в Facebook
