В советском плену японские генералы ловили рыбу на берегу амура, загорали на пляже и посещали библиотеку
Вчера исполнилось 58 лет со времени окончания Второй мировой войны. Именно в этот день в 1945 году правительство милитаристской Японии подписало в Токийском заливе, на американском авианосце «Миссури» акт о безоговорочной капитуляции.
83-летний Навруз Магерамов из Ужгорода принимал непосредственное участие в войне СССР с Японией. А после ее завершения на протяжении двух лет был начальником лагеря для военнопленных генералов Квантунской армии в Хабаровске…
«Японцы сами создали для себя зоны, оградили их колючей проволокой и построили бараки»
-- В первых числах августа 1945 года, через три месяца после капитуляции фашистской Германии, -- рассказывает Навруз Магерамов, -- меня вместе с несколькими сотнями других офицеров, ожидавших в резерве назначения на новое место службы, без каких-либо объяснений и инструкций направили на Дальний Восток. В Новосибирске нашему поезду пришлось задержаться на три дня, чтобы пропустить эшелоны с военной техникой. Тогда мы поняли, что едем на войну. А девятого августа (в этот день американцы сбросили на Нагасаки атомную бомбу) я услышал из репродуктора голос министра иностранных дел СССР Молотова о том, что Советский Союз находится в состоянии войны с агрессивной Японией.
По прибытии во Владивосток меня назначили командиром батальона и перебросили в Маньчжурию, в Харбин. С начала провозглашения войны минуло несколько недель, однако никаких боевых действий здесь уже не было. Через несколько дней после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки японский император, поняв, что ему нечего противопоставить атомному оружию, приказал своей армии прекратить сопротивление. После этого нам с американцами осталось обезоружить и взять в плен вполне боеспособную Квантунскую армию, насчитывавшую полтора миллиона солдат и офицеров. Мирное население встретило Красную Армию не очень дружелюбно, иногда в наших солдат стреляли из-за угла (кстати, в Маньчжурии мы видели целые районы, заселенные белоэмигрантами из России, которые также встречали нас настороженно). Но разоружение армии противника закончилось для нас без видимых потерь, после чего на территории СССР, в Приморском и Хабаровском краях, оказалось около семисот тысяч пленных японцев.
Применение солдатам и младшим офицерам нашли очень быстро. Их расселили в больших военных палатках, затем заставили оградить местность колючей проволокой, создать зоны и построить бараки. После этого пленные стали работать на лесозаготовке и в каменоломнях, прокладывать в горах автомобильные и железные дороги. Другими словами японцы вручную обустраивали наш Дальний Восток.
Однако высший командный состав заставить работать в каменоломнях было нельзя. Ведь пленные генералы -- это верхушка японской аристократии. Поэтому из Москвы пришло указание создать для них специальный лагерь. А начальником этого лагеря назначили меня. Произошло это следующим образом. Как-то в середине сентября в час ночи меня подняли с кровати и приказали срочно явиться в областное управление НКГБ. Меня встретил полковник НКГБ (у него на правом рукаве кителя был герб СССР), на рабочем столе которого краем глаза я увидел свое личное дело. В первый момент я стал лихорадочно перебирать в памяти, за что мог провиниться. Однако полковник улыбнулся, пожал руку и пригласил присесть -- я понял, что все в порядке. «Командование рекомендует вашу кандидатуру в органы НКВД, -- начал разговор полковник. -- Как вы на это смотрите?» -- «Но в НКВД ведь сажают и судят, -- отвечаю, -- а я армейский офицер -- тактическая и огневая подготовка, наступление, окружение… » -- «У вас не совсем точное представление об НКВД, -- перебил меня полковник. -- Там не только сажают и судят. Почему бы вам, к примеру, не стать начальником лагеря для военнопленных японских генералов? Ваше командование дало вам подходящую характеристику -- не пьете, не курите, ведете себя интеллигентно. Можете взять себе в подчинение знакомых офицеров и через несколько дней приступайте к исполнению новых обязанностей. Устроите японцам быт, организуете досуг. »
«Самым сложным для японцев оказалось приспособиться к нашей кухне»
-- Так я стал начальником 45-го особого объекта, иными словами, лагеря для японских генералов, -- продолжает Навруз Магерамов. -- Впрочем, лагерем его можно было назвать лишь условно, ничего общего с колымскими лагерями для заключенных он не имел. Для генералов в Хабаровске отвели здания расположенных рядом педагогического и медицинского институтов, установили вокруг колышки с надписями «Запретная зона» (никакой ограды не было, не говоря уже о колючей проволоке или вышках с автоматчиками) и стали ожидать высокопоставленных пленных.
Японцев доставили в Хабаровск колонной «студебеккеров», которые СССР получил от США по ленд-лизу. В кабине с нашим водителем сидел генерал при полном параде -- с пистолетом и шашкой (у них шашки и шпоры носили даже пехотные генералы), в погонах и орденах. А в кузове -- багаж и два денщика. Один должен присматривать за одеждой, а второй -- готовить пищу. Всего в лагерь прибыли 280 генералов, среди которых около двадцати были китайцами по происхождению, также служившими в Квантунской армии. В отличие от японцев, погоны у них на мундире были нашиты поперек, а не вдоль плеча.
Каждому из генералов мы выделили отдельную комнату, в которой находилась кровать и самая необходимая мебель. Однако для денщиков, которых расселяли в больших общих комнатах, места все равно не хватило, поэтому половину из них по указанию начальства пришлось отправить в обычные лагеря на лесозаготовки. Генералы хоть и со скрипом вынуждены были примириться. Позже мы отправили в общие лагеря еще половину денщиков, так что под конец пребывания пленных на нашей территории двух генералов обслуживал один денщик.
Наверное, самым сложным для японцев в первые недели было приспособиться к нашей кухне. Сначала пленные наотрез отказывались есть наши каши и борщ. Они вообще не умели есть ложками. Пищу готовили денщики, причем довольно специфическую -- рис с приправами из лягушачьих лапок, какие-то кушанья из змей, привезенные в Хабаровск вместе с грузом, чумизу, похожую на нашу гречку, галян -- наподобие сухарей. К нам попал весь продовольственный запас Квантунской армии, поэтому японским рисом и сахаром питались и наши офицеры -- всем хватало. Однако после того, как большинство денщиков отправили в общие лагеря, генералам пришлось переходить на славянские яства. Мы организовали для них полевую кухню, в которой задействовали и японских поваров из числа денщиков. Помню, первый борщ получился у них с селедкой и густой, словно холодец, его невозможно было есть. Поэтому командовать на кухне мы оставили наших поваров.
За пленными присматривали всего двадцать охранников, однако, по большому счету, для них это был отдых, а не служба -- такие в лагере царили порядок и дисциплина. Время от времени я брал переводчика и прогуливался с каким-либо генералом. Мы много говорили на политические и военные темы, в частности, часто спорили с начальником генерального штаба Квантунской армии генерал-лейтенантом Маки о конфликте между СССР и Японией около озера Хасан в 1938 году. Позже о наших беседах меня подробно расспрашивали в областном НКВД.
Через три месяца из Москвы за подписью Молотова и Берии поступила новая команда -- изъять у пленных оружие, погоны и награды. Противиться этому японцы не могли, каждый молча попрощался с оружием и отдал его на хранение в НКВД. После закрытия лагеря все оружие генералам так же аккуратно вернули.
Распорядок у нас был самый обычный. В семь часов -- подъем и завтрак, в двенадцать -- обед, вечером -- ужин. Никаких предписаний от начальства относительно досуга японцев не поступало, поэтому все это время они были предоставлены сами себе. Некоторые, привезшие с собой телескопические, раскладывавшиеся до четырех метров удочки, попросили разрешения рыбачить -- лагерь был расположен на берегу Амура. Раздевшись до трусов, они целыми днями ловили рыбу и сушили улов на берегу. А другие просто загорали на пляже. Припоминаю, как начальник НКВД Хабаровского края несколько раз вызывал меня и выспрашивал, не планируют ли японцы устроить под видом рыбалки и отдыха побег в Маньчжурию.
«Советский сержант лишил жизни свою возлюбленную -- 16-летнюю японскую девушку, после чего застрелился сам»
-- Начальник генштаба Квантунской армии Маки как-то сказал мне, что в Хабаровской библиотеке должна быть интересная дореволюционная литература на английском языке, и попросил разрешения посещать читальный зал, -- продолжает Навруз Магерамов. -- Я не возражал. Пару раз в неделю несколько генералов в сопровождении вооруженного охранника (оружие носилось лишь для вида, применять его было запрещено) чинно отправлялись в библиотеку и, посидев там несколько часов, послушно возвращались назад. Так что относительно времяпрепровождения у японцев, думаю, никаких жалоб быть не могло.
Однако в плену они не только отдыхали. Время от времени в лагерь приезжала черная «эмка». Сотрудники НКГБ брали у меня под расписку одного из генералов, отвозили на допрос, а вечером привозили назад. С допросов в лагерь не вернулись лишь шестеро человек, в том числе генерал Маки. Позже я встретил их фамилии в материалах Нюрнбергского процесса. Всех шестерых судили как военных преступников…
За время моей службы в лагере не произошло ни одного эксцесса. За исключением, пожалуй, одного случая. Недалеко от нашего лагеря находилось общежитие какого-то училища, где содержали 150 пленных японских женщин (в основном, медсестер и санитарок, служивших в Квантунской армии). Если не ошибаюсь, они шили одежду для своих же пленных. Я попросил начальника областного НКВД выделить нескольких женщин стирать и убирать за моими охранниками, и он согласился.
Мне выделили двух совсем молоденьких девушек -- 16 и 17 лет. Каждое утро их под конвоем приводили в лагерь, а вечером отводили назад в общежитие. Вскоре одна из девушек сошлась с моим сержантом -- 19-летним Иваном Нефедовым из Рязани. Судя по всему, они полюбили друг друга, но любовь их закончилась трагически…
Как-то вечером звонит мне комендант общежития: случилось ЧП, старшую из девушек конвойный привел, а младшей нет. Я поднял по тревоге своих охранников, вижу, Нефедова тоже нет. Стали искать обоих. Дошли до котельной -- закрыто. Стучу в дверь: «Иван, ты здесь? Открывай!» В ответ тишина. «Немедленно отпусти девушку, -- приказываю строго. -- Она с тобой?» «Она здесь, -- слышится голос Нефедова, -- но я не открою, расстреляете».
Позже выяснилось, что Иван попросил своего напарника отвести старшую девушку в общежитие и пообещал догнать его по дороге с младшей. Таким образом он хотел уединиться на короткое время со своей любимой. Но время быстро прошло, и Нефедов, поняв, что девушки уже хватились, испугался последствий «самоволки». «Открывай, -- говорю ему мягко, -- никто тебя не будет расстреливать. Отпусти девушку». «Нет, -- послышалось из котельной, -- все равно расстреляете». Поняв, что Нефедов не собирается открывать, я приказал готовиться к штурму. В это время в котельной прозвучали два выстрела. Когда мы взломали дверь, Нефедов и японская медсестра были мертвы. Сержант застрелил сначала девушку, а потом себя. Японцы потом долго расспрашивали, что за выстрелы были в лагере, но мне как-то удалось выкрутиться и не открыть им правду.
Лагерь наш, согласно договоренностям, достигнутым на Ялтинской конференции, просуществовал два года. А в сентябре 1947 года из Москвы поступила директива посадить пленных на поезд, в купейные вагоны международного класса, и отправить во Владивосток, а затем в порт Находка. Здесь генералов ожидал американский крейсер, который должен был доставить их в Японию. Перед посадкой на корабль кто-то из американцев спросил бывших пленных: «Как с вами обращались «советы», не издевались?» «Они хитрые, -- ответил один из генералов. -- Поставили над нами начальником грузина, -- хотя на самом деле я азербайджанец, смеется Навруз Магерамов, -- он не курит, не пьет, не матерится. Так что ничего плохого о нем сказать мы не можем. Одно неудобство -- никак не могли привыкнуть к борщу… »
Читайте нас в Facebook
