Врач-психиатр приговорен к 14 годам лишения свободы за то, что… Взорвал нарколога той же поликлиники во время приема пациентов
В кабинете нарколога Центральной районной больницы поселка Тельманово (Донецкая область) раздался взрыв. Спустя два часа врач скончался. Расследованием преступления немедленно занялись сотрудники прокуратуры.
«Мой кабинет находился рядом с кабинетом погибшего, у которого, как выяснилось, был повод быть недовольным мной. Я оказался самым удобным объектом для обвинения по делу о громком убийстве. То, что у меня не было ни малейшего повода убивать коллегу, к тому же онкологического больного -- для прокуратуры не имело значения. В результате за то, чего не совершал, я получил 14 лет лишения свободы в колонии усиленного режима», -- такое письмо пришло в редакцию из Холодногорской исправительной колонии N18, от бывшего врача-психиатра Николая Охранова.
Еще через пару месяцев мы получили письмо от сотрудников и пациентов Тельмановской Центральной районной больницы (ЦРБ): «Мы знаем Николая Васильевича более 20 лет как честного, принципиального человека и хорошего специалиста. Обращаемся к редакции с просьбой провести частное журналистское расследование, так как у нас нет уверенности в объективности следствия. Слишком уж много в этом деле темных пятен… »
Наш корреспондент выехал в Донецк, где в архиве апелляционного суда хранится уголовное дело Николая Охранова, а затем -- в Тельманово, где пять лет назад разыгралась трагедия.
«Рана на животе у врача была такой, что внутренние органы брюшной полости выпали наружу»
Утром 6 октября 1997 года в поликлинике ЦРБ поселка Тельманово Донецкой области начался обычный рабочий день. Врачи, принимавшие в первую смену, разошлись по кабинетам, руководство отправилось на «пятиминутку» к главврачу. Пациенты заняли «места ожидания» в коридорах. И вдруг в 8 часов 20 минут больничную суету потряс грохот взрыва. Рвануло в кабинете нарколога.
Больные, ожидавшие своей очереди в фойе напротив кабинетов нарколога и психиатра, увидели, как дверь одного из кабинетов открылась, и Виктор Моисеевич Болилый -- так звали 51-летнего нарколога -- вышел, придерживая рукой живот. Он был весь в крови. Сделав несколько шагов, мужчина рухнул на пол. На крики пациентов сбежалась почти вся поликлиника.
Пострадавшего на носилках срочно доставили в хирургию. Заведующий хирургическим отделением Александр Тюленев потом рассказывал, что ширина раны на животе была такой, что внутренние органы брюшной полости выпали наружу. Перед началом операции Тюленев успел спросить находящегося в сознании больного, что же произошло в его кабинете. Побелевшими губами Виктор Болилый прошептал: «Не знаю, возможно, взорвалась кислота. Печет в животе, делайте что-нибудь!»
Однако усилия врачей ни к чему не привели. Тело несчастного было буквально изрезано осколками битого стекла, гвоздями, деревянными щепками. В печени нашли даже обрывки бумаги, попавшие туда во время взрыва. Травмы оказались несовместимы с жизнью. Через два с половиной часа нарколог скончался на операционном столе.
То, что нарколог в момент взрыва находился в своем кабинете один, можно считать случайностью
Тем временем в поликлинике уже работали сотрудники районной прокуратуры. При осмотре места происшествия среди разбросанных взрывом медицинских карточек и рецептурных бланков на полу кабинета нашли несколько десятков погнутых гвоздей, болтов, осколки зеленого бутылочного стекла. На стенах и на полу алели кровавые пятна. Оконное стекло вылетело наружу, разбившись вдребезги. Буквально на куски разорвало и выбросило во двор деревянную этажерку-картотеку, стоящую на подоконнике. В двери, ведущей в маленький тамбур, общий для кабинетов нарколога и психиатра, зияла дыра, пробитая оторвавшейся столешницей. По оценке экспертов, мощность взрыва соответствовала 150--200 граммам тротила. За секунду до трагедии врач-нарколог сидел на своем рабочем месте, а «снаряд» (по заключению экспертизы -- самодельное неуправляемое взрывное устройство, находящееся в режиме ожидания и срабатывающее при сдвиге с места), был спрятан в ящике стола, под столешницей. ЧП произошло во время приема, когда в кабинет врача в любой момент могли войти пациент либо медсестра. То, что доктор находился в своем кабинете один, можно считать случайностью.
-- Утром я заглянул в кабинет Виктора Моисеевича, чтобы обсудить с ним планы на предстоящий день, -- вспоминает события пятилетней давности стоматолог Николай Раевский. (Именно он последним видел коллегу целым и невредимым. -- Авт. ). -- В поликлинике должна была собраться призывная комиссия, и мы оба принимали участие в ее работе. Болилый предложил мне перекурить, хотел уже доставать из ящика стола массивную стеклянную пепельницу. Но я отказался -- только что курили на крыльце. Как выяснилось позже, этим я спас себе жизнь! Посидев минут пять, я пошел к себе. Но не успел пройти и тридцати метров по коридору, как услышал взрыв. Видимо, коллега все-таки решил покурить один и потянулся за пепельницей…
В момент взрыва в соседнем кабинете, через стенку, находились врач-психиатр Николай Охранов и медсестра Татьяна Гаврюк.
-- Раздался грохот, со стены и потолка посыпалась штукатурка, -- рассказывает Татьяна. -- Испугавшись, что сейчас завалится стена, я опрометью выскочила из кабинета. За ручку своей двери держался Виктор Моисеевич, весь в крови.
Естественно, одной из первых правоохранители стали рассматривать версию умышленного убийства. Допрошенная через несколько часов после трагедии Валентина Ивановна Болилая заявила, что недругов у мужа не было. Враждовал он только с психиатром Охрановым. «Тот лечил людей от алкоголизма, а муж считал, что он не имеет права этого делать», -- сообщила вдова.
По горячим следам подозреваемый был задержан. В его доме и гараже тут же провели обыск. Самого закрыли в РОВД. Допросили сотрудников. Но все медики утверждали, что знать ничего не знают о неприязненных отношениях между коллегами. Никогда, мол, они не ссорились, не ругались. Результаты экспертизы тоже оказались прозаическими: изъятый в гараже у Охранова подозрительный порошок не являлся взрывчаткой, а непонятные железки, найденные на полках, не имели никакого отношения к огнестрельному оружию. 53-летнего психиатра отпустили на волю, так как «его причастность к убийству не подтвердилась».
Психиатр был мастером на все руки
Однако через пять дней Николая Охранова снова арестовали. Оказалось, что одна из пружинок, найденных в его гараже, практически идентична обнаруженной в смертоносном взрывном устройстве в кабинете Болилого. А в связке из полусотни (!) ключей, изъятых из того же гаража, один подходит к двери кабинета нарколога.
Следствие тянулось полгода. Содержащийся под стражей психиатр упорно не желал признаваться в убийстве. Про пружинку твердил, что ее могли подкинуть во время обыска. Но в ходе расследования выяснилось, что Николай Охранов вполне был способен изготовить взрывное устройство. Руки у врача были золотые. Он прекрасно разбирался в электротехнике, физике, механике. Дом, который он в течение двадцати лет строил сам, поражал гостей чудесами: собственноручно сконструированным грузовым лифтом, кованой оградой, каминами, бассейном, обшитой деревом сауной и даже… краниками с питьевой водой, подведенной к каждой кровати!
Возможность незаметно подложить взрывное устройство в кабинет нарколога у Охранова тоже была: субботним утром 4 октября, когда психиатр принимал пациентов, а нарколог в эти часы в поликлинике отсутствовал. В обвинительном заключении так и сказано: «В отсутствие Болилого, воспользовавшись его ключом от замка входной двери, установил под крышку письменного стола изготовленное им взрывное устройство и оставил его в режиме ожидания». Дальнейшее поведение преступника (если Охранов действительно является таковым) должно свидетельствовать о его железных нервах. Вечером он праздновал свой день рождения в кругу друзей -- жарил на вертеле поросенка, накрывал на стол, угощал гостей, танцевал. Воскресенье вместе с женой провел в хозяйственных хлопотах. А в понедельник с утра отправился в поликлинику -- согласно утверждениям обвинителя, хладнокровно поджидать, когда же грянет взрыв в соседнем кабинете.
Так что теоретически умелец-психиатр вполне мог оказаться убийцей.
«Имея любимую работу, молодую жену и просторный дом, он вряд ли стал бы всем этим рисковать»
Когда я приехала в Тельманово, то первым делом попросила сотрудников ЦРБ описать человека, оказавшегося главным персонажем этой истории.
-- Николай -- настоящий мужчина, умевший принимать решения и добиваться своего, -- рассказывает врач-гинеколог Валентина Охранова, первая жена. -- У его родителей было десятеро детей. Отец погиб в самом конце войны, и матери одной приходилось нелегко. Чтобы поддержать братьев и сестер, Николай после школы пошел работать молотобойцем, затем выучился на кузнеца. Во время службы в армии решил, что обязательно должен стать врачом. В Тельманово мы попали по распределению. К сожалению, мы с Николаем разные люди. Я очень много времени проводила на работе, принимая по 20--30 больных за смену. А муж этого не одобрял. Он возился с детьми, увлекался строительством дома, занимался плаванием и горнолыжным спортом. Постепенно мы отдалялись друг от друга и, прожив вместе двадцать лет, разошлись. Но несмотря на мою нынешнюю неприязнь к нему, я не верю, что он мог это сделать. Он очень любил жизнь, а в последние годы у него было все, что только можно пожелать: интересная работа, положение в обществе, молодая жена, просторный дом. Я не верю, что он, умный, здравомыслящий человек, мог пойти на преступление, рискуя всего лишиться.
-- Николай Васильевич Охранов -- большой законник, -- считает заведующая поликлиникой Екатерина Зураба. -- Вот пример. У нас в районе жила уборщица, которая имела обыкновение писать жалобы в Москву, прямо в ЦК -- о том, что в школе полы моют холодной водой, а нужно горячей, что галстуки пионерам повязывают немытыми руками. Письма с просьбой разобраться в ситуации из ЦК направлялись в наш райком партии. Ну кому такое поведение понравится? Оттуда звонили и просили ее освидетельствовать как психбольную. Но Николай Васильевич наотрез отказывался это сделать. Он говорил, что, согласно букве закона, не имеет права освидетельствовать человека против его воли. А она ложиться в больницу не хотела -- и на этом разговор заканчивался. Поэтому я не могу поверить, чтобы он сам пошел на нарушение закона. Но факт свершился -- человек мертв! Кто мог это сделать? Может, у Болилого имелись враги среди пациентов, наркоманов или алкоголиков… Он был довольно скрытным.
Остальные сотрудники больницы, с которыми мне довелось общаться, также говорили о своем недоверии к следствию и суду, «усадившим Николая Васильевича за решетку». Единственным человеком в ЦРБ, который не сомневается в правоте следствия, оказался стоматолог Николай Раевский:
-- Следователь показал мне, в каком направлении летела взорвавшаяся крышка стола. Если бы я не покинул вовремя кресло, столешница снесла бы мне голову! Я до сих пор не могу прийти в себя от полученного тогда шока. Я только не понимаю: если Болилого убил Охранов, то зачем ТАК?
Скорее, у Болилого были причины недолюбливать Охранова, а не наоборот
Итак, теоретически психиатр Николай Васильевич Охранов мог оказаться убийцей. А вот был ли он им на самом деле?
Для того чтобы решиться на убийство коллеги, да еще таким способом: во время приема, когда в кабинет в любой момент могли зайти посторонние люди, к тому же рискуя собственной жизнью (в момент взрыва Охранов находился в соседнем кабинете, в трех метрах от эпицентра), наверное, нужны были какие-то очень веские причины. Любой уважающий себя следователь хочет докопаться до мотивов преступления…
И докопался. Из приговора: «Охранов принимал больных, которых лечил врач-нарколог этой же поликлиники Болилый. Об этом Болилый информировал администрацию. На этой почве возник конфликт, который перерос у Охранова в личную неприязнь, и он решил убить Болилого». Сначала допрошенные по горячим следам сотрудники поликлиники уверяли, что никаких конфликтов между психиатром и наркологом не замечали. Их кабинеты находились рядом, они вместе отмечали праздники и дни рождения (последнее коллективное мероприятие состоялось за два дня до взрыва, Охранов отмечал свой день рождения в кругу коллег), советовались по хозяйственным поводам -- оба любили мастерить. Потом вспомнили, что в последнее время действительно были какие-то разногласия на профессиональной почве.
Суть конфликта заключалась в следующем. Охранов принимал наркологических больных, что вызывало раздражение его коллеги. Последний инцидент был связан с публикацией в районной газете благодарственного письма от запойного алкоголика, которого Охранов (а не Болилый) вылечил с помощью нескольких гипнотических сеансов.
-- Виктор Моисеевич тогда был раздосадован, -- вспомнила заведующая поликлиникой. -- Сказал мне: «Ну кто его хвалит, алкоголики да психбольные!». Я еще ответила: какой бы больной ни сказал доброе слово о докторе, все равно приятно. Заменяли друг друга они на законных основаниях, это было оговорено в приказе по лечебному учреждению. Тем более что нарколог часто болел. За год до случившегося он перенес операцию по поводу рака горла, прошел курс химиотерапии. Незадолго до трагедии ему продлили инвалидность на три года. У нас все врачи знали о болезни Виктора Моисеевича. Да он и не скрывал.
-- Каждый пациент выбирает доктора, которому больше доверяет, -- рассказала Татьяна Гаврюк, медсестра наркологического и психиатрического кабинетов. -- Нужно сказать, что больные чаще шли к Николаю Васильевичу. У него был больше стаж работы по специальности. А может, он был доброжелательнее… Пациенты его любили. И в газету писали часто. Конечно, Виктору Моисеевичу это не нравилось, он как-то с пренебрежением об этом отзывался.
Уже после трагедии стало известно, что Болилый даже приходил со скандалом в редакцию газеты, хотел уличить журналистов в том, что они делают Охранову рекламу по его просьбе. Но газетчикам удалось доказать, что и больные, и благодарственные письма существовали на самом деле.
Вот такой повод для убийства. Лично мне он показался недостаточным для криминальных разборок. А судя по вышеперечисленным свидетельствам, создается впечатление, что причины недовольства были у Болилого, а не наоборот.
В поликлинике один ключ подходит ко всем кабинетам
Подробно ознакомившись с материалами уголовного дела, я согласилась с сотрудниками ЦРБ, что в нем, пожалуй, многовато «темных пятен». И нет ответов на вопросы, которые должны были возникать после результатов проводившихся следствием экспертиз.
Например, в результате одной из экспертиз появилось заключение, что взрывное устройство было запыжовано листом бумаги с почерком потерпевшего. Значит, Виктор Болилый вложил его туда своей рукой? Почему в последние минуты жизни нарколог упомянул о кислоте (соляная кислота, применяемая для некоторых анализов, хранилась в его кабинете)? Почему кабинет был, по всей видимости, заперт изнутри -- иначе легкую дверь, распахивающаюся от сквозняка, не пробило бы насквозь? Тут, по крайней мере, можно предположить, что Болилый сам сделал такое устройство для неизвестных целей, но по неосторожности неправильно им воспользовался. Или другой вариант: увидев в столе непонятный сверток, решил полюбопытствовать без свидетелей, что там внутри. К тому же нет гарантии, что главные улики по делу -- пружина и опилки, изъятые во время обыска из гаража Охранова, -- являются теми же самыми, которые направлялись на экспертизу.
-- Лично я не видела, как в гараже нашли стружки, болты и связку ключей, -- рассказывает понятая Галина Зарубина. -- Я увидела их только разложенными на столе. По-моему, в связке было не более двадцати ключей. Не помню, чтобы их складывали в пакет или опечатывали. Следователь хотел, чтобы я подписала протокол, в котором от моего имени было написано, что при мне нашли и пересчитали ключи и пружины. Я отказалась. Потом повторила и на суде: я не находилась в гараже во время обыска, поэтому не могу утверждать, что это именно те болтики и ключи.
-- При нас ничего не измеряли и не считали, -- подтвердил ее сосед Виктор Грибанов, также выступивший в роли понятого. -- На суде спрашивают: «Это те пружинки, что вы видели в гараже?» Да откуда я помню, те или нет? Я так и сказал -- врать не буду. Не знаю, принял ли суд мои слова во внимание.
А после разговора с сотрудниками выяснилось: для того чтобы проникнуть в кабинет любого врача, совершенно не нужен специально подобранный ключ.
-- В поликлинике один ключ подходит ко всем кабинетам, -- рассказывает медсестра Наталья Зарубина. -- Кстати, тем летом, перед взрывом, у нас прокатилась серия краж. Брали по мелочи: у кого расческу, у кого банку кофе. Но я хочу сказать, что пробраться в любой кабинет можно без проблем. И сейчас то же самое: кто хочет, тот и ходит. Совсем недавно у меня из кабинета взяли новенький тонометр, а на его место положили подержанный.
-- Да наши кабинеты и без ключа открыть легко! -- говорит Татьяна Гаврюк. -- Совсем недавно, когда нам понадобилось войти в кабинет нарколога (замок там висит тот же самый), мы его ножом открыли.
То есть, при желании в кабинет мог попасть ЛЮБОЙ ПОСТОРОННИЙ.
Проверять нужно было недовольных лечением наркоманов, бывших зеков
Давайте на секунду допустим, что произошла судебная ошибка. Психиатр Николай Васильевич Охранов осужден без вины, но факт остается фактом -- его коллега был зверски убит в своем кабинете. Кто мог это сделать?
-- Примерно за месяц до трагедии милиция проводила у нас в районе совместный «наркологический» рейд, -- поделилась своими соображениями медсестра Татьяна Гаврюк. -- У кого-то нашли маковую соломку, у кого-то коноплю, где-то накрыли притон инъекционных наркоманов. Их потом приводили на прием к наркологу. Публика та еще, среди них много бывших зеков. Я часто слышала из-за двери разговоры на повышенных тонах, раздраженные голоса пациентов. Вполне возможно, кто-то из них мог быть недовольным врачом, написавшим «не ту» справку. Вот кого надо было проверять в первую очередь…
-- Чуть больше года назад, 26 июня, в День борьбы с наркоманией, мне на подоконник подложили взрывчатку, -- рассказала, комментируя трагедию, случившуюся с коллегой, главный нарколог Донецкой области Елена Медведева. -- Я осталась жива только потому, что заскочила в кабинет на секунду взять какую-то папку. А когда устройство сработало, меня внутри уже не было. Разнесло половину кабинета. Потом оказалось, что это дело рук одного из моих пациентов.
-- Мне кажется, в случае с моим отцом милиция просто спешила закрыть громкое дело, -- сказал подвозивший меня на станцию Константин Охранов. -- Вместо того, чтобы искать среди сотен, работать с контингентом, следствие пошло по более легкому пути -- нашло виноватого рядом.
Без посещения тюрем и зон объективное освещение деятельности пенитенциарной системы невозможно
Логическим завершением работы над этим материалом была бы встреча с самим Николаем Охрановым. Однако возможности задать пару-тройку вопросов заключенному Холодногорской исправительной колонии у меня не оказалось. И вот почему.
Узнав от руководства Харьковского областного управления по вопросам исполнения наказаний, что «представителю центральной прессы» для встречи с заключенным необходимо получить разрешение главы Государственного Департамента, редакция «ФАКТОВ» направила на улицу Мельникова, 81 соответствующее письмо. На всякий случай мы отметили, что «заключенный Охранов претензий к условиям содержания не имеет».
Проведя несколько дней в командировке, я приехала в Харьков. Заместитель начальника областного управления Александр Дегтярь сказал, что уже имел предварительную беседу с Охрановым (так положено по инструкции, охраняющей права осужденных), и тот не возражает против встречи. А начальник управления генерал Владимир Бутенко заверил, что пенитенциарная система с каждым годом становится все более открытой для журналистов. «Мы -- за сотрудничество с прессой, даже если бы вы приехали по письму-жалобе!»
Оставалась только маленькая деталь -- разрешение из Департамента, которого все не было. Через два часа томительного ожидания -- отповедь по телефону: «Письменный ответ будет передан в редакцию». Пришлось вернуться в Киев несолоно хлебавши.
И вот на моем редакционном столе лежит письмо от исполняющего обязанности председателя Государственного Департамента Александра Пташинского. «Руководство Департамента считает недопустимой позицию пани М. Василь при подготовке публикаций, касающихся деятельности криминально-исполнительной системы. »
Бог мой, чем же я прогневила пенитенциарное начальство? В письме объяснялось. В статье «В ЛТП нас не лечат от алкоголизма, а используют как дешевую рабочую силу», напечатанной в «ФАКТАХ» 3 февраля 2001 года, «допущено перекручивание и тенденциозное освещение фактов». «Исковое заявление начальника Ирпенского лечебно-трудового профилактория Алексея Антонюка о возмещении морального ущерба находится на рассмотрении в Радянском районном суде».
«Учитывая вышеизложенное, -- заключал автор письма, -- считаем нецелесообразным дать согласие на посещение исправительной колонии именно пани Марией Василь».
Уважаемый господин Пташинский! Хотим прояснить некоторые детали, о которых идет речь в вашем письме. Судебное рассмотрение иска начальника ЛТП-66 к редакции «ФАКТОВ» уже полгода как оставлено без рассмотрения судом Радянского района. Причем сделано это по причине неявок истца, то есть господина Антонюка, в судебное заседание.
Напомним читателю, что в материале «ФАКТОВ» об ЛТП-66, упомянутом в письме генералом, главный акцент был сделан не на тяжелые условия быта админнаказанных, и даже не на то, что за труд на вредном производстве они получают считанные копейки. В публикации рассказывалось, как один из «пациентов профилактория», 47-летний бульдозерист, в осеннее время выводился на уличную работу, несмотря на его жалобы на плохое самочувствие и высокую температуру, и в результате за две недели скончался от банального воспаления легких.
Когда Радянский районный суд принял иск к рассмотрению, у Алексея Антонюка была возможность наказать газету за «прямой поклеп на врачей и сотрудников ЛТП», как он написал в исковом заявлении. Тем не менее он не воспользовался ею! То он сам, то его представители регулярно не являлись на судебные заседания -- потому что им НЕЧЕГО БЫЛО СКАЗАТЬ ПО КОНКРЕТНОМУ ДЕЛУ. Очень жаль, что господин Пташинский не удосужился узнать об исходе судебного дела, прежде чем обвинять журналиста в «перекручивании фактов».
В материале «В ЛТП нас не лечат от алкоголизма, а используют как дешевую рабочую силу», клеветы нет. Другое дело, что написанная там правда не всем понравилась. И теперь Департамент считает, что лучше «не пущать» в тюрьмы и колонии чересчур въедливых газетчиков. Причем это происходит не в первый раз. Этим летом мне не разрешили поговорить ни с одним из заключенных житомирской тюрьмы N8, хотя в моей сумке находились письма от арестантов, просивших о встрече с корреспондентом.
Таким образом, похоже на то, что руководство Департамента попросту преследует конкретных журналистов -- за критику. Тогда о какой открытости пенитенциарной системы может идти речь? Кстати, в Уголовном кодексе (на страже которого стоит Департамент) есть статья, как раз касающаяся случаев, когда государственный чиновник препятствует законной профессиональной деятельности журналиста (ст. 171 УК Украины)…
В заключительных строках письма господин Пташинский выражает надежду на взаимное сотрудничество и «объективное освещение деятельности криминально-исполнительной системы». Мы -- тоже за сотрудничество. Однако хотим напомнить, что без посещения тюрем и зон, а также без встреч журналистов с сотрудниками исправительных учреждений и заключенными «объективное освещение» деятельности пенитенциарной системы невозможно.
P. S. Когда материал был подготовлен к печати, в редакцию пришло очередное послание из Государственного Департамента по исполнению наказаний с просьбой «считать прошлое письмо недействительным». Ну что ж, в таком случае пусть считается недействительным и тот абзац, в котором говорится о преследовании журналиста за критику.
1228Читайте нас в Facebook
