Решив свести счеты с жизнью, 33-летний инвалид задумал заодно отправить на тот свет и своего отца
… Выйдя на рассвете из хаты, 79-летняя жительница Скадовска почувствовала резкий запах газа -- тянуло из-под двери летней кухоньки. Баба Катя всполошилась: накануне газовщики привезли новый баллон -- неужели всю ночь травило? Войти во времянку хозяйке не удалось, дверь была заперта изнутри. «Это еще что за чертовщина?» -- перекрестилась старушка и заторопилась в дом будить внука, 33-летнего инвалида. Жили они вдвоем на две небольшие пенсии, в основном ладили, хотя иногда и ссорились -- чего в семье не бывает…
Жили соседи душа в душу
Сережина кровать стояла уже по-солдатски заправленной. Куда это он в такую рань? Екатерина Пантелеевна не сразу сообразила, что внук забаррикадировался во времянке и открыл на газовой плите все четыре конфорки.
-- Не дури! -- умоляла старушка Сергея.
Но время шло, а переговоры результата не давали, и пожилая женщина решила «штурмовать» времянку. Позвала на помощь соседа, потом позвонила отцу Сергея, да еще велела, чтобы тот обязательно взял с собой друзей, которые приехали в Скадовск отдыхать и остановились у него.
Когда поднятые пенсионеркой по тревоге «спасатели» были в сборе, начался штурм. А через считанные минуты мощный поток пламени вырвался наружу. В восемь утра «скорая» доставила в местную больницу пять обгоревших пациентов.
-- Вот из этого дворика неделю назад выносили пострадавших, -- показывает мне дорогу молодая скадовчанка. -- Бабушку Катю и Сергея уже похоронили. Говорят, за телом их соседа дяди Бори сегодня родные в Херсон поехали, им не до вас. А кто еще здесь расскажет о том, что произошло? Все знают лишь, что Гаркуши и Тараны больше полувека жили не только окно в окно, крыльцо в крыльцо, но и душа в душу. Теперь, когда дядя Боря так нелепо погиб, многие сетуют: мол, зачем было ему вмешиваться? Ведь газом от соседей за версту разило! Должно было сработать элементарное чувство самосохранения. Но как было не пойти, когда бабушка Катя прибежала в слезах: «Беда, помоги!». Каждый бы на его месте заторопился.
Жена погибшего 50-летнего Бориса Гаркуши Любовь Андреевна, завидев у калитки незнакомых, подходит к нам и, услышав обрывок разговора, долго молча плачет.
-- Это еще счастье, что все заварилось с утра пораньше, когда спал наш сын Женя, -- вдруг говорит она. -- А то бы и он с отцом бросился на выручку соседям и сейчас во дворе стоял бы не один гроб.
«Я уверена: Сергей хотел отомстить отцу!»
-- Я во всем виню только одного Сережиного отца, -- после паузы продолжает Любовь Гаркуша. -- Жизнь этой семьи была ведь у нас как на ладони. У Сережки трудная судьба. Его родители недолго были вместе. Может, лет семь. Плод их плачевно закончившейся любви -- этот мальчик. Мать увезла его из Скадовска в Россию, на свою родину, совсем несмышленышем. Прошло лет десять, Сережина мама умерла, он стал разыскивать бабушку и вернулся сюда. Наверно, лет четырнадцать тогда ему исполнилось. С тех пор вдвоем они и жили. У Николая, Сережиного отца, уже была другая семья. Сергей -- инвалид второй группы, у него парализована нога. Так что бабушка Катя носила внука на руках в буквальном смысле слова, души в нем не чаяла. Пару лет назад Сережа поехал в Крым в санаторий подлечиться, а назад вернулся не один.
Мирослава, женщина из Западной Украины, тоже не отличалась здоровьем, да любовь ведь в медкарту не смотрит. Кажется, всем за соседским забором в одночасье стало хорошо, а лучше всех -- бабе Кате. Она не знала, куда посадить молодую хозяйку.
Нынешним летом к Мирославе, Сережиной жене, приехала погостить сестра. Домик Таранов у самого моря, купайся, загорай, сколько душа пожелает. Но вместо того, чтобы лежать на пляже, женщины занялись ремонтом. Выбелили, выкрасили хатку, перестирали все, шторы новые повесили.
-- Работящие сестры еще и присесть после трудов не успели, как тут гость на порог -- Сережин отец, -- продолжает свой рассказ Любовь Андреевна. -- Уж из-за чего там сыр-бор разгорелся, не знаю, но прибегает вдруг к нам Мирослава и спрашивает: «Можно у вас переночевать? Мы завтра с сестричкой уезжаем». Это позже я узнала, что Николай обозвал женщин бандеровками, а они обиды такой не простили. Сережа уговаривал жену, плакал, просил остаться: «Что с пьяного возьмешь? Плюнь, не стоит обращать внимания! Ведь не он, а я с бабушкой здесь хозяева». Да зря слова тратил. Конечно, если бы тетя Катя дома была, она не позволила бы женщинам уехать, но, как назло, та подалась к родственникам в село. Одним словом, Мирослава с сестрой купили билеты -- и были таковы.
Поспешный отъезд дорогого человека обернулся для Сергея одиночеством. Он не знал, что с этим делать. Бабушка Катя тоже опечалилась: Сережино счастье рассыпалось в одну секунду. Успевший уже потерять очень многое, ее внук не мог в этот раз привести в порядок голову и сердце -- запил, без дела слонялся по двору, сутками молчал, был угрюм. «Все вдребезги, мне уже наплевать» -- сказал однажды…
-- Наверное, Сергей решил одним махом прекратить и эту тоску, и саму жизнь, -- предполагает Любовь Гаркуша. -- Но я уверена и в другом: он решил не просто наложить на себя руки, а задумал месть. Хотел отца наказать. Почти битый час, Сергей хоть и не выходил из времянки, но ведь и спички в ход не пускал. Он наверняка ждал, когда появится отец. И вот только тогда случилось самое страшное.
После паузы Люба продолжает:
-- Хотя раны, полученные моим мужем при вспышке газа, были несовместимы с жизнью, о чем врачи сказали мне сразу, Борис еще жил пять дней. И все это время он был в сознании. Мне и в голову не пришло упрекнуть: мол, зачем пошел? Отношения у нас с соседями были такие, что, будь я тогда дома, а не в Одессе, я бы тоже пошла. Мы любили Екатерину Пантелеевну, помогали ей, поддерживали. Но я вот к чему веду -- Боря сам захотел мне все объяснить. Он говорил и будто оправдывался: дескать, не пренебрежение к опасности уложило его в реанимацию, вовсе нет. «Я до последней секунды был уверен, что Сергей не чиркнет спичкой, ведь здесь бабушка», -- объяснял мне. А уж мы знали, как Сережа любил бабулю. Но что-то в нем пересилило это чувство.
«Признаюсь: я погорячился, бросившись спасать сына»
С 58-летним Николаем Николаевичем, отцом Сергея, мы встретились в ожоговом отделении Херсонской областной клинической больницы -- у него поражены огнем 30 процентов кожных покровов.
-- Спасли меня штаны, -- сквозь боль пробует улыбнуться мой собеседник. Голова, лицо, спина у него сплошь в ранах, а бинты на губах не позволяют свободно разговаривать. -- Эти штаны сделаны из такой ткани, что под воздействием пламени она будто одеревенела и защитила нижнюю половину туловища. А огненный столб из времянки вырвался о-го-го какой! Метров пятнадцать, не меньше. Так полыхнуло!
Похоже, для Николая Николаевича мои ненароком сказанные слова о том, что молва в Скадовске в произошедшем винит именно его, -- полнейшая неожиданность.
-- Меня? -- недоуменно спрашивает собеседник. -- Кто это вам такую глупость сказал? Люба? Разве Сережа был на меня в обиде? Вот так новость! С такой садистской жестокостью обошелся сын с нами, а мы еще и виноваты! Ну да, по правде вам сказать, я там у мамы с месяц назад учинил небольшой скандал. Не со зла, поверьте. По глупости. На следующий день пришел -- и вдруг узнаю, что дамы-то на меня обиделись и уехали. Тут я давай у Сереги выяснять, что такого страшного наговорил им. Он отвечает: мол, я так Мирославе и объяснял -- батя завтра сам не вспомнит, что молол. А они ни в какую! Ну, я так думаю: особо и жалеть не о чем. В той невестке росточку всего ничего -- сантиметров семьдесят. Хотя не знаю, может, сын и переживал. Но мне ничего по этому поводу не говорил.
Прошу Николая Николаевича подробнее рассказать о том роковом дне -- ведь кроме него, вспомнить как разворачивались события 12 августа на подворье Таранов сейчас уже некому: еще одному их непосредственному участнику 50-летнему Валерию сейчас не до воспоминаний, -- врачи до сих пор борются за его жизнь.
-- Да что вспоминать? -- пожимает он окровавленным плечом. -- Утром прибежала моя соседка (у меня телефона нет) и говорит: «Звонила мама. Просит вместе с Валерой срочно идти к ней». Валера -- мой приятель, моряк из Херсона. Он приехал вместе с женой на недельку в Скадовск отдохнуть и остановился у меня. По правде сказать, они в тот день уже собирались домой возвращаться. Да если бы я мог предположить, что там стряслось, разве взял бы Валерия с собой? И сам бы, скорее всего, с места не сдвинулся. Есть спасатели, пожарные, милиция, газовая служба. Зачем мне было звонить? Ну ладно мне, а то -- «пусть обязательно возьмет Валеру». Старая женщина, что с нее возьмешь? Бедный мой приятель ни за что ни про что попал под чужую раздачу -- теперь у человека 80 процентов тяжелейших ожогов, еще неизвестно, спасут ли его. Зачем, объясните мне, Валеру-то было звать?
-- Вы пытались отговорить сына от опрометчивого шага? Какие слова в то утро нашли для него? Ведь они оказались последними.
-- Да какие слова! -- раздражается Николай Николаевич. -- До меня там уже было уговорщиков! Я действовал решительно. «Дайте мне топор! -- скомандовал. -- Попробуем подковырнуть дверь!». Но как только она стала поддаваться, он спичку-то и бросил. Помню ужас, боль. Хоть взрыва как такового не было, но горящую газовую струю сквозняком выбросило на улицу. Я успел заглянуть внутрь кухоньки и увидел: он там сидит весь черный, как головешка, одни глаза блестят, а на лице -- злая ехидная ухмылочка. Нехорошая. Я и сейчас ее вижу. Мне тогда показалось, что он мертв. Может, вы и правы -- он задумал все это, спланировал. Как по нотам разыграл. Одно меня больше всего возмущает: почему бабушку обрек на такую адскую боль, на такую тяжелую смерть? Она его больше жизни любила. Носилась с ним, как с писаной торбой. Слава Богу, хоть долго не мучилась -- умерла мама через сутки. Да и он дольше не пожил. Нас всех свезли тогда в Скадовскую районную больницу. Я был не в реанимации, сам не слышал, но мне рассказали потом, что Сергей не своим голосом орал: «Спасите меня!». Так чего он все-таки хотел? Жить? Умереть? Э-эх, бестолковый! Он, по правде сказать, таким уже из России вернулся. Курил в 15 лет, никого не слушал, я пробовал его исправить, но это уже было невозможно.
-- Дом наш сейчас под замком, -- вздыхает после долгой паузы Николай Николаевич. -- Не смогу там жить, придется продать. Гарь отмыть легко, а чем страшные воспоминания стереть из памяти?..
«Есть какая-то жуткая несправедливость в этой нелепой смерти… »
-- Когда Борис вспыхнул, как факел, он был в таком шоке, что до приезда «скорой» еще успел сбегать домой, разбудил сына и распорядился покормить кур, -- рассказывает Любовь Гаркуша. -- Представьте, Женя открывает глаза и видит склоненное над ним обугленное лицо. Он до сих пор не может прийти в себя, ни с кем не разговаривает уже который день. Боря в каком-то угаре был и по наивности считал, что он быстренько смотается в больницу, там ему окажут помощь, а через час будет уже дома. Так сыну и сказал: «Я одной ногой там, другой тут». Еще и в карету «скорой» самостоятельно сел…
-- Идемте покажу вам что-то, -- Люба берет меня под локоть и ведет к дому. -- В начале лета я повесила на входную дверь тюлевую занавеску от мух. Вот посмотрите: на ней с того утра остался черный сажевый отпечаток руки Бориса. И теперь, когда ветер качает тюль, мне все время кажется: это муж идет. Нет такой минуты, чтобы я его не ждала. Есть какая-то жуткая несправедливость в этой нелепой смерти. Мне, наверное, было бы не так больно, если бы он все же спас Сергея, а так… Знаете, до последней минуты Боря все спрашивал, как тетя Катя. Вначале они в палате реанимации здесь, в Скадовске, лежали втроем -- Борис, тетя Катя и Сережа. Когда соседка умерла, муж -- а он все время был в сознании -- тут же спросил у меня: «Где она?». Пришлось сочинять. Мы сказали, что бабушку забрала к себе в село выхаживать ее сестра. Поверил, бедненький, так и не узнал, что Екатерины Пантелеевны уже нет. Да и его через пару дней не стало…
-- Из пяти участников скадовской драмы Борис Гаркуша пострадал сильнее всех, -- говорит исполняющий обязанности заведующего ожоговым отделением Херсонской областной клинической больницы Валерий Долгих. -- У него было поражено 90 процентов тела, причем ожоги тяжелые третьей-четвертой степени. Кроме того, у всех пяти пострадавших оказались задеты огнем также и дыхательные пути. За исключением отца инициатора суицидной акции, все получили несовместимые с жизнью травмы. Однако родственники, а вместе с ними и мы, всегда надеются на чудо. Поэтому когда Гаркушу удалось вывести из состояния шока, мы перевезли его из Скадовска в нашу больницу. Здесь он через несколько дней и умер. Сейчас еще продолжается борьба за 52-летнего Валерия. У него обожжены 80 процентов кожных покровов. Мы надеемся выходить хоть этого больного.
Ждать, считать дни, поплакать, пока муж на минутку закрыл глаза -- этот путь Любовь Андреевна уже прошла. Когда в больничном коридоре она нечаянно сталкивалась с Николаем Николаевичем, он предусмотрительно переходил на другую сторону, чтобы не попадаться ей на глаза. Женщина упрямо считает: именно этот человек принес беду и ее семью.
-- В этом году мы бы с Борисом отметили тридцатилетие нашего первого свидания, -- сдавленным от слез тихим голосом говорит она. -- Муж обожал всяческие юбилеи, праздники, умел их устраивать и был душой любой компании. Брал в руки гитару, шутил, веселил друзей. За этот веселый нрав его весь городок обожал. Представьте, у нас с ним одних только крестников -- шестнадцать!
Любовь Андреевна выходит проводить меня, попутно показывая соседский палисадник, где разыгралась трагедия: листья на виноградных кустах скрючены огнем, а гроздья напоминают печеную картошку. Жуткая картина.
-- А знаете, видно, человек все же чувствует приближение рока, -- говорит мне на прощание собеседница. -- Накануне моей поездки в Одессу Борис вдруг предложил: «Давай я в этот раз съезжу за товаром». Он никогда за десять лет не проявлял подобной инициативы! Мне бы взять и согласиться! Неужели судьбу не обойти?..
Читайте нас в Facebook
