Чтобы сфотографироваться на паспорт, уволенный из армии в 1938 году как родственник врага народа будущий маршал советского союза иван баграмян одолжил пальто у жены, так как никакой гражданской одежды у него не было
Ивана Христофоровича Баграмяна называли «комсомольским маршалом» -- за то, что он долгое время руководил военно-патриотической игрой «Зарница». Он был почетным писателем, студентом, космонавтом, шахматистом, гражданином многих городов бывшего Советского Союза -- настолько всех подкупали обаяние и доброта этого человека в маршальских погонах. Но был в судьбе Ивана Христофоровича момент, когда блестящая карьера военного могла закончиться еще не начавшись -- в 1938 году его уволили из Рабоче-Крестьянской Красной Армии как родственника врага народа.
«Дедушку восстановили в армии по личному приказу наркома обороны Климента Ворошилова»
-- В одной из современных книг о советских полководцах Великой Отечественной войны я встретил любопытный факт: в 1938 году на взлете карьеры Иван Баграмян был уволен из армии?
-- Действительно, такой эпизод в судьбе дедушки имел место, но, как вы понимаете, в своих мемуарах он об этом никогда не рассказывал. Тогда об этом нельзя было говорить, -- вспоминает Карина Наджарова, внучка маршала, полковник российской армии. -- Только в узком семейном кругу дедушка поделился воспоминаниями о том, что произошло в тридцатые годы. Для него, воевавшего еще в Первую мировую, прошедшего гражданскую, одним из первых в армии окончившего с отличием в 1934 году военную Академию имени Фрунзе, а в 1937-м -- Академию Генерального штаба, увольнение было тяжелым ударом. Тогда ведь увольняли не так, как сейчас: никаких пособий или помощи в трудоустройстве. У дедушки даже не было гражданской одежды -- настолько скромно они с бабушкой жили. И когда надо было сделать фотографию для получения гражданского паспорта, дедушка взял демисезонное пальто бабушки, чтобы в нем сфотографироваться.
-- По какой причине Иван Христофорович был уволен из армии?
-- В 1937 году был репрессирован его брат, работавший в Баку в транспортной отрасли. И дедушка, как мог, пытался его защитить и оправдать. А через год он за это поплатился -- не увидел свою фамилию в списках выпускников Академии Генштаба, хотя экзамены сдал на «отлично». Вскоре его уволили из армии. Более полугода он прожил в нищете, так как не мог устроиться на работу, и в конце концов решился на отчаянный шаг. Вместе с одним полковником, тоже незаслуженно уволенным из армии, он пытался прорваться в Кремль на прием к наркому обороны Ворошилову. Но в аудиенции им отказали. В знак протеста они уселись у Спасской башни с намерением сидеть до тех пор, пока не получат пропуск в Кремль. И таки добились своего. На следующий день после встречи с Ворошиловым оба полковника были восстановлены в армии. Иван Баграмян получил должность преподавателя Академии Генштаба и проработал там два года. А в 1940 году он обратился с письмом к командующему Киевским Особым военным округом (КОВО) генералу армии Георгию Жукову, где писал: «Имею страстное желание возвратиться в строй. Согласен на любую должность». И Георгий Константинович, который давно был знаком с дедушкой, назначил его начальником оперативного отдела 12-й армии КОВО.
-- Иван Христофорович рано обзавелся семьей?
-- Это была настоящая любовная история, полная драматизма и романтики. Двадцатилетний Иван Баграмян влюбился в прекрасную девушку Тамару, мою бабушку. Но оказалось, что она уже была помолвлена с другим молодым человеком. А в горах законы -- вещь незыблемая, и влюбленным пришлось расстаться без каких-либо надежд на будущее. Однако брак Тамары Амаяковны был недолгим -- ее муж погиб на фронте. Когда дедушка узнал об этом и приехал в село к любимой, она была уже на последнем месяце беременности. Несмотря на это, они поженились, а родившегося вскоре сына, которого назвали Мовсесом, дедушка считал родным.
-- Поистине благородный поступок!
-- У них была такая романтическая любовь! Даже в старости дедушка и бабушка сохранили этот романтизм отношений. Я никогда не забуду, как дед, уходя на работу, оставлял для бабушки записки с признанием в любви. У нас до сих пор сохранилась их переписка в годы гражданской и Великой Отечественной войн. Читать спокойно эти письма невозможно, наворачиваются слезы. Трудно себе представить, что человек военный, суровый способен на такие тонкие чувства. Когда бабушки не стало (она долго и тяжело болела), дедушка, наверное, впервые в жизни, заплакал. Он был потрясен. Я помню, когда бабушка попала в больницу, меня отвезли на дачу, а он и мама все время оставались с ней. Через несколько дней дедушка приехал. Как только он вышел из машины, я поняла, что случилась беда. Дедушка был мрачен и угрюм. После этой утраты он очень изменился. Из нашей шумной московской квартиры он перебрался на дачу и прожил там до конца своих дней. Ему хотелось тишины, хотелось побыть в одиночестве. Хотя он необычайно радовался нашим приездам.
«Последние полотна, написанные сыном Ивана Христофоровича, погибли в Ленинакане во время землетрясения»
-- В семье знали, что первый сын Ивана Христофоровича ему не родной?
-- Это не скрывалось, но никто никогда не акцентировал на этом внимание. Сам дедушка очень любил Мовсеса, который действительно был личностью неординарной, талантливой и романтической. Во всех его школьных тетрадках было множество набросков -- и пейзажи, и портреты, и животные. После войны Мовсес, как и мечтал, стал художником. Он действительно был человеком не от мира сего: писал картины, но не продавал их, а дарил родным и знакомым. Мовсес обожал животных, и в его доме всегда было полно зверья -- кошки, собаки, какие-то птички. Соседи, зная об этом его пристрастии, часто подбрасывали под дверь его двухкомнатной квартиры бездомных кошек и собак.
Мовсес был пейзажистом и лишь изредка писал портреты. В 1980 году он написал портрет отца. Словно предчувствуя что-то, он взялся за эту работу. А через полгода Мовсес скоропостижно скончался. Тогда я второй раз в жизни увидела слезы в глазах дедушки. Вообще, и творческая судьба Мовсеса складывалась трагически. В 1970 году в его мастерской произошел пожар, и огонь уничтожил более трехсот его полотен. После смерти брата мама решила передать оставшиеся работы Мовсеса в дар Армении. Картины отправили в Ленинакан. Какое-то время полотна экспонировались в Центральном доме художника. Однако мы решили, что лучше, если его работы будут находиться в нескольких музеях республики. Пока утрясали организационные вопросы, наступил трагический 1988 год -- страшное землетрясение унесло жизни тысяч армян. В обрушившемся здании музея погибли и последние полотна Мовсеса.
-- Я слышал историю о том, что при штабе армии маршала Баграмяна был «сын полка» и именно Иван Христофорович оставил осиротевшего мальчика при себе?
-- Да, об этом эпизоде дедушка нам рассказывал. Это было в 1943 году, когда дедушка командовал 11-й гвардейской армией. В одной из деревень Калужской области солдаты нашли одиннадцатилетнего мальчика Афоню Фирсова, прятавшегося в доме. Привели в штаб к дедушке. Оказалось, что мальчишка только этого и ждал -- мечтал попасть в армию на фронт. Дедушке Афоня очень понравился, и он на время согласился оставить его при штабе. Мальчишка оказался очень трудолюбивым и ответственным -- все, что ему поручали, обязательно выполнял. Солдаты любили его и за танцы -- «цыганочку» и «барыню». Правда, по словам деда, это был весь репертуар Афони, и тогда он обучил его и лезгинке. Потом дедушка направил мальчика учиться в Калининское суворовское училище. Интересно, что после войны на Параде Победы участвовали и дедушка, и Афоня -- Иван Христофорович возглавлял сводный полк 1-го Прибалтийского фронта, Афоня Фирсов был в составе сводного полка лучших воспитанников суворовского училища. На параде они и встретились. Афоня Фирсов стал военным, дружил с нашей семьей и считал дедушку своим вторым отцом.
«На фронте солдаты называли маршала Баграмяна «батько»
-- Вообще, по словам бывших сослуживцев, в войсках, которыми командовал дедушка, его очень любили. Солдаты любя называли своего командира «батько». Об одном эпизоде рассказывал военный кинооператор, друг дедушки Баласян. Как-то он с группой операторов сидел в траншеях среди солдат. И вдруг среди бойцов пошел шепот: «Батько идет». Когда оператор спросил, кто это, солдаты страшно удивились, мол, что, не знаешь генерала армии Баграмяна. Когда дедушка подошел к бойцам, то увидел, что один из них, читавший письмо, очень мрачен. По словам Баласяна, Иван Христофорович взял письмо, прочитал его, и по выражению его лица окружающие поняли, что вести в письме печальные. Когда генерал спросил солдата, чем он может помочь, тот разволновался, покачал головой и, зарыдав, уткнулся ему в плечо. Дедушка успокоил бойца, записал фамилию, номер роты и приказал через какое-то время зайти в штаб. Как выяснилось, у солдата погибли родные, и дедушка лично отпустил его на несколько дней в отпуск, чтобы он смог побывать на могиле.
-- Ивану Христофоровичу приходилось попадать в критические ситуации, когда его жизнь висела на волоске?
-- Может, из-за скоромности дедушка об этом рассказывал очень мало, но один эпизод он все же описал в своих мемуарах. Дело было под Киевом, где он и встретил начало войны в должности заместителя начальника штаба Киевского Особого военного округа. После окружения наших войск дедушка с офицерами штаба и небольшой группой солдат прорывались к своим. Возле какого-то села они остановились. И вдруг прибежал порученец, доложив, что к селу подходят немцы, а наши солдаты, оборонявшие позиции, в панике отступают. Силами, которые имелись в распоряжении отступающей группы, где находился генерал Баграмян, остановить врага было практически невозможно. Но дед все же повел бойцов в атаку. Видя их отчаянный марш, из укрытий стали подниматься бойцы отступивших частей, и за считанные минуты отряд увеличился в несколько раз. И тут дедушка услышал крик: «Товарищи, с нами генерал! Вперед!» В общем, немцев они отбросили, а дедушка, слава Богу, остался жив.
Еще об одном эпизоде в конце войны, едва не стоившим дедушке жизни, рассказал нам генерал-полковник Хлебников, бывший командующий артиллерией 1-го Прибалтийского фронта. Как-то в машине Иван Баграмян с офицерами штаба возвращался на командный пункт фронта, находившийся за городом Елгава. При выезде из города их машина остановилась на КПП у шлагбаума. Там стоял солдат с забинтованной головой и перевязанной левой рукой. Увидев генералов в машине, он принялся торопливо поднимать правой рукой шлагбаум, который был сделан из толстого ствола березы. Как только машина тронулась вперед, веревка вырвалась из рук ослабевшего солдата и береза со всей силой обрушилась на машину и смяла крышу. Удар пришелся между передним и задним сиденьем, и только чудом никто не пострадал. Когда все немного успокоились, Иван Христофорович вышел из машины, подошел к перепуганному солдату, положил руку на плечо: «Ничего, товарищ, ничего. Все в порядке. »
Когда сели в машину и поехали дальше, Хлебников вспомнил Пушкина: «Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид… » В ответ дедушка сказал: «Воистину Пушкин -- энциклопедия: у него есть стихи, кажется, на все случаи жизни. »
«Однажды в Верховном Совете Латвии Иван Христофорович произнес речь по-армянски»
-- Все эти поступки характеризуют маршала Баграмяна как человека мягкого…
-- Я бы сказал, что дедушка был очень избирателен, рассудителен и справедлив, никогда не горячился и не позволял это другим, -- вспоминает внук маршала Баграмяна Иван Баграмян. -- Особенно тщательно он вникал в те вопросы, которые касались судеб людей. Очень показателен один эпизод. Однажды к нему на рассмотрение попало одно деликатное дело, дисциплинарное, как тогда называли. Какой-то майор ветеринарной службы Московского военного округа завел роман с женой прокурора города, где располагалась воинская часть. Каким-то образом прокурор об этом узнал и в пылу ревности решил свести счеты с любовником своей жены. Он обратился к начальнику ветеринарной службы Советской Армии, своему другу, генералу Пенионжко с официальным письмом, в котором обвинил майора во всех смертных грехах и потребовал сурово наказать обидчика. Генерал, чтобы не иметь лишних неприятностей (прокурор города все-таки лицо значимое), принял решение уволить майора из рядов Вооруженных Сил. Подготовил приказ и подал на подпись Ивану Христофоровичу, который тогда, в 1954 году, был заместителем Министра обороны. Увидев приказ, дедушка попросил генерала изложить суть дела. Когда выслушал пояснения, потребовал принести личное дело провинившегося майора и убедился, что послужной список его очень хороший, одни поощрения и положительные отзывы. «Вот, видите, все характеристики очень хорошие, а вы решили уволить человека из армии, -- обратился маршал к генералу ветеринарной службы. -- У вас найдется для него какая-нибудь должность, где-нибудь на Дальнем Востоке? Если да, то пошлите его туда, пусть дальневосточный ветерок проветрит ему мозги. »
Забавный случай произошел и в Латвии, где после войны дедушка командовал Прибалтийским военным округом. В 1946 году Ивана Христофоровича избрали в Верховный Совет Латвийской ССР. На первую в новом году сессию прибыл и дедушка. Но неожиданно председательствующий открыл заседание речью на латышском языке. Остальные тоже стали выступать по-латышски. Естественно, пмногие депутаты сессии были в недоумении, так как не все знали латышский. После третьего оратора слово попросил Иван Христофорович. Когда он взошел на трибуну, стал говорить по-армянски. После этого случая все заседания сессии стали проходить на русском языке, который понимали все присутствующие.
-- Как видно, мягкость характера не мешала маршалу Баграмяну быть принципиальным человеком?
-- Действительно, он никогда не изменял своим принципам и привычкам, -- говорит Карина Наджарова. -- У нас в семье существовало негласное правило -- не злоупотреблять фамилией. Сейчас многие удивляются, когда я говорю, что стать военным я решила сама. Скажу вам, что для него это было сюрпризом. Преемственность поколений в нашей семье получила неожиданное продолжение. И несмотря на то, что я была любимой внучкой, о помощи дедушки в моем продвижении по службе никогда и речи не было. Он, кстати, решил не приходить на мой выпускной вечер в институте, чтобы не привлекать лишнего внимания ни к себе, ни ко мне.
В этой связи вспоминается еще и история, связанная с моей мамой Маргаритой Ивановной. Дедушка хотел, чтобы его дочь стала врачом. А когда у нее появилось желание вступить в партию -- всецело это поддерживал. Мама выучилась на окулиста, какое-то время оперировала в Московской глазной больнице, а потом до конца жизни проработала окулистом в поликлинике. Но в партию ее так и не приняли! Она подавала заявление дважды, дважды ее экзаменовала приемная комиссия, и оба раза маму считали не достаточно готовой для поступления в ряды КПСС. То кандидатского стажа не хватало, то каких-то знаний. Так она и осталась беспартийной. И принадлежность к фамилии Баграмян никак не сыграла своей решающей роли. А дедушка принципиально не хотел вмешиваться.
«Каждый вечер дедушка назначал время завтрака»
-- Твердости и принципиальности Ивану Христофоровичу, как я понял, было не занимать?
-- Дедушка часто рассказывал, как весной 1974 года в Париже был продемонстрирован советский фильм «Огненная дуга», посвященный Курской битве. Фильм вызвал настоящий ажиотаж, и французы решили организовать диспут. На встречу пригласили делегацию западногерманских историков во главе с немецким исследователем Клинком, написавшим очень тенденциозную монографию об операции «Цитадель». С советской стороны приехала группа военных, непосредственных участников тех событий, во главе с маршалом Баграмяном.
По словам дедушки, немцы всеми правдами и неправдами пытались приуменьшить значение советской победы под Курском. Состоялась принципиальная дискуссия, и победителям было несложно доказать свою правоту. Разгорелся такой горячий спор, что французские телевизионщики, бастовавшие по какой-то причине в это время, прервали акцию и вместо записи, отменив текущие передачи, пустили репортаж диспута в прямом эфире.
-- Ваш дед и в быту был таким же педантичным и пунктуальным или же давал себе послабление?
-- Он никогда не позволял себе расслабиться. Как-то, уже после смерти бабушки, когда дедушка жил на даче, произошел занимательный случай. Он должен был ехать в Москву на какое-то мероприятие на служебной машине. Приготовился, ждет, а машины все нет и нет (как оказалось, она сломалась по дороге). Время уже поджимает. Чтобы не опоздать, он вышел на трассу в маршальской форме, при орденах, и, остановив попутку, добрался до Москвы. А водитель, узнав известного маршала, денег с него не взял…
Дедушка строго соблюдал режим дня. Утро у него начиналось с физкультуры. Он много ходил, иногда по пять километров в день. Старался и нас приучать к порядку, за что мы ему благодарны. Он любил, когда мы всей семьей собирались на обед. Причем дети были воспитаны так, что никогда не садились за стол раньше взрослых. Я помню, когда мы еще жили все вместе в московской квартире, в ванной комнате стояли напольные дедушкины весы, на которых он ежедневно проверял свой вес. Если видел, что набрал лишние 200 граммов, сразу принимал меры: совершал более длительные прогулки, меньше ел. Но все это не мешало ему устраивать грандиозные застолья.
«Однажды дедушка угощал своими шашлыками Эриха Хонеккера»
-- А в приготовлении шашлыков ему вообще не было равных, -- рассказывает Иван Баграмян. -- После смерти бабушки в 1973 году дедушка поселился на даче, и всех, кто приезжал к нему в гости, он непременно угощал своими фирменными шашлыками. Дедушка всегда сам покупал баранину и сам готовил шашлык. К этому блюду подавались только армянские коньяки и вина. Когда они стали дефицитом, ему привозили их из Армении. Он был настолько гостеприимным хозяином, что угощал всех подряд. Иногда на дачу мы приглашали своих знакомых, которых дедушка и не знал, но все равно он всех усаживал за стол. Насколько я помню, завсегдатаями у него на даче были Анастас и Артем Микояны, маршалы Еременко, Бирюзов.
А в то лето, когда бабушки не стало, первый секретарь ЦК Компартии Литвы Снечкус уговорил дедушку поехать отдохнуть в Палангу. В Литву мы отправились втроем: Иван Христофорович, мама и я. Нас отвезли на одну из резиденций правительства республики. Деревянный домик среди сосен стоял всего в нескольких десятках метров от моря. Дом делился на две части, и наша семья занимала только одну. Но во второй несколько дней тоже никто не жил. Когда спрашивали, кто же будет нашим соседом, хозяева лукаво улыбались. Каково же было наше удивление, когда во второй части дома поселился первый секретарь Социалистической единой партии Германии Эрих Хонеккер с супругой и дочерью.
Мы сразу познакомились. Хонеккер оказался очень общительным, простым человеком. Мы сдружились, и, когда наш отдых подходил к концу, Иван Христофорович, предложил организовать для немецких друзей шашлыки на свежем воздухе. Прямо у моря в дюнах поставили столик с закуской, а в некотором отдалении мы с дедушкой стали готовить шашлыки. Мясо дед накануне сам купил и замариновал, а я его жарил. Он мне доверял, потому как сам учил меня этому искусству, к тому же некоторыми секретами со мной поделился шеф-повар ресторана «Арарат», с которым дедушка дружил. Импровизированный банкет удался на славу.
-- Иван Христофорович не забывал обычаев своей родины…
-- Дедушка всегда помнил, что он армянин, часто бывал в родном селе Чардахлы, поддерживал многих армянских художников, писателей, артистов, -- вспоминает Карина Наджарова. -- Когда мы приезжали в Ереван, его там принимали как национального героя. Несмотря на то, что Иван Христофорович был членом партии, он очень уважительно относился к религии и не раз его принимал Католикос всех армян.
Меня дедушка пытался научить армянскому языку. Он даже на каникулы приглашал из Армении нашу родственницу, которая преподавала мне армянский язык по букварю. Я даже научилась читать по слогам и кое-что говорить. Но со временем все это забылось.
«Лес и сад, которые Иван Христофорович высаживал десятки лет, вырубили до последнего деревца»
-- В вашем доме, наверное, были помощницы по хозяйству. А их дедушка из Армении не приглашал?
-- Только одна домработница у нас была из Армении. Но она проработала недолго, хотя была очень предана нашей семье. Когда умер дедушка, она совершила поступок, который поначалу потряс меня. Но потом я поняла, что так она выражала свои чувства. Как-то через несколько лет после того, как эта женщина ушла от нас, она позвонила нам, предупредив, что хочет навестить дедушку. Но к тому времени его уже не стало. Чуть позже от нее пришло письмо. Женщина рассказывала, что готовила дедушке подарок -- шерстяной свитер, связанный ее руками. Но когда она узнала страшную новость, то сожгла подарок.
К домработницам, а их, как я помню, на протяжении жизни было несколько, дедушка относился очень уважительно. А как-то домработницей к нам устроилась работать молодая девушка Маша. Она была сиротой. Дедушка и бабушка к ней относились, как к родной дочке. И она отвечала им тем же -- называла их мамой и папой. Дедушка помогал ей устроиться в жизни, и потом, когда у нее уже была своя семья, Маша часто нас навещала как самых дорогих и близких родственников. А вот с другой домработницей произошел забавный случай. Она готовила дедушке парадный мундир -- будучи в должности заместителя Министра обороны, он на парадах должен был находиться на трибуне Мавзолея. Домработница переусердствовала -- прожгла дыру под рукавом с левой стороны кителя. Вы бы видели, с каким лицом она принесла дедушке прожженный китель -- женщина была вся в слезах и дрожала от страха. Когда дедушка увидел следы глажки, он тоже на мгновение остолбенел. Но уже через секунду, чтобы успокоить перепуганную домработницу, он с улыбкой произнес: «Ничего страшного. Значит, не буду поднимать левую руку». Так и простоял в этом кителе на трибуне Мавзолея. Хорошо, что дырка была слева и правой можно было свободно отдавать честь.
-- Вы рассказывали, что последние годы жизни Иван Христофорович провел на подмосковной даче. Наверное, как человек хозяйский и энергичный не сидел там сложа руки?
-- Дедушка и до этого не сидел на даче без дела. Участок на даче был у нас большой -- четыре гектара. На большей части участка был лес, а остальное -- фруктовые деревья. Сколько себя помню, дедушка все время обновлял сад и лес. С помощью садовников он высаживал молодые ели, яблони, какие-то необычные деревья. Они их подрезали, подпиливали, подкрашивали, сеяли траву, высаживали кусты роз, пионов, георгин. За многие годы дедушка превратил этот кусочек дикой природы в настоящий оазис. А какой изумительный у нас был сад! Я помню, у нас были такие урожаи, что каждый год летом дедушка отправлял огромную грузовую машину яблок в детский дом. К сожалению, сейчас это все уничтожено.
-- То есть как?
-- После смерти дедушки эту дачу мы освободили, она ведь была государственной. А спустя несколько лет территорию поделили на участки по 6-8 соток и раздали высокопоставленным военным чиновникам. И вот однажды я оказалась на даче у знакомых, которая располагалась рядом с нашей. Когда увидела, что произошло с нашим участком, я едва не потеряла сознание -- на всех четырех гектарах, поделенных на много маленьких лоскутков, не осталось ни одного дерева! Все вырублено и застроено коттеджами. Для меня это было жуткое, страшное зрелище. Десятилетия труда были уничтожены в одно мгновение.
Читайте нас в Facebook
