На премиальные, полученные за уничтожение немецкого суперлайнера «вильгельм густлав», александр маринеско купил себе роскошный автомобиль
Исследуя материалы о знаменитом подводнике Александре Ивановиче Маринеско, совершившем легендарную атаку века, отправив на дно два крупнейших немецких транспорта, не раз приходилось сталкиваться с неоднозначными высказываниями о нем историков. Одни утверждали, что Маринеско погубила людская зависть, другие -- что чрезмерная прямолинейность и женщины. Вполне возможно, именно вторая причина привела к тому, что он остался без заслуженной награды, а его имя на долгие десятилетия было вычеркнуто из списков героев-подводников. И даже в наши дни находятся люди, пытающиеся представить беспримерную морскую атаку подводника как легкую прогулку за тихоходным пароходиком, а на легендарной фамилии спекулируют лженаследники.
«Объявившийся недавно внучатый племянник Маринеско оказался… однофамильцем героя»
-- К вам в Одессу, -- обращаюсь к дочери легендарного подводника Элеоноре Александровне Маринеско, -- меня привело сообщение о том, что на украинскую подлодку поступил на службу внук Александра Ивановича, тоже Александр. То, что имя могло быть дано мальчику в честь знаменитого деда, казалось логичным и наталкивало на мысль о правдивости информации.
-- На самом же деле, -- рассказывает Элеонора Маринеско, -- этот парень всего лишь… однофамилец. Правда, это мягко говоря. Ведь именем отца решили спекулировать. Информация, появившаяся месяца полтора назад в печати, меня сразу насторожила, так как всех родственников отца -- дальних и близких -- я прекрасно знала. Когда встретилась с этим юношей, выяснилось: о том, что он якобы внучатый племянник легендарного Маринеско парень узнал как раз накануне призыва в армию от своего отца. Мол, папа сказал: раз уж ты, сынок, идешь служить на флот, знай, что твоим родственником был знаменитый подводник Александр Маринеско. До этого момента об этом родстве в семье разговоры и не велись. Когда я связалась с его отцом, тот невнятно ответил мне, что они ведут свой род от родного брата Александра Маринеско. На самом же деле у моего отца была лишь родная сестра, которую я прекрасно знала и поддерживала с ней очень хорошие отношения до самой ее смерти. На мое замечание об отсутствии брата у моего отца мужчина после долгой паузы ответил: «Ну, не было… »
-- А часто вам приходилось встречать ваших однофамильцев?
-- Однофамильцев Маринеско я в своей жизни встречала не раз. Вот и недавно мне рассказали, что в одном мореходном училище Одессы учится очень хороший мальчик по фамилии Маринеско. Признаюсь, хочу с ним встретиться, чтобы, возможно, даже познакомить с ним одну из своих внучек. Дело в том, что после отца в нашем роду нет ни одного мальчика. Я родилась у отца от первого брака, от второго -- тоже девочка, моя сводная сестра. У меня тоже дочь, и у нее -- две девочки. Такая же история и у моей сводной сестры -- у нее тоже дочки и внучки. Каким-то чудом фамилия Маринеско передается вот уже третье поколение исключительно по женской линии. Поэтому мы бы хотели заполучить «в родственники» мужчину Маринеско, пусть даже однофамильца.
-- Не могу не спросить о вашем отношении к распространенной недавно информации о том, что на потопленном «Вильгельме Густлаве» было очень мало подводников, а пассажирами, в основном, были беженцы.
-- Такие высказывания звучали еще при жизни отца. Причем от людей, настроенных к отцу недружелюбно. Папа отвечал коротко: «В море любой вражеский транспорт, вышедший под конвоем военных кораблей, считается мишенью». И это прекрасно знали все подводники. Да и нынешние офицеры флота, с которыми я встречалась, называли атаку отца безумной авантюрой. Почему? Не вдаваясь в подробности тактики, скажу: расположить атакующую лодку между вражеским берегом и вражеским конвоем, провести успешную атаку в условиях снежной пурги на предельных скоростях да еще уцелеть при этом невозможно, это противоречит всем правилам и канонам войны на море.
Атака была полна драматизма. Чтобы догнать «Густлав», нужно было выжать из лодки, рассчитанной на 17 узлов, 19. Но механики совершили невозможное, и «С-13» шла со скоростью 19 узлов. Подводники вспоминали, что в машинном отделении стоял невероятный смрад от накаленных механизмов и люди выдерживали в этих условиях не больше получаса, после чего падали в обморок. На их место сразу заступала другая смена. И так в течение нескольких часов. В какой-то момент лодку заметили немцы с берега, начали сигналить, видимо, приняв ее за свою. В этот момент отец и сигнальщик находились на верху рубки. По приказу отца тот просигналил им ответ старым немецким кодом. И это сработало. В противном случае лодку сразу же потопили бы. Кстати, папа не был суеверным человеком, но как-то после войны сказал: «Из всех тринадцати «эсок» (лодки класса «С») Балтфлота уцелела только наша, тринадцатая»…
А по поводу вопроса, кого же отец там потопил -- беженцев или морских офицеров, красноречивее всего, думаю, ответил сам Гитлер, объявив Маринеско своим личным врагом.
«Машину, которую отец купил на премиальные, пришлось перевозить на подводной лодке»
-- Еще одним доказательством признания подвига отца и его экипажа, -- продолжает Элеонора Маринеско, -- служит тот факт, что когда отец пришел на базу, ему вручили огромную денежную премию -- как аванс за героическую атаку. Премию выдали финскими деньгами, так как лодка стояла в порту Ханко. И на эти деньги отец купил огромный шикарный автомобиль. Сослуживцы отца вспоминали, как он появился на своем авто на пристани. По возвращении с рейда моряков отпустили в увольнение. Ушел на берег и отец. Увольнительная заканчивалась в 20. 00. Без двух минут восемь отца еще не было. Офицеры экипажа заволновались -- снова будут разбирательства и наказания. Как вдруг ворота базы распахиваются, и на блестящем роскошном лимузине, за рулем которого сидит очаровательная блондинка, въезжает Александр Маринеско. Все, кто видел эту картину, потеряли дар речи. Машина остановилась. Отец как ни в чем не бывало вышел, подал руку даме, проводил блондинку до ворот базы и, усевшись за руль, подкатил к самому пирсу. На молчаливый вопрос друзей, что, мол, все это значит, папа ответил, что на премиальные деньги купил этот финский автомобиль. Директор фирмы так обрадовался удачной продаже, что поручил своей дочери, той самой роскошной блондинке, лично отвезти столь уважаемого и дорогого покупателя.
-- Похоже, ваш отец был непредсказуемым человеком…
-- Да, он был способен на безрассудные поступки… История с тем автомобилем, кстати, тоже имела продолжение. Среди вышестоящих командиров отца, особенно среди замполитов, было немало завистников, с которыми он часто конфликтовал. Пользуясь своим положением, они всячески пытались насолить отцу. Кто-то из них положил глаз на его машину. Спустя какое-то время экипаж «С-13» получает команду: в течение двух суток подготовить лодку к переходу в другой порт. По словам сослуживцев отца, вся эта возня затевалась ради того, чтобы он оставил свой автомобиль в порту Ханко, так как перегнать машину на новое место времени у него не было. Но и в этой ситуации подводники нашли выход. Ночью они тайком погрузили машину на корпус лодки за рубкой, крепко закрепив ее тросами. Под покровом ночи лодка благополучно добралась до нового места назначения. Машину сгрузили на пирс, и под утро «С-13» успешно вернулась обратно в Ханко. На другой день отец доложил командующему дивизионом, что лодка к переходу готова, и получил приказ на отбытие. Каково же было изумление командиров, когда они увидели в новом порту машину отца. Никто, правда, не спрашивал, как она там оказалась.
Экипаж отца был очень сплоченным и дружным. Рассказывали, как в первые дни после окончания войны двое матросов из отцовского экипажа загремели на гауптвахту -- молоденький лейтенантик патруля словил подвыпивших героев, гулявших в парке при полном параде и в орденах. Через часового матросы передали сообщение о том, что они на гауптвахте. Отец примчался, потребовал выпустить своих матросов, а лейтенант -- ни в какую. Тогда отец говорит: «Где у тебя телефон?» Лейтенант забеспокоился. А отец ему: «Если не выпустишь матросов, я сейчас позвоню на лодку и твою гауптвахту разнесут из носового орудия в щепки!» Даже если это была и шутка, она подействовала.
Папа был настоящим одесситом, прекрасным рассказчиком и шутником. А как он играл в карты и… мухлевал. У нас были друзья Кирсановы. Глава семьи, Георгий Родионович, тоже был подводником. Мы часто бывали у них в гостях, на праздники устраивали застолья. После обеда играли в карты в дурака -- женщины против мужчин. Сколько себя помню, женщины ни разу не выигрывали. Во-первых, папа хорошо играл, а во-вторых, отменно мухлевал. Только видит лишнюю или неудобную карту -- и аккуратненько сбрасывает ее в отбой. Но при этом он ни разу не попадался. Иногда и я ему помогала: надо сбросить карту, он мне подмигнет, из-под локтя карту передаст, а я ее спрячу или в отбой незаметно положу. Только когда мужчины выигрывали у женщин много раз подряд, те начинали бунтовать, возмущаться, что папа жульничает, и прекращали игру.
«После того как отца разжаловали, он сказал, что не останется на флоте»
-- Многие утверждают, что из-за своего непримиримого характера и конфликтов с начальством Александр Иванович не получил заслуженную звезду Героя Советского Союза, а в конце концов ушел с флота?
-- С годами, анализируя события, случавшиеся в жизни отца, я начала понимать, что та знаменитая атака в какой-то мере стала для него роковой. После нее судьба отца круто изменилась: вместо заслуженной награды он и его экипаж попали в немилость. Папа, расстроенный такой несправедливостью, стал еще больше конфликтовать с начальством. Затем, уже перед самым концом войны, его лодку отправили в новый поход. Но вместе с отцом в море пошел еще и контрадмирал Стеценко. В походе началось двоевластие: Стеценко то и дело отменял приказы отца и давал свои указания. В конце концов отец не выдержал и в сердцах сказал дневальному: «Занесите в бортовой журнал: в сложившейся обстановке я, капитан Маринеско, отказываюсь от командования лодкой».
Эти события послужили причиной того, что отца понизили в звании до старшего лейтенанта и временно отстранили от командования подлодкой. Ему припомнили все его нарушения дисциплины, загул накануне празднования Нового 1945 года, когда он на сутки опоздал из увольнения, и конечно же, дерзкое поведение с начальством. Отец, расстроенный таким поворотом событий, заявил, что уходит с военного флота. Однако его командиры не могли взять такую ответственность на себя, и он поехал к главкому ВМФ адмиралу Николаю Кузнецову. Возможно, если бы папа попал к Николаю Герасимовичу на прием, то его судьба сложилась иначе, так как главком уважал отца. Но Кузнецова в тот момент не оказалось, и отца принял его заместитель Авдюшкин. Он предложил ему год-другой послужить на торпедных катерах, а потом его, дескать, вернут на лодку и восстановят в звании. Папа на такое пойти не мог, считая это унизительным. И Авдюшкин дал указание уволить отца с флота.
-- Примерно в это же время у него произошел разрыв с супругой…
-- Это все были звенья одной цепи -- кто-то очень ловко плел интриги вокруг отца. Как стало известно позже, во время блокады Ленинграда наш флот стоял в Кронштадте, и отец познакомился с одной ленинградкой. Поначалу он просто помогал ей выжить, делился своим военным пайком. Со временем, вероятно, у них завязались какие-то отношения. И вот после приема у Авдюшкина папа заехал к этой женщине… И лишь потом домой.
А буквально за несколько часов до приезда отца к нам домой пришел человек в штатском, который долго беседовал о чем-то с мамой. Я не слышала их разговора, но было заметно, что маме он неприятен. Уже позже она рассказала, как тот человек сообщил ей, что у отца в Ленинграде есть женщина. В подтверждение своих слов мужчина посоветовал маме заглянуть в сундучок, где папа хранил свои личные вещи и документы. Там оказались письма ленинградки. Уже теперь я понимаю, что за ним следили и все было тщательно спланировано.
Когда отец приехал домой, они с мамой закрылись в комнате и очень долго разговаривали. Мама вспоминала, что папа не стал отрицать существование той женщины. Словом, в тот день родители решили разойтись. Я хорошо помню этот момент. Папа вышел из комнаты и как-то очень грустно посмотрел на меня, а потом сказал: «Дочка, ты остаешься с мамой или поедешь со мной?». Не понимая истинного смысла вопроса, я ответила: «Нет, папа, я с тобой не поеду, так как мне надо что-то там сделать» -- и как ни в чем не бывало продолжила играть. Папа тоскливо взглянул на меня и ушел.
«Сослуживцы говорили, что Александр Маринеско всегда уводил из компании самую красивую женщину»
-- О том, что Александр Маринеско пользовался успехом у женщин, говорят многие мемуаристы. Понимаю, что это очень тонкая тема, но раз уж мы ее коснулись, хотелось бы узнать, насколько правдивы рассказы о похождениях вашего отца?
-- Отец не был гулякой, но в нем было какое-то обаяние, энергия, в нем все буквально бурлило. Один из сослуживцев отца вспоминал, что папа всегда уводил из компании самую красивую женщину, даже если они были знакомы пять минут.
А с мамой они жили очень хорошо. Сколько себя помню, в доме никогда не было скандалов или ссор. Папа всегда был очень внимательным. Родители очень интересно познакомились. Когда они встретились, мама жила у своей тетки в Херсонской области, в городе Голая Пристань. Мама росла в многодетной семье, после смерти отца осталось пятеро детей. И маму забрала к себе на воспитание тетка, женщина одинокая и бездетная. Она-то и посоветовала ей остановить свой выбор на Саше Маринеско (папа тогда проходил стажировку в тех краях). Из всех маминых ухажеров Маринеско ей понравился больше всего. Да и мама к нему была неравнодушна. После развода она иногда говорила, что очень жалеет о случившемся.
Кстати, во время войны, когда папа уже встречался с той женщиной из Ленинграда, он непременно каждый месяц высылал нам свой денежный аттестат в Горьковскую область, где мы были в эвакуации. На эти деньги мы и жили, ведь найти работу в селе мама не могла. Одно время она работала на уборке сена, но попала под косилку, и едва не осталась без ноги. Пока ее везли в город в больницу, в глубокую рану попала инфекция. В больнице после осмотра медики сошлись на решении ампутировать ей ногу. Мать, женщина сильного характера, сказала, что лучше умрет, чем останется в тридцать лет без ноги. К счастью, благодаря усилиям врачей ногу удалось спасти.
-- Вы упомянули, что мать иногда сожалела о разрыве с Александром Ивановичем. Не было ли у них попыток примирения?
-- Были, но все заканчивались неудачно. Иногда думаю, что если бы я присутствовала на их последней встрече в 1960 году, возможно, смогла бы что-то изменить.
Эту встречу устроили наши друзья Кирсановы. Георгий Родионович пригласил к себе домой обоих -- и отца, и мать, но для родителей это было полной неожиданностью. Поначалу их встреча у гостеприимных друзей оказалась очень теплой. Но когда перешли на серьезные темы, то папа не сдержался и сказал маме: «Ты виновата в том, что мы разошлись. Я старался сохранить семью». Маму это очень задело, и она в слезах выбежала из дому. Как она потом вспоминала, отец еще долго бежал за ней и кричал вдогонку: «Нина, вернись!»
После разрыва с мамой у отца были женщины, но, по-моему, ни с одной он не был счастлив. С той женщиной, из-за которой развелся с мамой, папа прожил около года. Новым его увлечением стала радистка с корабля (он тогда плавал в торговом флоте) Валентина Громова -- очень красивая высокая блондинка. Поначалу они жили хорошо, в семье родилась дочь Татьяна, которая тоже получила фамилию Маринеско. Папа ее очень любил, хотя не меньше заботился он и о сыне Валентины Ивановны от первого брака. Надо сказать, что эта женщина и ко мне относилась хорошо, всегда радовалась, когда я заходила к ним в гости. Я тогда училась в институте, жила очень скромно, иногда даже на еду не хватало, не говоря уже об одежде. И однажды Валентина Ивановна сделала мне шикарный подарок: купила отрез и пошила платье и костюм. В этих нарядах я и проходила все свои студенческие годы.
Но со временем в их семейной жизни начался разлад -- Валентина Ивановна стала выпивать. Отец и сам мог выпить, но всегда знал меру и никогда не злоупотреблял спиртным. Супруга иногда напивалась до беспамятства, постепенно превращаясь в алкоголичку. Папа очень страдал от этого, так как ему хотелось покоя, семейного уюта, а все снова рушилось. Однажды при встрече он, едва сдерживая эмоции, рассказывал мне: «Ни деньги, ни документы я не могу оставить дома. Боюсь, Валентина пропьет. Все ношу с собой или отдаю бабке (с ними в семье еще жила мать Валентины Ивановны)». Я не раз говорила отцу: брось ты ее, вернись к маме, я помогу вам сойтись. А он отвечал: «Дочка, я не могу уйти. Я должен быть здесь ради Тани».
«Когда после реабилитации отец выходил на сцену, зал взрывался овациями»
-- Кроме семейных неурядиц, в этот период у вашего отца возникли проблемы и на службе?
-- По состоянию здоровья он был вынужден уйти из торгового флота. После долгих поисков работы отец устроился завхозом в НИИ. Можно только догадываться, чего стоило ему это решение. Бывший боевой офицер, легендарный подводник и завхоз НИИ. Думаю, папа с трудом решился на такое. А потом еще и тюрьма…
-- Кажется, его аресту поспособствовал директор этого НИИ?
-- Видимо, он самый. Директор якобы выбивал стройматериалы для ремонта института, а на самом деле использовал их для постройки своей дачи. Конечно, отец как завхоз видел все это и не раз конфликтовал с директором. Вот за это и поплатился. Его обвинили в воровстве старых угольных брикетов со двора института. Бесхозные, они лежали там несколько лет. В те годы в Ленинграде много домов отапливалось маленькими печками. Но топливо было трудно достать. Папа получил устное разрешение от директора НИИ и раздал этот старый уголь малообеспеченным работникам института. В воровстве угля отца и обвинили, осудив на три года (вышел он через полтора). Как оказалось, директор сказал, что никакого устного разрешения не давал. Когда папа вернулся из заключения, мы с ним встретились, долго разговаривали. Помню слова отца: «Дочка, я не сломался. Я сохранил свой партбилет. Он был у меня в тайнике. Я им его не отдал». Как я понимаю, когда папу осудили, его автоматически исключили из партии. Но даже после стольких несправедливостей он оставался патриотом, а партбилет для него был святыней.
Потом началась хрущевская оттепель, и отца реабилитировали. Во многом благодаря министру обороны СССР Родиону Яковлевичу Малиновскому. Он вернул отцу звание, награды, восстановил справедливость в отношении его подвига. После почти пятнадцатилетнего табу об отце снова заговорили как о герое, стали приглашать на различные встречи с молодыми моряками. Папа очень смущался, когда в простом сереньком костюмчике с орденом Ленина на груди поднимался на сцену. Зал взрывался овациями в честь легендарного Александра Маринеско, совершившего беспрецедентную атаку, которую впоследствии назовут атакой века.
-- А каким он был отцом?
-- Знаете, я была очень беспокойным и шаловливым ребенком -- вся в отца. Но папа никогда за мои проказы меня не наказывал, а все старался обратить в шутку.
Как-то он взял меня на лодку. Она стояла у пирса, с которого был перекинут мостик на субмарину. На мостике дежурил матрос и, когда мы проходили, он отдавал отцу честь, а экипажу подавал команду «смирно». Мне это так понравилось, что пару раз я сама бегала на лодку. Дежурный матрос при виде меня улыбался и подавал команду «смирно». Я была в восторге, а отец, узнав о моих похождениях, попросил больше так не делать. Этого было достаточно.
Но вообще я очень любила бывать на лодке, и команда меня обожала. Бывало посадят меня на кровать и давай расспрашивать, как я учусь, не обижают ли меня мальчики. Когда сказала, что обижают, один матрос меня спросил: «А ты быстро бегаешь?» Говорю: быстро. Тогда он посоветовал: «Когда кто-то будет к тебе приставать, ты ему дай в нос и беги что есть духу». Так я и делала. Ни один мальчишка потом ко мне не приставал.
«Для поминок сосед отца по коммуналке предоставил свою комнатку»
-- Александр Иванович не забывал поздравить вас с днем рождения?
-- Как когда. Помню, подхожу однажды к папе и спрашиваю, мол, помнишь, что у меня сегодня день рождения. Сейчас я понимаю, что он забыл, но выкрутился: «Конечно, помню, и подарок для тебя есть». И достал новенькую пачку цветных карандашей. Я обрадовалась, но через пару дней он приходит ко мне и говорит: «Дочка, ты не могла бы мне дать попользоваться твоими карандашами, они мне на лодке очень нужны». Оказалось, что это были его командирские карандаши, которыми он делал всевозможные отметки на картах. Как вспоминали его сослуживцы, он был очень дотошным в этих вопросах. Все просчитывал до мелочей. Говорили, что отец был подводником от бога -- иногда за один поход он успешно проводил лодку через 25-30 вражеских минных полей, которыми немцы защищали подступы к портам. Рассказывали, что в такие минуты он садился на табуретку на своем капитанском месте, и со стороны складывалось впечатление, что он дремлет. На самом деле отец вслушивался в каждый шорох за бортом и, если что-то слышал, реагировал мгновенно.
Но вернемся к подаркам. Один из них помню до сих пор. В 1941 году, перед самой войной, он привез мне из Прибалтики шикарный наряд: красное длинное пальтишко с капюшоном и большими золотыми пуговицами с якорями, такую же красную шляпку и ботиночки. По тем временам это был царский подарок. А вот когда отец купил автомобиль, я разрыдалась -- тогда мечтала о велосипеде… А лихач он был еще тот… То мы чуть корову не сбили, то помяли фару, врезавшись в дом. В общем, приключений хватало.
-- Александр Иванович чем-то увлекался?
-- Одно время он увлекся фотографией. Приобрел фотоаппарат, реактивы и снимал корабли. Причем его интересовали паруса, какой-то изгиб палубы, необычной формы якоря. Потом стал заниматься домашней съемкой, делал фотографии на отдыхе, во время прогулок. Столько лет прошло, а сохранившиеся снимки даже не пожелтели. Когда папа стал работать на Черном море, в торговом флоте, увлекся открытками. Собирал виды городов, в которых бывал, морские пейзажи. Возможно, под впечатлением этого он стал рисовать акварели. А вот меня учил рисовать только подводные лодки. Это у него так лихо получалось!
-- Вы были с отцом в последние его дни?
-- К сожалению, нет. У меня уже была своя семья -- я ждала ребенка. Да и он тогда обрел покой -- нашел женщину, с которой, как он писал, ему спокойно. «Это настоящий, верный друг,» -- сообщал мне папа в письме. А о своей тяжелой болезни не упоминал. У него всегда было все хорошо, хотя в то время он уже перенес три сложнейшие операции, еле дышал через трубочки, вставленные в гортань и пищевод.
В ноябре 1963 года я получила телеграмму, в которой сообщалось, что папа умер. Мне хотелось поехать проводить его в последний путь, но на руках у меня был грудной ребенок. Когда я позвонила маме, она сказала мне: не переживай, я поеду. Парадоксально, но на похоронах отца присутствовали все три его жены. Бывшие ветераны-подводники собрали солидную сумму и положили деньги в сберкассу на имя Татьяны -- папиной дочери от Валентины Громовой. Девочка к тому времени осталась практически одна, так как Валентина Ивановна спилась (вскоре она и погибла от травмы головы, полученной в алкогольном опьянении). Эти деньги помогли Татьяне стать на ноги.
На поминки мама не осталась. Отца поминали в его коммуналке. Правда, не в его девятиметровой комнатке, а в соседской, которая была побольше. Рассказывали, людей было так много, что за столы садились в несколько заходов. Старые подводники, собравшиеся в тот день, вспоминали отца и его подвиги. Кстати, звание Героя Советского Союза папе присвоили только в 1991 году. Посмертно.
876Читайте нас у Facebook
