«За шесть рублей в месяц студент имел отличное помещение, чай утром и вечером, очень хороший обед, прислугу, мойку белья и баню»
Как водится, новый учебный год для многих студентов-первокурсников связан не только с переходом на высшую ступень образования, но и с необходимостью обживаться на новом месте — будь то съемная квартира или общежитие. В связи с этим любопытно вспомнить, как жили киевские студенты в старое время.
Генерал-губернатор Бибиков учредил студенческую богадельню
В 1830-х годах Киевский университет размещался на Липках в доме отставного капитана Ивана Корта — там, где теперь фонтан Мариинского парка. Студенты обычно селились поблизости и выбирали квартиры подешевле. Первой киевской «колонией» учащейся молодежи стала небольшая слободка неподалеку от Аскольдовой могилы, населенная в основном отставными солдатами-ветеранами, нижними армейскими чинами и бедным служивым людом. Абитуриента Михаила Чалого, впоследствии известного педагога и мемуариста, привел сюда его земляк — молодой писатель Пантелеймон Кулиш.
«Небогатое студенчество, — вспоминал мемуарист, — ютилось тогда большей частью на Провалье, маленьком фольварке, находившемся против университета, при спуске к Днепру, и состоявшем из нескольких десятков домиков с огородами и садами, тянувшимися к самому обрыву. Между домами шла неровная, изрытая руинами улица. Тут-то мы и нашли квартиру за 25 рублей ассигнациями в месяц, с обедом, чаем и мытьем белья. Хозяйка моя была бедная чиновница, промышлявшая студентами, а ее муж в то время проливал в некотором роде кровь на Кавказе».
Отношения между хозяевами и жильцами не регулировались никакими правилами или законами. Тут все зависело от того, кому как повезет. Тот же мемуарист рассказывает, что после вступительных экзаменов он отлучался из города на две недели и, вернувшись, обнаружил свой сундук совершенно пустым. «Чиновница моя не только не считала себя ответственной за пропавшее имущество, но даже требовала от меня 12 рублей за квартиру, которая в мое отсутствие числилась за мною, — пишет он. — Дело в том, что незадолго до моего возвращения с Кавказа прибыл ее благоверный, горьчайший пьяница, который поразгонял всех квартирантов и успел в несколько дней позакладывать в кабаке все, что попадалось ему на глаза. Пострадали и мои вещи. Вследствие такого подлого нахальства со стороны моей хозяйки и денного грабежа кавказского разбойника я остался с 12 рублями в кармане, без книг, даже без белья, которым с такою заботливостью снабжала меня в дорогу моя матушка. Осталось у меня только то, что я успел захватить с собой. Сундук, правда, уцелел, но нечего было туда прятать».
Среди студентов университета в то время действовала старинная система артельного ведения хозяйства, унаследованная от киевских бурсаков. Она спасала их от произвола домовладельцев и позволяла тратить на жизнь вдесятеро меньше, чем студенты, снимавшие самые скромные квартиры «со столом». К одной такой артели и прибился после долгих мытарств наш обворованный студент. Его новые друзья снимали на двоих две крохотных комнатки в частном доме на Никольской улице и вносили в общую кассу по 2 рубля 83 копейки в месяц. Этих денег хватало как на оплату помещения, так и на питание.
Когда университет перебрался в новое здание на Владимирской улице, студенты перекочевали в ближайшие окрестности Старого Города. Теперь они снимали квартиры на хуторах в малозаселенной гористой местности между теперешними улицами Богдана Хмельницкого и Бульварно-Кудрявской. Горожане называли ее Киевской Швейцарией. Основная часть несостоятельных студентов облюбовала бывшую Солдатскую слободку (район теперешней Бульварно-Кудрявской и Златоустовской улиц). Со стороны университета это разбросанное по долинам и холмам поселение выглядело также очень уютно и привлекательно, но квартирующие там студенты называли его Хуторами Отчаяния.
Это были настоящие задворки, дно городской жизни. Но его обитатели имели некоторые преимущества перед жителями лучших районов. Например, квартира со столом стоила здесь всего три с половиной рубля в месяц. Помесячная оплата применялась в редких случаях. Платили, когда были деньги. Должников хозяева не выгоняли, только прекращали кормить.
«Надеясь поступить на казенное содержание, — вспоминал бывший директор Первой киевской гимназии Алексей Андрияшев о своей жизни на Хуторах Отчаяния, — я не хотел просить денег у матери и искал уроков, а между тем мои червонцы давно уже испарились. Безденежье ужасное, так что хозяин уже не раз приходил объявить мне и товарищам, что обеда не будет. Только благодаря великодушной хозяйке мы кое-как питались и в эти злосчастные дни. Тайком от мужа она покупала для нас булки. Так мы перебивались, пока не появлялась у кого-нибудь сумма денег, чтобы уплатить хозяину малую толику. Тогда опять была у нас на столе горячая пища».
Хутора Отчаяния отделял от университета громадный пустырь, значительную часть которого занимал знаменитый (ныне почти исчезнувший) Афанасьевский овраг с его многочисленными ответвлениями, болотами, ручьями и озерами. Его, конечно, можно было обойти по краю, но это занимало много времени. Поэтому студенты ходили на лекции через дикую глухомань яра, по тропам, проложенным здесь постоянными его обитателями — конокрадами, бродягами, ворами.
Мытарства бедных студентов смягчали души самых черствых администраторов. Не обошел их вниманием и генерал-губернатор Дмитрий Бибиков. В 1840-х годах он учредил студенческую богадельню, которая официально называлась Квартирой для недостаточных студентов, а в обиходе — штрафгаузом, поскольку в наказание за строптивость Бибиков иногда помещал туда и детей богатых родителей (в основном поляков).
Попечители снимали для штрафгауза большой каменный дом на Владимирской улице, 64 поблизости от университета. В разное время он принадлежал разным владельцам. Теперь здесь ректорат университета.
За проживание в штрафгаузе студенты вносили чисто символическую плату. Видный киевский юрист, профессор Александр Кистяковский вспоминал: «Содержание в квартире недостаточных студентов было дешевле содержания на самой бедной квартире. За 6 рублей в месяц студент имел отличное помещение, чай утром и вечером, очень хороший обед, прислугу, мойку белья и баню. Жители штрафгауза имели чай в самом помещении, а обед вместе с казеннокоштными студентами в главном здании университета. При штрафгаузе состояли: особый буфетчик, гардеробщик и несколько служителей».
Но пределом мечтаний каждого нуждающегося студента был все же не штрафгауз, а Институт казеннокоштных студентов, созданный при университете с первых дней его основания и располагавшийся до 1842 года на Липках, в двухэтажном доме купца Тимофея Бухтеева (угол Екатерининской и Институтской, теперь — Липская, 9) напротив Института благородных девиц.
Инициатором закрытия Института казеннокоштных студентов стал знаменитый хирург Николай Пирогов
Сначала с приемом на казенный кошт особых проблем не было. В 1834 году в университете учились всего 62 студента и 50 из них могли жить на полном содержании государства: 26 человек готовились в учителя и 24 — для гражданской службы. Помимо общих программ своих факультетов, воспитанники Института проходили особые четырехгодичные курсы. Они занимались вдвое больше других студентов и сдавали дополнительные экзамены за каждый семестр. По окончании университета отрабатывали затраченные на их обучение средства в течение шести лет.
После основания в 1841 году медицинского факультета при университете был создан и отдельный Медицинский институт казеннокоштных студентов. Его выпускники получали (если не имели) личное дворянство, офицерское звание и определялись на шесть лет в армию.
В 1842 году казеннокоштные студенты оставили свой уютный дом на Липках и поселились на четвертом этаже нового здания университета на улице Владимирской. Спальные камеры с утра закрывались, и все занятия происходили в особых помещениях, обставленных письменными столами и шкафами с подсобной литературой. Чтобы студенты не бездельничали и, не дай боже, не спали среди дня, в учебных комнатах не было ни кресел, ни диванов. Но сметливая молодежь научилась спать на книгах, а юристы особенно любили подкладывать под себя толстые тома полного сочинения Свода законов. Лекции слушали вместе со своекоштными студентами. Питались в университетской столовой на втором этаже.
«Жили они, — писал профессор Романович-Славатинский, — привольно, иногда, может быть, привольнее, чем в родной семье: прекрасное платье и белье, учебные пособия и книги… Вентилированные дортуары с отличными постелями, роскошная больница, баня через две недели. Так заботилась казна о своих питомцах. Катались они как сыр в масле… Даже при окончании курса казенки студенты наделялись бельем, платьем, а медики — инструментами».
Со временем студентов в университете стало значительно больше, а количество мест в институте до 1850-х годов оставалось неизменным. Поступить туда удавалось далеко не каждому нуждающемуся юноше. При наличии вакансий устраивались конкурсы. «Соискатели, — писал Михаил Чалый о конкурсе 1840 года, — обязаны были выдержать полугодичный экзамен; получивший лучшие баллы занимает вакантное место. Охотников до казенного хлеба нашлось немало, но половина их отстала после первого же экзамена. Осталось два словесника, юрист и математик. Я принялся за дело энергически и одержал верх над соискателями. Но дело на этом не закончилось. Нужно было ждать заседания совета, от которого зависело определение в институт. До праздника Рождества оно не состоялось».
Совет собрался только в марте и вынес неожиданное решение: претендент на вакантное место должен сдать еще годовые экзамены. А до того вакансию оставить незамещенной. На самом же деле, место хотели отдать какому-то родичу ректора Неволина, а самого Чалого отстранить. Услышав о таком жестком решении, юноша, как сам он впоследствии писал, «чуть не рехнулся». Денег у него не было, квартиры — тоже.
«К счастью, — писал он потом в своих мемуарах, — не все профессора так безучастно отнеслись к погибающему. Между ними нашелся добрый человек, обративший внимание на ненормальность моего душевного состояния. Это был вечно достойный памяти Василий Федорович Домбровский. Заставши меня однажды в беседке Царского сада одного, где я сидел уже более часа, бессознательно глядя в даль, он принудил меня рассказать ему, что у меня на душе, и с живейшим участием отнесся к моему горю. Он меня успокоил, пообещав снова поднять вопрос в совете о моем деле. Говорил он в совете так тепло и задушевно, что растрогал даже такого бессердечного человека, каким был ректор Неволин.
Пока длилось заседание, я сидел, как осужденный на смерть, на крыльце в ожидании своей участи. Прежде всех выскочил из зала ректор и ускакал на своих рысаках. Потом вышел Василий Федорович с инспектором, как будто кого-то ища глазами. Увидев меня, они с сияющими от удовольствия лицами направились в мою сторону и поздравили с принятием на казенное содержание».
Институт казеннокоштных студентов закрыли в 1857 году по инициативе его попечителя — знаменитого хирурга Николая Пирогова. Он почему-то считал его закрытым учебным заведением, чем-то вроде Института благородных девиц или пансиона графини Левашовой, а все подобные учреждения, на его либеральный взгляд, были вредны и подлежали ликвидации. Многие педагоги и бывшие воспитанники института были против жесткой реформы Пирогова. Но попечитель настоял на своем. В результате гимназии лишились хорошо подготовленных преподавателей, а студенты — льготных квартир и финансовых дотаций. Выходит, у деспота Николая I хватало ума, чтобы заботиться о несостоятельной молодежи, а либерал Пирогов пустил ее на произвол судьбы, выгнал из любимого жилища на улицу. Не странно ли это? Очевидно, и царизм, и либерализм плохи каждый по-своему, и в любой политической доктрине есть своя мера бездушия.
Многие выпускники Института не могли простить Пирогову его фатальной ошибки и вспоминали об уничтоженном им учреждении с благодарностью и любовью.
Когда Институт казеннокоштных студентов и Квартиру для недостаточных студентов закрыли, в университете началась смута, а потом и бунты 1860-1870-х годов. Возможно, это простое совпадение, но все же нельзя до конца исключить и ту мысль, что с исчезновением этих учреждений начальство утратило прежнее влияние на учащуюся молодежь, что способствовало усилению ее агрессивности. А к чему это приводит, всем нам хорошо известно.
634Читайте нас в Facebook
