«Я не вижу, слушают меня или нет, но чувствую это. Когда под мои мелодии танцуют, атмосфера становится особой»
В Херсоне улица Суворовская — это местный Арбат. Вечно бегущие куда-то горожане невольно сбавляют здесь шаг, чтобы послушать уличных музыкантов. Кто-то играет рок, кто-то исполняет арии из опер, а кто-то танцует. Каждый день, независимо от погоды, на свой пятачок, возле памятника Суворову, приходит и 70-летний пенсионер Анатолий Малышевский. Незрячий певец уже давно стал местной достопримечательностью: многие приезжают специально, чтобы его послушать…
«Дарить песню куда приятнее, чем торговать ею»
* Каждый вечер — в любое время года и в любую погоду — незрячий 70-летний Анатолий Малышевский радует своим пением жителей и гостей Херсона
— А что, дедушка нищий? — интересуется у мамы шестилетний малыш, когда та бросает монетки в коробочку, лежащую у ног пожилого мужчины, который поет, опираясь на белую трость.
— Нет, просто он зарабатывает себе на жизнь пением, — объясняет женщина мальчику.
— Мы здесь ходим, а он поет… Разве это правильно? — сомневается ребенок. — Так не надо. Пусть лучше идет в театр выступать.
Анатолию Васильевичу, и правда, место не на улице, а где-то в концертных залах.
— Я учусь в Киеве, в консерватории, — говорит мне девушка по имени Надя, с которой я познакомилась здесь же, на Суворовской. — Приезжая домой, обязательно прихожу сюда. Слушаю дедушку с замиранием сердца. Как он исполняет классику — настоящее высокое искусство!
— Эти песни… В них наша молодость, — вздыхает седая женщина, ровесница певца. — Хотя бы раз в две недели я непременно на Суворовской. Пластинки отошли в прошлое, на компакт-дисках репертуар не для нас, а здесь можно послушать и арию из «Свадьбы Фигаро», и песни военных лет, и попурри из репертуара певцов 1960-х — все, что угодно публике…
… Вечереет, и публика потихоньку расходится. Я наконец могу поговорить с незрячим певцом. Внешне он неказист, в трогательно старомодной шляпе времен своей молодости, с почти детским, немного наивным выражением лица. Нащупывая дорогу палкой, двигается медленно и осторожно…
- Никто никогда не пытался отобрать у вас заработанное? — интересуюсь у пенсионера.
— Было, и не раз. Когда бросают монетки, я ведь слышу. Но часто, допев, наклоняюсь к коробочке, а там пусто… В другой раз пою и слышу: кто-то поднимает с земли коробочку. Протягиваю руку — и хватаю за блузку женщину, которая как раз пересыпает мелочь себе в кошелек… Несчастные люди, я их не осуждаю. Да и хожу сюда не столько за деньгами, сколько за удовольствием: дарить песню куда приятнее, чем торговать ею.
- Почему же носите за собой эту унизительную коробочку?
— Пенсия мизерная, жизнь тяжелая… И еще одно обстоятельство есть. Лет десять назад мой взрослый сын, чтобы содержать семью, таксовал на стареньком «жигуленке». И как-то ему «подставилась» крутая тачка… Не знаю, как сейчас, а раньше такой вариант заработка был в ходу. Юра мой растерялся, не вызвал ГАИ, согласился платить. Мы с женой взяли кредит, да не потянули, пришлось продать квартиру. Сейчас живем в крошечном курятнике, иначе не скажешь. Так что мечтаю собрать на более-менее приличное жилье.
- Простите за нескромность, а много удается заработать пением?
— Обычно гривен 30-40 за вечер… Случалось, и по 20 долларов бросали, иногда — 200-гривенные купюры. Много мелочи бросают, и центы, и русские копейки… Однажды подошел ко мне мужчина: «Батя, ты на себя работаешь или на хозяина? Если на себя, то подам». Обидно, что принимают за попрошайку. А самое неприятное — когда бросают деньги, не послушав и минуты.
- Но вы же не видите, слушают ли вас…
— Я чувствую. Когда под мои мелодии танцуют, атмосфера тут становится какой-то особой. Улица — это очень трудная публика. Ведь она не приходит специально вас слушать — это вы ее заставляете обратить на себя внимание. Но у меня уже есть свой слушатель…
Анатолий Васильевич рассказывает, как непросто организовать «рабочее» место на улице.
— Нужно, чтобы рядом было уличное кафе либо ресторан со столиками на воздухе. Или палатка, в которой продают мороженое. Ведь человек должен хоть на секунду сбавить шаг и задержаться, чтобы услышать меня. Еще необходимо, чтобы впереди была стена и сзади, иначе звук просто «уйдет». А пятачок возле памятника подходит по всем статьям, потому за него постоянная конкуренция. Это в советские годы живая музыка на улицах не звучала, а за пение на тротуаре могли «пришить» тунеядство. А сейчас многовековые традиции уличного музицирования возрождаются…
«В репертуаре незрячего певца около 500 песен и арий. В Херсоне его называют местным Иваном Козловским»
История жизни Анатолия Малышевского похожа на сценарий остросюжетного фильма.
— Я ведь родился зрячим, перед самой войной, — рассказывает мой собеседник. — Отец ушел на фронт, после освобождения родного Херсона вернулся, а в конце 1945-го однажды ночью за ним пришли. Помню, когда выводили, папа крикнул маме: «Маруся, меня ведут расстреливать!» Я бросился ему в ноги, схватил за сапоги: «Не отпущу!» Энкаведист со всего маху заехал своим ботинком мне в лицо и отшвырнул. То ли от пережитого стресса, то ли из-за сильного удара по голове вскоре я начал терять зрение…
После ареста отца нас с мамой выбросили из нашей квартиры, пришлось переселиться в сарайчик. Уходя на работу, мама меня в нем запирала. И я целый день развлекал себя тем, что пел — мне это очень нравилось. Придет мама с работы, выпустит — я сяду и смотрю, как рабочий люд после заводской смены домой возвращается. Мужики шли чумазые, страшные, но как же они мне нравились! Я засыпал и просыпался с одной мыслью: скорей бы вырасти таким же, как они! И получив аттестат зрелости, отправился прямиком на комбайностроительный завод. Правда, медкомиссию за меня прошел товарищ, потому что видел я тогда уже очень плохо.
Сперва работал слесарем на главном конвейере. Свою операцию освоил настолько, что потом много лет выполнял ее просто по памяти. Когда я уже не мог успевать за остальными, пришлось перевестись в группу подготовки производства, где мастерили молотки и прочий инструмент. А потом пришли 1990-е, и людей начали массово увольнять. Меня перевели сторожем в ремонтно-механический цех. Что я к тому времени был уже тотально слепым, к счастью, никто не знал.
- Слепой сторож — это что-то из репертуара Жванецкого…
— Ну почему же? Я справлялся, — в голосе Анатолия Васильевича звучит обида. — Во-первых, никто не пойдет ночью в цех, если знает, что там сторож. А во-вторых, на заводе воровали в основном днем… Я, между прочим, целых восемь лет цех охранял, как-то даже спас его от пожара. А в 2002-м пришло новое начальство, и меня уволили «по состоянию здоровья», не выплатив зарплату за два последних… года. Я долго судился с заводом и практически нищенствовал, даже бутылки собирал и по электричкам пел. А потом пришла мне мысль выйти петь на улицу. И ничего, пошло…
— Малышевского кормит голос, а он у него чудный, — говорит Василий Чернат, заведующий клубом Херсонского городского общества слепых. — Пенсия у человека мизерная, болячек куча, но он круглый год выходит на Суворовскую, демонстрируя не только свой голос, но и несгибаемый характер, удивительную жизнестойкость. Это очень твердый, уверенный в себе человек. И его оценили. Тем более что настоящих певцов в любые времена мало.
Анатолий Васильевич и раньше выступал в художественной самодеятельности: в ансамблях пел, в хоре, ездил с концертами по всей области. А сейчас его в Херсоне называют местным Иваном Козловским. Ведь в репертуаре незрячего солиста около 500 песен и арий из опер. Я вам скажу, это настоящая уличная звезда.
— Инвалиду очень важно быть для кого-то опорой, — делится сокровенным Анатолий Малышевский. — Мне повезло: я опора для своей жены Лидочки, с которой у нас через год золотая свадьба. Лида — это мои глаза, мое все. Последние годы она болеет, из дома не выходит…
Прощаясь с Анатолием Васильевичем, и я покидаю Суворовскую. Это одно из тех мест, которые настраивают человека на гармонию и счастье. Именно голос незрячего певца превращает обычную улицу в такое волшебное пространство.
1242Читайте нас в Facebook
